Кладбище балалаек - Страница 6

И еще одно ты понимаешь. Что чем дольше страна будет спать, тем лучше. И для нее лучше, и для тебя, и для всех. Так хоть давление накапливается постепенно и медленно, и чудовищ в своем сне страна рождает сонных, в зевоте, и не слишком свирепых. А вот если она вспрянет ото сна - что будет тогда? Опять знак вопроса. Лучше и не думать. С возрастом их, этих горбатых знаков, возникает все больше, и ты движешься от обилия восклицательных знаков к обилию вопросительных. Причем время заменяет их - восклицательные на вопросительные, - ему мало того, что вопросительных знаков становится все больше, ему нужно еще, чтобы восклицательных становилось все меньше. А меньше вроде и некуда, чисто арифметически. Или это только вроде? Опять знак вопроса...

Интересно, у этих людей, едущих со мной в маршрутке и досыпающих сидя то, что недоспали лежа, у них тоже полно этих знаков? А может, их тоже выставили? И они тоже едут в какие-нибудь свои убежища или к своим знакомым мужчинам и женщинам, у которых можно пожить и переждать. Не важно, что переждать. Все. Что бы ни пришлось.

Да, наверно, хорошо иметь такую близкую доступную женщину со своим доступным жилищем. Я давно думаю о том, что для меня это было бы не просто хорошо, а очень хорошо и желательно. Но стоит мне познакомиться с женщиной, которая мне нравится и годится, как начинаются какие-нибудь неприятности. От смешных до не очень. Назавтра после одного такого многообещающего знакомства, когда я подумал: "Вот кто мне нужен для полного счастья, вот с кем я смогу избавиться от Лели и нейтрализовать ее пагубное влияние", - на носу у меня вздулся фиолетовый, непомерных размеров прыщ, вернее, фурункул. Он вздулся на самом кончике моего носа. А так как носом меня Бог и природа не обидели, то вид я имел - прохожие дети указывали на мой нос пальцами и спрашивали у мам, зачем дяде на лице такая загогулина - чтобы мы его боялись и хорошо себя вели? Не то что к женщине при наличии такого гипертрофированного носа, на улицу под покровом ночи выйти не тянуло.

И прыщ - это можно считать курьезом, шуткой все той же самой природы. Прыщ все-таки рассосался и исчез с лица, оставив по себе лишь небольшое фиолетовое затвердение и эти воспоминания. Случались неприятности и посерьезнее. И если бы они случались со мной и ни с кем больше, так можно было бы как-то с ними мириться и переживать их своими силами, но они случались и с моими близкими. Когда у человека есть близкие, это, конечно, неплохо. Если с ними ничего не случается.

Так вот, в один из нелучших наших с Лелей периодов я не выдержал жизни наедине с собой и завел себе любовницу. И моя мама тут же сломала себе шейку бедра. Как потом выяснилось, произошло это с ней именно в то время, когда мы были в постели. И это еще не самое страшное, что случилось с моими близкими в период моих попыток обойтись в жизни без Лели и начать жить как-нибудь поспокойнее и более предсказуемо, что ли. Мама пролежала несколько месяцев, но все-таки выздоровела, нога у нее, вопреки ожиданиям врачей и их предсказаниям, срослась, и она ходит теперь, как ходила всегда, будто и не было у нее того тяжелого перелома и тех месяцев. Самое страшное случилось не с мамой. Мама только сообщила мне о случившемся. О чем я всегда вспоминаю с тоской. И всегда неожиданно. И как только я это вспоминаю, у меня исчезает желание не то что жить по-другому, у меня вообще все желания притупляются, остается только биологическое ощущение жизни, а больше никаких ощущений не остается. И здесь тот случай, когда я, говоря громко и пафосно (но искренне), многое отдал бы за то, чтобы произошедшее со мной впервые не произошло вообще никогда. Здесь я согласился бы, чтоб первого раза не было. И не нужна мне такая острота чувств и такие впечатления, провалиться бы им.

