Кладезь Погибших Сюжетов, или Марш генератов - Страница 16
– А самые маленькие – это кто?
– Не помню, – ответила Хэвишем, связывая жилеты в узел. – Вот, возьми, пригодится. Изучи как следует, если хочешь сдать экзамены.
Она протянула мне Путеводитель, тот самый, что отобрали у меня голиафовцы. На его страницах содержались почти все инструкции и снаряжение, какие могли понадобиться мне в Книгомирье.
– Как вам это удалось?
Мисс Хэвишем не ответила. Она фыркнула и снова подтолкнула меня к лифту. Тридцатый цокольный явно не относился к числу ее любимых мест. И я не могла ее за это упрекнуть.
У мисс Хэвишем явно полегчало на сердце, пока мы поднимались из подвалов в более упорядоченный мир самой Библиотеки.
– Почему граммазиты носят полосатые носки? – спросила я, разглядывая цветастый узел на полу.
– Вероятно, потому, что носки в горошек вышли из моды, – пожала плечами моя наставница, перезаряжая пистолет. – Что в мешке?
– Э… ну… покупка Ньюхена.
Мисс Хэвишем напоминала строгую мамашу, самого ненавистного учителя и только что захватившего власть южноамериканского диктатора в одном флаконе. Нельзя сказать, что я не любила или не уважала ее, просто, когда она обращалась ко мне, мне начинало казаться, будто я снова девятилетняя малявка.
– Так почему мы не побежали, а побеждали, чтобы отделаться от них?
– Как я уже сказала, эти граммазиты относились к разряду вербофагов, – ответила она, не поднимая головы, – а вербофаги, как и многие студенты-филологи, не переваривают глаголов, которые хоть чуть выбиваются из рамок правил, например глаголы с чередующимися согласными и глаголы-исключения. Им куда больше по вкусу те, где нет чередования и которые не выпадают из спряжения, как «гнать, держать, дышать, зависеть», и так далее. А уж глагол «победить» в первом лице единственного числа будущего времени им вовсе не по зубам.
– Их отпугивают все глагольные исключения? – поинтересовалась я.
– Очень многие. Но некоторые глаголы легче осуществлять, чем другие, – например, мы можем резать и даже быть, но при этом рискуешь увязнуть в безнадежной игре в шарады. Куда проще просто побеждать, и все.
– А что если бы мы пошли? – продолжила я, в кои-то веки рассуждая практически. – Хитрее глагол еще поискать надо.
– А вот что, – ответила мисс Хэвишем, в мгновение ока теряя терпение. – Они могли бы перевести его в синоним «шагать», а в нем корень не меняется. Ясно?
– Если бы мы побежали, то все было бы нормально, – не желала сдаваться я. – Тут корень с чередованием.
Мисс Хэвишем смерила меня ледяным взглядом.
– Конечно. Но «бежать» можно заменить на «мчаться», «нестись», «спешить», «торопиться» или даже «удаляться».
– А, – сникла я, поняв, что пытаться подловить мисс Хэвишем все равно что пробовать пришпилить призрак Банко[30] к кофейному столику. – И правда можно.
– Слушай, – сказала мисс Хэвишем, чуть смягчившись, – если бы бегство убивало граммазитов, уже ни одного бы не осталось. Побеждай – и не ошибешься. Только не пытайся таким образом отгонять прилагательноядных или союзоглотов: они, скорее всего, прицепятся к глаголу и сожрут тебя.
Лифт остановился на одиннадцатом цокольном. Дверь открылась, и в кабину вошла огромная Расписная Ягуариха с сыном, у которого вся подушечка правой передней лапы была утыкана иголками. Он горько жаловался на ежа и черепаху, которые обманули его и сбежали. Мамаша Ягуариха в расстройстве только качала головой и возводила очи горе. Затем она повернулась к сыну.
– Ах, сыночек, сыночек, – заговорила она, изящно помахивая грациозным хвостом. – По-моему, ты делал то, чего тебе не следовало делать.[31]
– Ну, – поинтересовалась мисс Хэвишем, когда лифт снова поехал вверх, – и как тебе в этих ужасных «Кэвершемских высотах»?
