Клад егеря Бута (СИ) - Страница 5

Пока незнакомая женщина, убитая горем, надрывным голосом расспрашивала меня о наших отношениях, пытаясь в своём отчаянии получить хоть какие-нибудь разъяснения, я ловил себя на мысли насколько тягостны её расспросы. Я мог только догадываться, как монета Бута косвенно или прямо привела к смерти нумизмата. И, естественно, я не мог посвящать несчастную вдову в наши отношения. С гадливым чувством к себе, пробормотал дежурные слова соболезнования и нажал кнопку отбоя. Даже на поминки не пригласила. А что мог сказать? Я мысленно спорил, пытаясь оправдать свои мотивации? Как помочь женщине, потерявшей отца своих детей, а у Портнягиных их было трое? Включиться в расследование, наломать дров и усугубить ситуацию? Нет, пусть менты разбираются, моя вина пока не видна. На том почти успокоился, лишь глубоко внутри периодически возникала тревога о неведомом покупателе и его действиях.

В интернете стал собирать сведения о Буте и его друге. Если о первом вообще ничего, то личность русского доктора Георга Олейникова была многократно описана в истории поместья Ала-Кирьола. Он жил в усадьбе покойной тёщи и выдвинулся в глазах местных обитателей, как талантливый ботаник и примерный фермер. Жил до трагического январского утра тридцать седьмого, когда провалился под лед и утонул. Я мысленно отметил, что Олейников подарил монету за два года до гибели. Тут всплывает имя Петра Олейникова - правнука Людвига Нобеля и внука Георга. То есть прямой потомок Нобелей, которому бумаги деда и егеря имеют прямое отношение.

Дальше выяснилось, что Петр Нобель-Олейников, ребёнком несколько лет провёл в Ала-Кирьола. А три года назад, побывал на земле предков, в нынешнем посёлке Ландышевка. Приглашение семидесятитрёхлетнего представителя дома Нобелей организовала местная администрация, визит подробно описан в местных газетах, даже фильм сняли. Вот, собственно, я и нашёл человека, которому мои находки должны быть интересны. По совести я обязан связаться с наследником знатной фамилии и передать документы. Теперь надо разыскать контакты. Я вышел через программу "почта-экстрактор" на кучу адресов с фамилией Peter Nobel-Oleinikoff. В итоге взял электронный ящик благотворительного фонда Нобелей в Стокгольме и пять первых из почты-экстрактора. Осталось составить "умное" обращение. Попыхтел, но получилось убедительно, корректно и без упоминаний главной интриги - золотой монеты.

"Уважаемый господин Нобель-Олейников!

Я из России. Меня зовут Дмитрий. Недавно я приобрёл участок земли с домом в Ландышевке, бывшем Вашем родовом имении Ала-Кирьола. При работе на участке, я обнаружил в земле тайник, в котором оказались документы имеющие отношение к Вашей семье. Это три послания Вашего дедушки Георга Олейникова и его друга Готлиба Бута. Бумага отлично сохранилась, что позволило мне сделать перевод текста и понять, что документы представляют определённый интерес для Вас лично и фонда семьи Нобелей. С письмом отсылаю Вам неполные сканы документов, в подтверждении правдивости своего письма. С уважением, Дмитрий Петрушевский".

Далее я указал свой контактный телефон. Перевёл послание на английский. Отсканировал бумаги, затёр в фотошопе упоминания о монете и связанные с ней распоряжения. На мой взгляд, усечённого текста оригиналов вполне достаточно, чтобы проверить почерк дедушки Георга, да  и подтолкнуть адресата к встречным действиям. Ничуть не сомневаясь, что сообщение попадёт в руки господина Нобеля-Олейникова, я замер перед окном почтового клиента. Терзали сомнения, а нужно ли моей семье все эти хлопоты, ведь при контакте с родственником, обязательно всплывёт монета, упоминать о ней в письме неразумно и опасно. Зато шведские кроны и вовсе остаются "за кадром", а вырученные за них деньги не отягощают карман и совесть. Эх, была, не была - энергично вдавил клавишу "enter". Послание ушло, обратной дороги нет.

