Кладезь Погибших Сюжетов, или Марш генератов - Страница 12

– Вчера в новостях говорили что-то о СуперСлове™, – заметила я.

– Дурацкое название. Для нас с вами это КНИГА 9.0. Словомагистр Либрис скоро устроит презентацию. Пока мы разговариваем, идет проверка СуперСлова™, и если программа действительно так хороша, как говорят, то книги уже никогда не будут прежними!

– Ну, – вздохнула я, пытаясь уложить в голове эту мысль, – я всегда полагала, что романы, это, как сказать, пишут.

– «Писать» – это только слово, с помощью которого мы обозначаем процесс перенесения слов на бумагу от руки, – ответил Ньюхен, когда мы продолжили путь. – Кладезь Погибших Сюжетов – место, где стыкуются воображение писателя, персонажи и сюжет, чтобы все это обрело смысл в сознании читателя. В конце концов, чтение, бесспорно, более творческий процесс, чем писание. Ведь это читатель вызывает чувства в своей душе, рисует в воображении цвета закатного неба, ощущает дуновение теплого летнего ветерка на лице, поэтому вклад читателей в книгу не меньше, чем вклад самого писателя, а может, и больше.

Это был новый подход. Я прокрутила эту мысль в голове.

– Серьезно?

– Конечно! – рассмеялся Ньюхен. – «Волны шуршали галькой» – эти слова останутся сущей абракадаброй, если сам не увидишь бурунов, не ощутишь, как от прибоя подрагивает земля у тебя под ногами.

– Полагаю, вы правы.

– Книги, – пояснил Ньюхен, – это нечто вроде магии.

Я немного подумала об этом, оглядывая хаос прозодельческой фабрики. Мой муж был – или есть – романист. Мне всегда хотелось получить хотя бы отдаленное представление о том, что происходит у него в голове, и увиденное оказалось, наверное, ближе всего.[19] Мы пошли дальше, миновали магазин «Минувшая минута». Там продавались устройства для описания хода времени – на этой неделе торговали сменами времен года.

– А что случается с неопубликованными книгами? – поинтересовалась я в надежде выяснить, действительно ли у персонажей «Кэвершемских высот» имеются основания для беспокойства.

– Вероятность провала довольно высока, – признал Ньюхен, – и дело не в сомнительном качестве. Например, «Баньян Косолап» Джона Максурда – одна из самых лучших книг, вообще когда-либо написанных, но она так и не вышла. Большинство литературного хлама, брака и всякой прочей неопубликованной нетленки просто томится в Кладезе, пока все это не пускают на слом. Некоторые тексты такая дрянь, что разлагаются без посторонней помощи – слова вытаскивают из страниц и бросают в Текстовое море.

– А всех персонажей пускают на переработку, как бумагу?

Ньюхен замолчал и вежливо кашлянул.

– Не стал бы я тратить симпатии на одномерков, Четверг. Вы только изведетесь понапрасну, а ведь у нас нет ни средств, ни времени на переперсонификацию их во что-то более интересное.

– Мистер Ньюхен?

Перед нами стоял молодой человек в дорогом костюме. В руке он держал страшно замызганную наволочку, в которой лежало нечто тяжелое размером с арбуз.

– Привет, Альфред! – сказал Ньюхен, пожимая ему руку. – Четверг, это Гарсия, он уже более десяти лет поставляет сериалу «Перкинс и Ньюхен» завлекательные сюжетные повороты. Помнишь неопознанный труп без головы, который выловили в Хамбере в «Мертвом среди живых»? Или труп двадцатилетней давности, найденный рядом с мешком денег, замурованным в пустой комнате из «Реквиема по медвежатнику»?

– Конечно! – воскликнула я, пожимая руку инженера. – Весьма интригующе, только успевай перелистывать страницы. Как поживаете?

– Спасибо, неплохо. – Гарсия вежливо улыбнулся и снова повернулся к Ньюхену. – Как я понимаю, на подходе очередной роман серии «Перкинс и Ньюхен», и у меня есть одна штучка, которая может вас заинтересовать.

Он открыл мешок, и мы заглянули внутрь. Там лежала голова. Что еще важнее, отрубленная голова.

– Голова в мешке? – нахмурился Ньюхен, внимательнее присматриваясь к ней.

