Кларкенвельские рассказы - Страница 39

— Я тебя насквозь знаю, — начал попечитель, обращаясь к Дженкину. — Это ты на Лонг-лейн ограбил некоего Блейза Уайта — мало того, что отнял лошадь и кошелек, ты его еще и избил. — Он покосился на Майлза Вавасура, и тот сделал знак, что следует продолжить показания. — Поганец ты этакий, тебя, как последнюю свинью, тянет не на луг цветущий, а на кучу дерьма. Я собрал трех достойных членов прихода, они все как один покажут, что ты — сквернавец, прощелыга, любитель шляться по ночам, сволочь каких свет не видывал, хорек вонючий, лоботряс…

— Дай отдохнуть языку, — приказал судья, которому надоел этот поток хулы. — Добро бы голос был приличный, тенор там или дискант, а тут — не пойми что. Пусть барристер составляет заключение об убийстве.

Мартин подал Майлзу Вавасуру бумагу с готовыми для заключения фразами; жалобы, изложенные в исковом заявлении, были подтверждены, и процесс пошел дальше своим чередом. Для начала барристер подробно описал преступное деяние, то есть отравление; используя соответствующие жесты и выражения, он изображал и убийцу, и его жертву; этому искусству специально обучали законников такого высокого ранга.

—  Noctanter,это произошло ночью, — повторял Вавасур. На самом деле он этого знать не мог, зато прекрасно знал, что на присяжных особо сильное впечатление производят злодейства, совершаемые под покровом тьмы. — У меня с собой письмо, его обнаружили в доме несчастного торговца. Предназначено оно было бедной страдалице-жене. В письме… — он показал послание судье и присяжным, — Дженкин признается в гнусном злодействе и, пытаясь отчасти загладить свою вину, клянется в любви к означенной Энн.

— Что за письмо? Кто его писал? — перебил барристера судья; он находил особое удовольствие в том, чтобы прерывать людей на полуслове. — Изложите нам суть просто и ясно. Даже сквозь малую щелку можно увидеть свет Божий.

И Майлз Вавасур прочитал вслух полное страсти послание, автором которого была на самом деле Энн Страго: молодой любовник к тому времени ей изрядно прискучил.

— Писано с душевным трепетом в городе Лондоне, в четвертый день июля, — с преувеличенным чувством произнес в заключение барристер.

— Я крайне поражен услышанным, — вновь прервал его судья. — Есть ли доказательства, что именно Дженкин писал сие послание?

— Полагаю, милорд, это его опус.

— Полагаете? Значит, это лишь ваш домысел. Платон мне друг, сэр Майлз, но истина дороже. На каком основании изволите полагать?

Молодой законник внимательно следил за этим диалогом, но внезапно его внимание отвлек низенький человек, судя по одежде, лекарь; едва войдя в зал, он сразу пристально воззрился на Майлза Вавасура. Судья тем временем учинил барристеру разнос:

— Что вы рот разинули? Мух ловите? Ну-ка развяжите обвиняемого, пусть подойдет ближе.

Дженкина подвели к широкому, крытому зеленой скатертью столу, стоявшему между высоким резным стулом судьи и конторкой барристера. Гигантский стол был завален толстенными книгами и пергаментными листами. Бедняга Дженкин едва стоял на ногах, и пристав, доставивший его из тюрьмы, попросил дозволения усадить подсудимого. Судья в просьбе отказал и не терпящим возражения тоном стал допрашивать Дженкина по пунктам обвинения. Тот все отрицал. Себя он называл не иначе как злосчастным парнем, горько жаловался на страдания, которые терпел в Ньюгейтской тюрьме из-за скудной еды и отсутствия лечебной помощи. Вдобавок до этой минуты никто ему ни разу не объяснил, в чем его обвиняют.

— Так ты, стало быть, жалуешься? — сурово уточнил судья. — По лицу вижу, что настроение у тебя премрачное. Возвеселись! Шила в мешке не утаишь, правда все равно выйдет наружу. С Божьей помощью все уладится.

И совершенно неожиданно, сославшись на inquisicio capta, [97]перенес дальнейшее рассмотрение дела на следующий день, Судья любил устраивать подобные сюрпризы; на его заседаниях четкий порядок причудливо мешался с полной неразберихой, строгие непреложные правила ведения дел — с пространными тирадами и пререканиями, яркая зрелищность — с вонью и недугами.

