Классик без ретуши - Страница 38
Аналогичные замечания высказал и канадский критик Кэрол Джонсон. «Набоковская «Ада» — это, несомненно, литературная продукция с весьма ограниченными художественными достоинствами. Если она и может понравиться, то только любителю археологических разысканий в кондитерской лавке, как насмешка над романом (и ожиданиями определенного рода читателей) <…> Если кто-либо в нашем достойном сожаления веке способен осуществить желание Флобера и написать роман "ни о чем", то это, конечно же, Набоков, своей «Адой» совершивший настоящий подвиг: с помощью неродного языка создавший на протяжении 598 страниц стиль, или, точнее говоря, стили, лишенные всякого содержания. Это не говорит о том, что Набоков — конструктор прозы, нет, он — тонкий ценитель прозы; таково его дарование, хотя именно оно в определенной степени несет ответственность за его недостатки как романиста. Ничто не может заменить интеллект. А интеллект — это как раз то, что присутствует в произведениях Набокова. Однако в искусстве романа нелегко найти замену сознанию, которое самозабвенно погружается в сферу человеческих поступков, откуда обычно черпаются мотивы художественной прозы. Традиционно художественная литература — это рассказ о людях. Набоков в своей прозе неизменно относится к рассказу о людях с высшей степенью безразличия Он интересуется не жизнью людей, а жизнью языка, и — после языка — вещностью вещей» (Johnson С. Nabokov’s «Ada»: Word’s End // Art International. 1969. P. 42).
Стиль «Ады» вызвал нарекания и у других рецензентов, упрекавших Набокова не только в нездоровом пристрастии к каламбурам и разного рода языковым фокусам, но и в утомительном многословии, «недостатке контроля в выборе и организации» словесного материала: «Он всегда стремится расширить сказанное за счет добавления не относящихся к делу историй и другой дополнительной информации В результате его предложения разбухают от вставных конструкций, и часто создается впечатление, что сюжет движется не прямо, а как-то боком» (Field J. C. The Literary Scene 1968–1970 // Revue Des Langues Vivantes. 1971. Vol. 37. № 5. P. 629).
Не меньше нареканий вызвали и обильные эротические описания «Ады», позволившие некоторым критикам обвинить Набокова в порнографии. Все тот же неутомимый М. Дикстейн, пристрастно разбирая «жеманный» и «оранжерейный» стиль Набокова, пришел к выводу, что его «претенциозные метафоры и аллюзии не могут скрыть порнографической стратегии» автора: «Если «Лолита» рассказывала о стареющем развратнике, то некоторые эпизоды «Ады» читаются так, будто они написаны им самим <…>. Секс в «Аде», как и в большинстве порнографических произведений, сводится к спазмам и эякуляциям, к изобилию оргазмов» (Ор. cit. P. 28).
Это же обвинение, пусть и высказанное менее категорично, прозвучало в разгромном отзыве Кингсли Шортера <см.> и в рецензиях некоторых английских критиков. Так, Джиллиан Тиндэл, писавший о том, что «Ада» лишена «драматического интереса», обнаружил в ней «время от времени появляющуюся порнографию» (Tindal G. King Leer // New Statesman 1969. 3 October. P. 461). Другой английский рецензент, Деннис Джозеф Энрайт, весьма низко оценивший роман Набокова: «Для меня совершенно очевидно, что великий дар был растрачен на ничтожные цели, гора родила мышь», — подобно Тиндэлу, воспринял некоторые эпизоды романа как «изысканно украшенную порнографию». Заявив о том, что «Ада» порой читается как пародия на порнографию XIX века, Энрайт усомнился при этом, есть ли принципиальная разница «между порнографией и пародией на нее, исключая то, что некоторым больше нравится последнее — почти точно так же, как находившимся на службе у государства палачам стародавних времен, имевшим обыкновение насиловать своих девственных клиенток перед тем, как обезглавить их» (Enright D. J. Pun-Up // Listener. 1969. 2 Оctober. P. 457).