Я вернулся на дачный участок и активно включился в хозработы, дабы наверстать упущенное на непредвиденные хлопоты время. Жене привёз часть от суммы, вырученной от продажи шведских крон, и рассказал о письме Нобелю. Это действие, притупило интерес благоверной к моим опасным манипуляциям по реализации содержимого тайника. Всё как бы притихло, а я поглощённый работой, отвлёкся от смерти Портнягина и событий вокруг клада. Скоро приедут дети, пока не до золотого пятирублёвика.

По следующему приезду в Санкт-Петербург, меня ждало сообщение на английском из фонда семьи Нобелей. Текст гласил, что Петр Нобель-Олейников с большим интересом воспринял моё сообщение поскольку высоко чтит память своих предков, а также собирает любую информацию, связанную с его семьёй. Высокая занятость не позволяет ему вновь приехать в Россию, господин Нобель-Олейников доверяет представлять свои интересы помощнику господину Ларсу Олсону. Олсон хорошо владеет русским языком и уполномочен решать любые вопросы, связанные с оформлением передачи семейных реликвий. Господин Олсон планирует прибыть в Санкт-Петербург в начале мая и связаться со мной по телефону.

Там ещё были слова благодарности за письмо и надежда на конструктивный разговор с его представителем. Пожелание всех благ и т.д. В искренних словах пожилого человека я уловил скрытый намёк на вознаграждение, что подняло настроение и укрепило в правильности своих действий. Я черкнул ответ, где выразил свою готовность встретиться с господином Ларсом Олсоном и передать документы. Но попросил предварительно позвонить на мой мобильный телефон и подтвердить свои полномочия при встрече. Вроде всё, теперь предстоит дождаться звонка и закончить историю.

Олсон связался со мной накануне Дня Победы. Связь шла из Швеции, слышимость отменная. Ларс прилетал утром следующего дня. Я предложил встретить его и определиться с дальнейшими действиями. Сказано - сделано. В девять двадцать я занял свой пост в терминале Пулково- 2. На мою картонку с надписью Lars Olsson из толпы прибывших материализовался ухоженный господин. Возраст за пятьдесят, возможно одногодок. Шикарный костюм и внешность дипломата или шпиона, впрочем, это одно и то же. Мне даже стало как-то неловко за свои итальянские туфли и часы "Омега". Посланник Нобеля говорил почти без акцента, но спотыкался на сленговые словечки из моего лексикона, приходилось сглаживать речь и забавляться его изысканным языком.

В машине Олсон достал из кейса и протянул лист бумаги. Гербовая бумага являла текст на русском доверенности на "полномочия в переговорах с господином Петрушевским Дмитрием для передачи фамильных документов семьи Нобелей и других действий, связанных с урегулированием переговоров". Коряво слегка, зато живая подпись и печать - весомо!

- Если у вас вызывает сомнение данный документ, готов соединить вас с офисом шефа. А пока буду рад пригласить вас, Дмитрий, на завтрак. Я забронировал место в "Европейской", там можно всё обсудить. Вы не будете возражать?

- Спасибо, господин Олсон, возражать не буду и бумаге вашей верю.

Спустя час мы с Олсоном заняли места за столиком ресторана "Крыша". Пока ждали заказ, я выложил перед посланником копии документов. Обстоятельный швед, достал очки и углубился в изучение текста.

- Сказать по правде, рукописный манускрипт читается с трудом. Я правильно выразился? В общем, смысл текстов мне понятен, но вот вопрос...

- Знаю, знаю, - перебил я шведа, - это особая часть нашего разговора. И позвольте вас поправить Ларс, у нас не употребляют слово манускрипт,  лучше рукопись. Так вот, уважаемый Ларс, монета у меня. Не хочу этого скрывать. Она предназначается родственникам вашего доверителя. И я хочу обсудить с вами, что нам с этим делать?

После обеда мы перебрались в номер и под душистый запашок сигары Ларса, решали организационные вопросы. Договорились, что Олсон берёт тайм аут на консультации со Стокгольмом, поскольку ситуация изменилась, а следовательно переговоры приобрели новый аспект. Я же выразил готовность вручить оригиналы после указаний Нобеля.