Мартин уже приготовился выйти из зала вместе с барристером, но тут Вавасура остановил коротышка в лекарском плаще:

— Как поживаете, сэр?

— Не часто встречаешь знахаря в здании, где правит закон. Что вас сюда привело, господин Гантер?

— Я к вам по делу. Вы позволите, сэр?

Он взял барристера под руку, и они зашагали к «Древу правды».

— В удивительное время мы живем, сэр Майлз.

— Да уж. Грядут большие перемены. Генри станет королем.

Как раз накануне Генри Болингброк обратился к комитету с просьбой рассмотреть «вопрос о приостановлении правления короля Ричарда и выборе на его место герцога Ланкастерского, а также о том, как это осуществить». Не случайно в комитет вошли несколько почтенных лордов.

— Вы знакомы со многими влиятельными людьми, сэр Майлз. Я в этом убедился.

— Убедились? В чем именно?

— Своими глазами увидел, как у нас все устроено. Но это, надо полагать, дела секретные.

— Что за секретные дела?

— Ведомые только вам и прочим посвященным.

— Может, скажете наконец толком, что вы имеете в виду? — не выдержал барристер. — Я теряюсь в догадках.

— Нет, сэр Майлз, вы заблудились в лабиринте, который сами же и выстроили. — Барристер нахмурился и покачал головой. — Не Уильям ли Суиндерби вошел за полночь в круглую башню? И Джеффри де Кали в сопровождении олдермена? А еще помощник лондонского шерифа? Да и вы сами, Майлз Вавасур, той ночью прискакали туда, верно? Я ведь ехал за вами по пятам. И видел всё.

Вавасур отшатнулся, рука его непроизвольно потянулась к висевшему на поясе кинжалу. Томас Гантер заметил это его движение, но не устрашился, а, напротив, принял воинственную позу: вздернул подбородок и даже приподнялся на цыпочки.

— Я высказал все без обиняков отнюдь не с целью доставить вам удовольствие.

— А я, сэр, воздержусь от слов. Молю Бога, чтобы Он наставил вас на праведный путь.

Барристер повернулся, собираясь уйти, но лекарь остановил его:

— Скажите, сэр Майлз, вы знаете, как изготовить порох?

— Что?!

— Вы знали, что пламя от этого взрыва водой не загасить, только мочой или песком?

— Да ты спятил, Томас Гантер.

— Отнюдь нет. А вот вы — круглый дурак. Уверен, это вы устроили по всему Лондону страшные пожары. Вы сожгли две церкви и осквернили собор Святого Павла.

— Ничего подобного я не делал!

— У вас еще две церкви на примете.

Майлз Вавасур только рассмеялся в ответ, но лицо его не выразило ни малейшего веселья.

— Это все пустое, одни ваши глупые фантазии.

— Уверен, с этими влиятельными людьми вы не случайно собирались под покровом ночи: вы плели заговор, чтобы вместо порядка у нас воцарился хаос. Ваш список смерти помечен пятью кругами.

— Мелете чушь, точно малое дитя.

— Признавайтесь, сэр Майкл. Со своими сообщниками вы замышляли смерть.

— Я? Признаться в чем?

— Пока не поздно, вы должны поехать к Болингброку. Иначе милости не ждите.

— Что еще за «должны»? Слушай, лекаришка, ты кем себя возомнил? Лордом? Воображаешь, что я стану выполнять твои повеления? Очень скоро будешь выставлен в деревянной клетке на всеобщее посмешище, поверь мне. И ремесло твое не выручит. Доктора много искуснее тебя и то болтались на виселице.

Рослый Майлз Вавасур, казалось, разом стал еще выше и угрожающе надвинулся на коротышку Гантера.

— У меня есть для вас еще одна новость, сэр Майлз, — услышите и, глядишь, мнение свое перемените. Некоторые отзываются о вас весьма презрительно; утверждают, что вам знакома некая девица, именуемая Розой. Совсем еще дитя.

Кровь бросилась Вавасуру в лицо: он сразу понял, что эта краска стыда выдала его с головой.

— Вас видели на улице, о которой ходит дурная слава. Это истинный вертеп греха. На Тернмилл-стрит.

— Что за хрень ты несешь, черт тебя побери!