– Ничего, спасибо, мисс Хэвишем, – промямлила я. – Там народ опасается, что у них вырвут книгу из-под ног.
– Не зря опасаются, – проворчала моя наставница. – Читала. Такие книги пускают в расход по сотне в день. Если станешь их жалеть, совсем с ума сойдешь, так что забудь. В Кладезе человек человеку волк. Я держусь только за самое себя и не завожу слишком много друзей: они имеют обыкновение умирать, как только привяжешься к ним. Так всегда бывает. Это все сюжет.
– Жить в «Высотах» не так уж плохо, – несмело возразила я, надеясь добиться хоть капли сочувствия.
– Несомненно, – пробормотала она, глядя куда-то в пространство. – Я еще помню Кладезь времен строительства «Больших надежд». Не было девушки счастливее меня, когда мне сообщили, что меня направляют работать с Чарльзом Диккенсом. Я была лучшей в своем классе в Генеративном колледже и, не хочу показаться нескромной, слыла красавицей. Мне казалось, что из меня получится восхитительная юная Эстелла: утонченная, красивая, гордая и надменная, но в конце концов преодолевающая препятствие в виде своего брюзгливого, властного, вздорного благодетеля ради обретения истинной любви.
– И… что случилось?
– Роста не хватило.
– Роста? Для книги? Прямо как влияние пения на зрение!
– Они отдали эту роль шлюшке, оставшейся не у дел после разборки одного из романов Теккерея. Телка безмозглая… Немудрено, что я так шпыняла ее, ведь роль должна была достаться мне!
Она замолчала.
– Давай разберемся, – сказал Расписной Ягуар, которому было трудновато понять разницу между ежом и черепахой. – Если медлительный и твердый, то я должен бросить его в воду, а потом выцарапать из панциря…
– Ах, сыночек, сыночек! – повторила Ягуариха, изящно помахивая грациозным хвостом. – Слушай внимательно и запомни, что я скажу. Еж свертывается в клубок, и его колючки торчат во все стороны…[32]
– Ты получила текст экзамена, который я тебе послала? – спросила мисс Хэвишем. – Я записала тебя на послезавтра на практику.
– Ой!
– Проблемы? – окинула она меня подозрительным взглядом.
– Нет, мэм, просто я, по-моему, еще не совсем готова. Боюсь провалиться.
– Не согласна, – ответила она, глядя на индикатор этажа. – Я уверена, что ты провалишься. Но здесь дело тонкое. Я прошу одного: не перемудри и не погуби себя. Сейчас это было бы очень некстати.
– Значит, – сказал Расписной Ягуар, почесывая голову, – значит, тот, кто сворачивается клубком, это черепаха, и…
– Ах-х! – вскричала Мамаша Ягуариха, сердито хлеща себя хвостом по бокам. – Совершенно неверно. Мисс Хэвишем, ну что мне делать с этим мальчишкой?
– Понятия не имею, – ответила моя наставница. – На мой взгляд, все мужчины – олухи.
Расписной Ягуар удрученно уставился в пол.
– Можно выдвинуть предложение? – спросила я.
– Какое угодно! – воскликнула Мамаша Ягуариха.
– Если вы уложите это в стишок, ему будет легче запомнить.
Мамаша Ягуариха вздохнула.
– Не поможет. Вчера он забыл, что он Расписной Ягуар. У меня от него пятна болят, право слово.
– А как насчет этого? – не отставала я и с ходу выдала:
Кто свернется клубком,
Тот зовется ежом.
Кто в воде поплывет –
Черепахой слывет.
Мамаша Ягуариха перестала бить хвостом и попросила меня записать стишок. Она все еще пыталась заставить сынка выучить его, когда двери лифта открылись на пятом этаже, и мы вышли.
– Я думала, мы едем в штаб беллетриции, – сказала я, пока мы шли по коридорам Великой библиотеки, книжные полки которой прогибались под грузом художественного вымысла, накопленного почти за две тысячи лет.
– Очередная поверка завтра, – ответила мисс Хэвишем, останавливаясь у книжного шкафа и бросая на пол узел с граммазитскими жилетками, прежде чем снять с полки грубо переплетенный манускрипт, – и я обещала Перкинсу, что ты поможешь ему покормить Минотавра.