Кладбище балалаек - Страница 5

И это я знаю. Но оружие мне и не нужно. Оружие нужно для войны, для нападения. Оружие для защиты - это грубая ложь, шитая белыми нитками, вранье для дураков редкостных и набитых. Оружия для защиты не бывает, как не бывает щитов для нападения. А для меня важно и имеет значение, что я, будучи безоружным, все-таки небеззащитен. Я все-таки защищен. В какой-то степени. Пусть незначительной. Но в значительной не защищен никто.

Да, значит, скорее всего, потому, что какая-то защита у меня есть, я и не говорю ничего Леле, хоть давно созрел и готов сказать. Я боюсь своими словами разрушить свою же защиту. Поскольку слова уже пригодны для нападения и вполне могут сойти за оружие. А когда ты пускаешь оружие - любое оружие в ход, ты обязательно нападаешь, нападаешь и - открываешься. Это правило без исключения. Я не хочу открываться. Мне лучше уйти в глухую защиту и отойти. На заранее подготовленные позиции.

Хотя никакие они не подготовленные и не позиции.

Я, мелко трясясь в этой тесной, пропахшей бензином маршрутке, даже не знаю, что там у меня творится, в моей, выражаясь красиво, студии, а если проще, в моей малосемейной квартире всеобщей площадью двадцать один метр квадратный. Я некоторыми ухищрениями, против всех советских законов, сохранил ее когда-то за собой, не задумываясь, зачем это делаю. Или думая, мельком и подсознательно, что квартира не помешает и пригодится моим будущим детям. Но довольно скоро выяснилось, что квартира эта нужна еще мне самому и что, действуя на автопилоте подсознания, я действовал вполне разумно. И ухищрялся не напрасно.

Я давно там не был, в своей так называемой квартире, хотя работаю рядом, в пределах прямой видимости. И холодильник там отключен. И пыли, наверное, столько, что ни войти, ни выйти и тем более не продохнуть, и моль ходит пешком по стенам и сидит парами на потолке и полу, беззастенчиво размножаясь. Но там тихо и никого нет, и стоит низкий диван-лежанка. Если лечь на него лицом вверх, будет виден потолок, серый все от той же многолетней пыли и потрескавшийся от времени, зато притягивающий взгляд и внимание. Потолок, если в него уставиться и долго

смотреть, - завораживает и порождает отсутствие каких бы то ни было мыслей. Именно это отсутствие мне и нужно, именно оно сейчас необходимо. Только взбрызнуть жилплощадь какой-нибудь гадостью, "Антимолью" - там, на подоконнике, стоит, кажется, флакон - и можно как-нибудь жить. Переждать. Расслабиться.

В этом моем малосемейном доме не только моя квартира в таком состоянии стоит пустая. В последние годы квартиры стали постепенно, но довольно быстро пустеть. А их жильцы куда-то исчезать. Это общее явление, касающееся всех домов прежней типовой постройки. Раньше, совсем еще недавно, квартир остро не хватало, и многие люди десятилетиями стояли в очереди на жилье, живя в стесненных и, как тогда говорили, нечеловеческих условиях. И до многих из этих многих очередь не доходила. А сейчас, значит, мало того, что квартиры первых этажей превратились в магазины, парикмахерские, аптеки и склады, так еще и на других этажах они пустуют, и никто в них не живет и не собирается жить даже временно. Наверно, и правда, население страны, вымирая и разбегаясь, сокращается существенно, и проблема жилья, тот самый вечный жилищный вопрос, решается самостоятельно, без каких-либо целенаправленных усилий со стороны строительных организаций.

Я думаю об этом, глядя на черный Днепр, который не начал еще светлеть. И не начнет, пока не начнет светлеть небо над ним. Но думаю я параллельно и о другом. Я пытаюсь ответить на вопрос, на который ответить нельзя. Вернее, можно ответить как угодно. А можно не отвечать вовсе - забыть, и вся, так сказать, недолга. Вопрос такой: связан ли мой недавний сон с тем, что произошло наяву, или не связан? И вообще что он может означать, этот сон, или мои сны не означают ничего?

Мне приснился котенок. Совсем маленький и еще грудной. Он душераздирающе, в истерике, мяукал, просто кричал, из последних сил, до хрипа. Так животные детеныши кричат только от голода - когда терпеть его уже невозможно, и от

страха - когда теряют мать и не могут ее найти. А я наклонился и погладил его пальцем. Это было все, что я мог для него сделать. Еды у меня не было. И котенок, не прекращая кричать, пошел за мной на шатких пушистых лапах, и мы пришли на остановку трамвая, и он прыгнул изо всех сил следом за мной на ступеньку, долетел до нее, вцепился когтями, подтянулся и влез всеми четырьмя. Я попытался не пустить котенка, думая "вдруг у него есть хоть какой-нибудь хозяин, а он уедет в трамвае и никогда не сможет вернуться обратно". Поэтому я спустил котенка с площадки на землю, а он запрыгнул опять и опять влез на ступеньку, и проскочил мимо меня внутрь, в салон, и забился под пластиковое сиденье, и умолк. И я ехал в этом трамвае, на сиденье, под которым сидел котенок, и думал, что мне с ним делать, оставить - а значит, бросить здесь, в вагоне, отвезти его обратно или забрать с собой. Я думал и не мог ничего решить, а трамвай шел, и моя остановка все приближалась и приближалась.