Я, конечно, опять говорю о Леле. О том, как она выставила меня в самый первый раз. И о том, что все отдал бы за то, чтобы этот первый раз пропустить, изъять из прошлого и, естественно, из настоящего. К тому, что меня можно взять и выставить, я тогда еще не привык и не был к этому подготовлен морально. Я просто не подозревал, что такое возможно. А Леля мне показала, что возможно, и очень легко. И я, оскорбленный и злой, ушел, думая, что в такой ситуации нужно уходить один раз, если ты мужчина, а не тряпка какая-нибудь. Естественно, в те годы я еще причислял себя к мужчинам, а не к тряпкам. Идти у меня было куда. И я туда пошел. То есть поехал. Только чтоб уединиться и побыть самому с собой вдали от Лели. Чтобы прийти в себя и в какое-нибудь равновесие. Чтобы не наговорить ей незабываемых гадостей. Чтобы не дать, в конце концов, по физиономии. Это было нормальное желание - желание побыть без никого. Я действительно хотел этого, а не чего-либо другого. Но она сама со мной заговорила. Прямо в троллейбусе. Хотя и не была похожа на женщин, пристающих к мужчинам в транспорте с целью извлечения выгоды. А вообще я не знаю, на кого она была похожа и на кого не была. Знаю, что посмотрела на меня продолжительно и сказала:

- Что, жена бросила? Или выгнала?

Я не собирался ей отвечать и тем не менее ответил:

- Выгнала.

Она не утешила меня никоим образом. Она сказала:

- Значит, заработал и заслужил.

И больше ничего не сказала. Пока мы не вышли из троллейбуса. Она, и когда вышли, не сказала, а пошла в другую сторону. Но потом передумала туда идти, вернулась, догнала меня и спросила:

- У тебя деньги есть?

И я сказал, что какие-то есть.

- Ну, раз какие-то - зайдем в гастроном.

В гастрономе мы купили бутылку красного портвейна. Тогда со спиртным было не особенно хорошо и вольготно, и в винном отделе был только этот портвейн, батареи одинаковых пыльных бутылок, одна к одной, на всех полках. А больше не было ничего. И еды мы тоже купили. Какой - не помню. Но что-то мы ели. Это мне почему-то запомнилось хорошо. То есть, вернее, я не помню, чтобы мы пили портвейн без закуски. Значит, закуска была.

Ну, что произошло после портвейна, ясно. Какой была эта женщина любовницей - тоже помню не очень. Наверно, обыкновенной. Из всей гаммы и палитры возможных чувств, я испытывал к ней чувство благодарности. За то, что заговорила, за то, что не ушла, а пошла и провела со мной время. Все-таки без нее мне было бы гораздо хуже, и мое желание быть одному было ошибочным, ложным желанием.

А утром приехала мама. Ей позвонила Леля и попросила, чтоб она привезла меня домой. Мама приехала очень рано. В половине шестого. И конечно, увидела, что я не один. Она сказала:

- Сволочь ты.

Я сказал:

- Почему?

А она сказала:

- Собирайся.

Я собрался. Моя случайная женщина тоже собралась. Быстро и незаметно. И ушла она - незаметно. Во всяком случае, я ее ухода не заметил.

По дороге мама все мне рассказала. Вчера, поздно вечером, Леля оставила Светку дома и пошла выгулять Дика. Что было моей обязанностью, ежеутренней и ежевечерней. Но меня не было, и она пошла вместо меня. А Светку оставила сидеть в ночной квартире. Почему Леля не уложила ее спать, как обычно, в девять, мне непонятно до сих пор. И Леле непонятно. Видно, ускользнуло от нее время, и она потеряла с ним связь и чувство его потеряла. А спохватилась - Дик скулит, на улицу просится, и Светка не спит...

Выгулять Дика во дворе на скорую руку Леле не удалось. Он потащил ее через набережную к Днепру. Там Дик любил гулять больше всего. И один подонок снес Дика...

Потому что автомобили заняли свое место в нашей жизни. Мы их туда с удовольствием, как дураки, впустили. А они заняли место и в нашей смерти. В настоящей и придуманной. Чего от них никто поначалу не ожидал. Автомобилей стало полно не только на улицах, их полно в романах, рассказах, повестях - в текущей мировой литературе, в общем. Я давно это заметил, еще когда Дик был жив, и давно меня это нервировало. Потому что как ни откроешь книгу - хоть из их жизни, хоть из нашей, - герои и героини в автомобилях ездят, в них целуются и любят друг друга, рождаются в них, в них живут и обделывают всякого рода дела, в них и под ними гибнут. Дети, старики, женщины, преступники, все подряд гибнут. И я давно понимаю - это не потому, что у авторов напрочь отсутствует богатая фантазия и они не способны умертвить своих персонажей как-нибудь лихо, оригинально и привлекательно для читателя, а потому, что действительно бездна зазевавшегося и иного народу кончает свои дни и ночи под колесами. И происходят эти кончины постоянно и статистически неизбежно. И значит, ни от гибели этой машинизированной никуда не уйти, кому суждено, ни от ее описания. Хотя описывать тут фактически нечего...