Вообще, автору «Ады» изрядно досталось от придирчивых английских критиков. Пожалуй, лишь один анонимный рецензент из литературного приложения к «Таймс» дал уклончиво-обтекаемый отзыв: «"Ада" — самый «Набоковский» из его романов, идиллия аристократического инцеста, расцвеченная таким несметным количеством словесных забав, что могло бы с лихвой заполнить трюмы океанского лайнера. Чтобы оценить эту книгу полней, необходимо владеть английским, французским и русским языками, иметь основательные знания в области ботаники и энтомологии, быть склонным к разгадыванию анаграмм, а также запастись немалым терпением. (Что и говорить, книга эта не на идиотов рассчитана!) Заканчиваешь ее с восторгом, начиная читать с превеликим трудом. Эта книга не иначе как Ватерлоо для ее автора: не понятно только, Веллингтон он здесь или Наполеон…
Нельзя не признать за «Адой» как высокого уровня стиля, так и общей позиции изощренного формализма. Если бы литература была задумана как поле деятельности критики, то «Ада», как и "Поминки по Финнегану", могла бы оказаться на самом гребне европейской прозы. Как и "Золотой горшок", она трудна для чтения. Быть может, именно поэтому, истинные сторонники Набокова непременно сочтут ее шедевром мастера. Невежды, пожалуй, возропщут» (Nabokov’s Waterloo // TLS. 1969. 2 Оctober. P. 1121).
Остальные же рецензенты, сетуя на герметичность и зашифрованность набоковского романа (чья повествовательная ткань и впрямь чрезмерно перегружена всевозможными словесными шарадами, фривольными двуязычными каламбурами (вроде «мадам Кондор — con d’or»), лжеаллюзиями и нарочито искаженными цитатами), осуждая Набокова за безвкусное трюкачество и безоглядное упоение «радугой стилистических эффектов» (Brendon Р. Ор. cit. P. 35), расценили «Аду» как откровенную неудачу писателя. «"Ада" отвратительна, потому что являет собой образчик непрекращающегося эксгибиционизма» (Toynbee Ph. Too much of a good thing // Observer. 1969. 5 October. P. 34); «Несмотря на свою искусную сделанность (или благодаря ей), веселость и изредка встречающиеся места, исполненные тонкого психологизма и первоклассного юмора, это чрезвычайно растянутая, глубоко разочаровывающая и скучная книга, автор которой подлаживается под вкусы галерки и одновременно издевается над ней» (Seymour-Smith M. Beyond the pale // Spectator. 1969. Vol. 223. № 7372 (11 October). P. 477).
Характерно, что «эротический шедевр» Набокова был забракован даже теми критиками, кто прежде восторгался другими набоковскими работами. Например, писательница Мэри Маккарти, давняя знакомая Набокова, в свое время написавшая комплиментарную рецензию на "Бледный огонь", была настолько разочарована «Адой», что посчитала необходимым сделать полную переоценку всех набоковских произведений (McCarthy M. Exiles, Expatriates and Internal Émigrés // Listener. 1971. Vol. 86. № 2226 (November 25). P. 707–708).
Столь же строго подошел к «Аде» и Эдмунд Уилсон: «Что касается «Ады», то я просто не смог продраться сквозь нее. Первая глава — это разжиженные "Поминки по Финнегану". Остальное — вся эта беспорядочно перетасованная география, весь этот высокоинтеллектуальный эротизм, все эти полиглотские беседы, которые, когда их передают по-английски, оказываются совершенно банальными, — утомили меня так, как это редко удавалось Набокову. Это великолепие, которое стремится ослеплять своим блеском, но оборачивается не чем иным, как смертельной скукой» (Wilson E. Window on Russia. N.Y.: Farrar, 1972. P. 237).
Однако эти и другие критические выпады не могли умерить читательское любопытство и, пожалуй, еще больше подогревали интерес к набоковскому «эротическому шедевру». Не случайно уже в 1970 г. лондонское издательство «Пингвин» выпустило массовое, «мягкообложечное» издание «Ады», которое украсили полупародийные примечания ВИВИАНа ДАРКБЛООМа (анаграммированное Владимир Набоков), продолжавшего дразнить читателей столь же искусно, как и герой-повествователь Ван Вин.
Когда в 1995 г. «Ада» была переведена на русский язык,[124] в постсоветской прессе она вызвала столь же противоречивые отзывы, как и в англоязычной. К тому времени Набоков был признан бесспорным классиком мировой литературы и его репутация оказывала на многих отечественных рецензентов парализующее воздействие. Большинство «наемных убийц идей и репутаций» (как характеризовал литературных критиков бальзаковский Этьен Лусто) встречали обрусевшую «Аду» огульной хвалой, однако так неуклюже маскировали свое раздражение или разочарование, что их медовые комплименты отдавали полынной горечью.