Кладовка - Страница 2
Пауза.
Антенны твои – это здорово. Помнится, как их вонзал в неприятеля на задворках дома. Хорошая была шпага (берет в руки, вынимает) – немного погнулась, но еще ничего. Здесь места мало, чтобы… да и неприятелей нет, разве что пауков насаживать. (Пытается разглядеть.) Лампочка тусклая, в каких-то пятнах… да, это же я тут все красил и замызгал, но все равно красиво. Ох, мы с дядей Володей надышались. Потом кефиром очищались, точнее, я, а он чем-то другим, компотом, наверное. Мне он нравится, но я так сразу не могу ему сказать об этом – во-первых, я еще не готов, во-вторых, он может подумать, что я слишком слабохарактерный, что вот так просто разговариваю с малознакомым. Поэтому пока смотрю на него серьезным взглядом, пусть видит во мне твердость духа и характер, пройдет немного времени, и я решусь, а пока… только ты никому, да что я, не знаю, ты умеешь хранить тайны… Кстати, та тайна… она живая. Совсем забыл, но ты же знаешь, что мне нужно. Вот не надо, еще как знаешь. Я о том, зачем я сюда зашел. Ты всегда так хитро на меня смотришь, что у меня колени подгибаются… ладно, вот что мне нужно. Очень трудно начать. Я и в школе так: расскажи про свои каникулы, просит Неля Петровна, а я стою и молчу, не знаю, как будто все лето сидел в черном ящике и ничего не видел. Да, почти таком, как у тебя. Но ведь это же неправда. У меня было очень активное лето, и все, что там происходило – и поход в лес, поездка на дачу, игры во дворе и книги, которые я прочитал, – я все хотел рассказать, но что поставить на первое место, не знал.
Пауза.
Все, я решил. Я задам тебе один вопрос, ты сильно не удивляйся, просто с этого я начну делиться своей тайной. Сама тайна прозвучит позже, и она обязательно прозвучит, ты только потерпи. Как ты относишься к тому, чтобы ты пошел на что-то важное ради близкого или того, кто тебе небезразличен? (разводит руками, пытаясь объяснить, не может найти подходящих слов) Ну… если бы мне можно было обменять, то есть отдать что-нибудь взамен… я отдаю эту вещь, а мне разрешают то, что я хочу… вот было бы здорово. Я что, вещь не найду какую-нибудь? Например (ищет глазами) ты, ты согласишься… пойми: он там один, там снег, ему холодно, а ты все равно не работаешь. Ему нужнее. Я поселю его здесь. А запах… да здесь все равно складывают грязное белье.
Отвлекается, подходит к двери, прислушивается.
Это что за шум? Бабушка так не ходит, она обычно шаркает, звук, конечно, раздражает, а что делать: зажимаешь уши, считаешь до пяти, открываешь – слышишь снова – до пяти, и так, пока бабушка не дойдет до нужного места. С дедой еще хуже: он шаркает реже, поэтому приходится считать до десяти, хотя он меньше чем за тридцать отсчетов до места не доходит. Я бы сделал другие тапочки – без шумовой подошвы. Куда проще. Надо будет деду об этом сказать, он у меня поймет. Это не бабушка, точно, и еще один голос, точно не дедушкин. (Прислушивается.) Что, мама дома? А бабушка где? Блин, здесь нужно перископ установить. (Стучатся, голос: «Закрыто, снова мать закрыла», шепотом.) Мамин любовник. Блин, вот засада. Сейчас пойдут ко мне в комнату, зуб даю, что ко мне… только не ко мне. (Возня, скрежет.) Так они прямо здесь… что они делают, сейчас же дверь разнесут. Мама, ты что делаешь? Ни стыда, ничего нет. Нет, нет… как они на дверь надавили. Сколько он весит? Надо дверь… а то снесут… попридержать. Она же знает, что у нас две двери в кладовке. Не понимаю, зачем. Да, блин. Вот умора, держу дверь, на которой трахаются мама и этот новый. Да, будет чем похвастаться во дворе. У нас за такую новость уважать будут. Ничего, я потерплю, уже сил не осталось, а мы надавим и тогда… легче стало? Спугнул, что ли? Вот черт. Придется как-нибудь под кроватью спрятаться. А что делать? Не подойдешь же ты к маме и не спросишь, пусти меня сегодня под кровать, наверняка на дверь укажут. (Прислушивается.) Ушли.
Пауза, во время этой паузы играет с выключателем – то включит, то выключит свет.