Какие-то параллели с действительностью в этом сне при большом желании просматривались. Конечно, не прямые, а слегка искривленные и почти притянутые за уши. Но что из этого следовало и как нужно толковать мой сон, и нужно ли его толковать, я не имел понятия. К тому же не мог для себя выяснить, почему именно этот сон мне запомнился. Обычно-то я сны забываю на корню. Просыпаюсь с ощущением, что мне что-то снилось, а что - забываю моментально, как только открываю глаза и ощущаю себя проснувшимся. Или, бывает, проснусь от ужаса. И понимаю, что ужас есть, причины ужаса нет. Она исчезла во сне - закончившемся и в один миг забытом. Оставив только ужас, лишенный причины, ужас как таковой - что еще ужаснее. Одно в этом ужасе хорошо: проходит быстро. Буквально три-четыре глубоких вдоха, и нет его.

А котенка я после пробуждения не забыл. И не только котенка. Я не забыл подробности сна. Например, мне было точно известно, что котенок этот не Тишка и не похож на Тишку, и я во сне помнил, что Тишки, сорвавшегося с девятого этажа, давно уже нет в живых. Проснувшись, я даже не сразу определил - все это мне приснилось или случилось на самом деле. Я даже осмотрелся. Поискал котенка глазами. И опять вспомнил, как я снял его с площадки на землю и как он снова упрямо залез в трамвай. А вот взял я его с собой или, оставив в вагоне, ушел, этого в моем сне не было. Сон оборвался раньше. Как и положено по законам жанра - на самом интересном месте, посреди сюжета. Наверно, это взял - не взял не имело определяющего значения. Наверно, сон мне снился не для того. Но вообще никто не знает, для чего снятся сны. И почему одни люди смотрят их каждую ночь, а другие лишены этого удовольствия и не представляют, что это такое. У меня есть знакомые - муж и жена. Так мужу ни разу в жизни ничего не снилось, зато жена такие сны видит! Когда она ложится спать, муж говорит: "Лерка легла кино смотреть".

А почему сны снятся такие, а не другие, почему то запоминаются, то забываются? Об этом не у кого спросить. Сон разума, он и есть сон разума, и рождает этот сон, как известно, чудовищ. Особенно когда в сон погружается не один отдельный человек, а вся страна, нависающая над тобой. Россия во сне ничем не лучше России в огне.

Почему мне пришла на ум Россия, конечно, не очень понятно. Поскольку я-то живу на Украине и меня это место жительства так или иначе устраивает и удовлетворяет. Во всяком случае - пока. Видимо, дело в языке, в том, что я говорю, думаю, пишу, брежу по-русски, и самые идиотские сны - слава Богу, я их запоминаю редко - мне снятся на русском языке. Поэтому понятно воздействие на мои мозги самой всевозможной русскости, поэтому и написалось само собой слово "Россия", невзирая на то, что окружает меня другая (к сожалению, недостаточно другая) страна.

Нет, вообще-то довольно долго можно жить, не обращая внимания на то, что творится вокруг, в стране и за ее пределами. Жить своей приватной жизнью, получая от нее все - как горести, так и радости в комплекте - и ни с кем не делясь. Но постепенно окружающая среда сгущается, тяжелеет, в ней накапливается что-то такое, неясное, но очень реальное - и все это начинает на тебя со всех сторон давить. И ты чувствуешь на себе давление воздуха, людей, зданий и сооружений. Чувствуешь и понимаешь, что избавиться от него, его избежать, невозможно, понимаешь, что законы физики непоколебимы и вечны. И ты начинаешь как-то приспосабливаться, приноравливаться к этому неизбежному давлению, начинаешь под ним обустраивать свою жизнь, чувствуя телом и сознавая умом, что давление увеличивается и не сегодня завтра может раздавить все, тобою и другими построенное, и оно - построенное - рухнет и завалится, и ты останешься ни с чем под обломками, в импровизированной нерукотворной могиле. Другие, само собой, тоже там останутся, но кому легче от того, что могила не твоя личная, а братская? Да, братская, хотя попадают в братские могилы никакие не братья, а иногда и натуральные враги, но, попав в братскую могилу, они автоматически становятся братьями навек. Не зря же братские могилы бывают, а вражеских не бывает.