– Ага, – горделиво изрек Гарсия, – но не просто голова в мешке. У этой на затылке интересная татуировка. Вы сможете обнаружить ее в вагонетке, неподалеку от своего офиса, в морозильнике убитого подозреваемого – возможностей море.

Глаза Ньюхена возбужденно сверкнули. После того как критика разнесла в пух и прах «Трогательный до смерти», для следующей книги такие штуки ему требовались позарез.

– Сколько? – спросил он.

– Три сотни, – рискнул Гарсия.

– Три сотни? – воскликнул Ньюхен. – Да я десяток сюжетов с головой в мешке куплю за такие деньги, да еще останется мелочь на партию «пропавшего золота нацистов»!

Гарсия рассмеялся.

– Да «пропавшее золото нацистов» уже никто не покупает! Не хотите голову, так я в другом месте ее продам. Я просто хотел предложить вам первому, потому что мы вели дела и прежде и вы мне нравитесь.

Ньюхен немного подумал.

– Сто пятьдесят.

– Двести.

– Сто семьдесят пять.

– Двести, и я добавлю еще и дело об ошибке при опознании, очаровательную двойную агентессу и пропавшую микропленку.

– Идет!

– С вами приятно иметь дело, – сказал Гарсия, протягивая Ньюхену голову и забирая деньги. – Передайте мое почтение мистеру Перкинсу, ладно?

– Ох, парень! – воскликнул Ньюхен, обрадованный как мальчишка, которому купили велосипед. – Подожди, пока это Перкинс увидит! Как думаешь, где нам ее найти?

Честно говоря, на мой взгляд, все сюжетные повороты с головой в мешке малость хромают, но, поскольку мне не хватало наглости так прямо и сказать, я промямлила:

– Мне лично нравится идея с морозильником.

– Мне тоже! – с воодушевлением ответил он, поравнявшись с витриной маленького магазинчика, на вывеске которого было написано: «Предыстории под ключ. Никакой тяжелой работы. Специализируемся на трудном детстве».

– Предыстории?

– Конечно. У каждого мало-мальски стоящего персонажа есть своя предыстория. Зайдем посмотрим.

Мы нырнули под низкую притолоку. Внутри помещалась крохотная душная лаборатория. Середину комнаты занимал лабораторный стол, щедро заставленный ретортами, пробирками и прочей химической посудой. Стены, как я заметила, были увешаны полками, на которых теснились плотно закупоренные бутылки с разноцветными жидкостями и с наклейками различных предыстории – от «идиллического детства» до «героизма в бою».

– Эта почти пустая, – показала я на большую бутыль с маркировкой «ложное чувство вины из-за смерти возлюбленного/спутника жизни десять лет назад».

– Да, – сказал человечек в плисовом костюме, таком обвислом, что казалось, будто внутри до сих пор сидит портной и что-то постоянно перешивает. – Недавно это было очень популярно. А некоторые вообще почти не пользуются спросом. Посмотрите у себя над головой.

Я глянула на полные бутыли, собиравшие пыль на самой верхней полке. На одной красовалась наклейка «Изучение головоногих моллюсков на Шри-Ланке», а на другой – «Ученик валлийского кротолова».

– Так чем могу помочь? – спросил предысторик, с радостью глядя на нас и потирая руки. – Что-нибудь для дамы? Жестокое обращение сводных сестер-садисток? Рана от зубов дикого животного? На этой неделе нам завезли партию несчастных Любовей. Купите – и получите в подарок младшего брата-наркомана.

Ньюхен показал продавцу свой беллетрицейский жетон.

– Мы тут но делу, мистер Грнксти. Это стажер Нонетот.

– А! – немного сбавил обороты продавец. – Закон, значит.

– Мистер Грнксти в свое время писал предыстории для сестер Бронте и Томаса Гарди, – пояснил Ньюхен, кладя мешок на пол и присаживаясь на краешек стола.

– О да! – отозвался человечек, глядя на меня поверх очков-полумесяцев. – Но сколько воды утекло с тех пор. Шарлотта Бронте, вот это был писатель. Сколько прекрасных заготовок для нее накоплено, многое почти не употреблялось…

– Да, это я, – перебил Ньюхен, рассеянно глядя на стеклянную посуду на столе. – Мы с Четверг спустились в Кладезь… Что такое?

Заметив, что мы оба уставились на него, он объяснил:

– Комментофон. Мисс Хэвишем.