Да, я никогда ничего не просил у родителей. Все просят, а я нет. Может, стоит начать? Лешка из третьего подъезда постоянно виснет на маме и «ку-у-пи», он точно ку-ку, но и умник – добивается своего. Захотел колбасу за тысячу рублей – пожалуйста, захотел машинку на батарейках – ради бога. Вот я и решился. Впервые в жизни хоть что-то попросить. Котенка. Не колбасу, не машинку, а маленького котенка… я разве не говорил? Хочу завести котенка, а у мамы аллергия. Мало того, у деда тоже какая-то «инфлюенция», так бабушка странно выражается. А отчим, кажется, никого из животных не любит. Он, наверное, никогда не был маленьким. Родился уже с бородой и кислым выражением на лице, будто проглотил лимон, сперва прожевал, потом уж и проглотил. Если мама согласится, то цепная реакция перейдет и на всех остальных, но мама такая твердая. Она говорит, что кокосовые орехи одним ударом колола. Врет, наверное, хотя что я говорю… про родных так нельзя. Они заблуждаются, но не врут ни в коем случае. Но отчим обещает купить боксерские перчатки и сводить меня в зоопарк, показать, как обезьяны раскидывают свои кака… в общем, ты понял, по клетке. Я представляю, что было бы у нас, если бы мы тоже самое делали у себя дома. Я бы прятался здесь. Закрылся. Тут есть немного запасов (берет банку) – огурчики, помидорчики, компотик с пенкой. Да, весело здесь будет. Там битва с неприятным запахом, тут я – пью забродивший сливовый компот. Хорошо. Так, кто-то еще пришел. Надо выходить, а то снова будут отчитывать… а мне нужно сделать так, чтобы я был идеален во всем. Как же еще добиться того, чтобы у меня появился котенок? Говорю это, а у самого сердце бешено колотится. У меня может быть котенок! Я буду с ним… еще не знаю – играть, наверное. Первый же, это не черепашка и не рыбка, это ко-те-нок. Все, пока… квадрат, я на волю, быть шелковым, но это до поры до времени.
Затемнение.
Сцена 2
Мать. Хорошо, что никто сюда не заходит, кроме меня. Наверное, приняли бы за дуру. (Смеется.) Тетка тридцати пяти лет закрывается в кладовке и говорит с раскуроченным ящиком, в котором паутины и мертвых тараканов явно больше, чем под кухонным столом. (Успокаивается.) Да, а куда деваться? Места в доме мало, три комнаты – и все заняты. Да и атмосфера не та – все мешает, места много, и кажется, что все тебя слушают, эхо такое… а здесь тихо, говори сколько хочется, а он молчит. Был у меня один молчун. Красивый, черт, но молчит. Я ему: «Анекдот расскажи», а он мне хитро так улыбнется и продолжает молчать. Как-то мне сказал, что любит, так я думала, сейчас припадет к ногам и… ничего, потом сказал, что уезжает, и все. До свидания, корабль уплыл, девушка осталась на берегу. Много было таких несуразных. Они мне подарки делали, цветы подносили, а я все пыталась разгадать, кто же из них настоящий. Как кто-то сказал: нужно прочитать за всю жизнь всего десять книг, но чтобы найти эти десять – перечитать тысячи. Мне не нужно десять, да и книги-то я не очень, в них много слов, а словам я сейчас не верю… слишком много было сказано слов, путь другие читают. Я не могу. Потом был у меня служивый, он мне кольчугу подарил. Зачем? Да это разве важно? И когда он попросил меня ее надеть, я сделала это, и мы наслаждались друг другом под металлический трезвон, да, он был извращенец. На теле потом еще долго следы от колец оставались и точки от ржавчины. Он, наверное, эту кольчугу не только мне дарил. Отдала обратно в результате. Пусть с другой наслаждается. Лет в семьдесят повесит ее на стену и будет предаваться воспоминаниям под «Столичную». И откуда такие берутся?
Пауза, вытирает уголки губ.
Потом, помнится, бизнесмен был. Два года со мной жил, и я наблюдала, как он катится вниз. Никогда не думала, что человек с машиной и квартирой может за два года все это спустить и оказаться на улице, на детской площадке вместе с алкоголиками, которые стоят там, как достопримечательность. Сколько унижения… Не думала, что я – отличница, завоевавшая три медали на соревнованиях по легкой атлетике, вот так буду жить. Как мне надоели эти слова: «Ты хорошо выглядишь, может быть, отужинаем у тебя?» Все, я не могу. Я порой завидую деду: он почти не слышит. Так и хочется тоже не слышать и не видеть. Я бы первая после китайцев на Луну полетела. Там бы дом поставила, качалку и смотрела на далекую землю, где остались все мужики, которые были в моей жизни, и тыкала пальцем в землю, она бы лопалась, как мыльный пузырь. День и ночь бы сидела и тыкала, пила лунный лимонад, курила лунную марихуану и тыкала шарик земли. Как жаль, что здесь нет спиртного. Это место напоминает винный погребок. Был у меня один любитель. Он банки коллекционировал. Говорил, что за меня пьет, спился, гад. Водочные я выкинула, а эти – их же можно сплющить и сдать. Не я же буду это делать. (Хватается за волосы, распускает их, смотрится в стекло телевизора, как в зеркало.) Надо же: филолог, мать твою – читать мне противно, умные речи подзабыла, так, несколько фраз из Шекспира. Вот так вот. Не говорили на первом курсе, что меня ждет, а зря. Знала бы – пошла на ветеринара, лечила бы всякую живность и, наверное, смогла бы полюбить их. А то смотрю как на врагов народа – голуби гадят, собаки кусают, кошки царапают до крови. По-другому не получается думать.