Кишон для гурманов - Страница 1

С антропологической точки зрения прием пищи является древнейшей профессией человека. Это доказывается тем, что данному занятию предавались уже в давние времена.

В древнегреческой мифологии существуют многочисленные ссылки на то, что еда была важнейшей потребностью человечества, несмотря на риск, что постоянное ее употребление может привести к стойкой зависимости.

Я люблю супы. Разумеется, подобные гастрономические мелочи не влияют на глобальные социальные преобразования. Но их значение для рода людского трудно переоценить.

Ибо, насколько я могу судить, все человеческое сообщество делится на два лагеря: в первом лагере перед основным блюдом едят суп, а в другом нет. При этом существует еще одна подгруппа, которая вообще считает суп основным блюдом. К этой маленькой, но удивительной категории отношусь и я. Какое-нибудь благородное консоме[1] с нежными, золотистыми глазками жира открывает мне все благоухание кулинарной поэзии, а если в нем еще и плавает пара-тройка печеночных кнедликов, то это для меня вообще вершина поварского искусства.

В этом деле есть лишь одна-единственная заковыка: супы всегда горячие. То есть они не просто горячие, они — если говорить всю правду — слишком горячие. Всегда слишком горячие.

Это открытие является результатом многолетних исследований и тяжелого личного опыта. Еще никогда и нигде, — будь то в ресторанах, в частных домах, в монастырях или где еще — мне не встречалось супа, который не ошпаривал бы рот с первой ложки, покрывая язык пузырями, которые возникают только при ожогах третьей степени. Это поистине драматическая ситуация. Суп стоит перед тобой, аппетитно благоухая своими парами, все твои желудочные соки и желудочные нервы ликуют и радуются ему, жаждут его, — и не могут им насладиться, поскольку он очень горячий, а твое нёбо ошпарено.

Я столкнулся с этой проблемой уже в трехлетнем возрасте. Ярко-красный томатный суп нанес мне первые в моей жизни ожоги. Тогда-то моя милая мамочка и познакомила меня со старым добрым ритуалом помешивания, и с тех пор я все мешал, иногда так долго, пока правая рука не скрючивалась в судорогах.

Если не ошибаюсь, как-то раз в чудесном, знаменитом своими гуляшными супами городке Кискюнфелегихаза, я этот знаменитый гуляшный суп превратил своим помешиванием в тугую, цементообразную массу, в которую уже больше не входила ложка. Это было ужасное ощущение.

Данное событие превратило меня в стеснительного, пугливого, замкнутого ребенка. Все свои юные годы я тосковал о супе с нормальной температурой, но моя мечта так и осталась невоплощенной. Каждый суп, что мне подавали, был слишком горяч. Огромными, растерянными глазами я смотрел на мир и вопрошал: "Почему?".

Ответа не было.

Нет его и поныне. Очевидно, люди считают предтечей супа вулкан, оттого и появился обычай помешивания. Они делают это машинально, с отсутствующим выражением лица, который можно наблюдать у арестантов во время их круговой прогулки по тюремному двору. По приблизительной оценке, человек тратит примерно год своей жизни на помешивание супов. Это означает потерю народным хозяйством миллионов рабочих часов. А что предпринимает правительство? Оно только повышает налоги.

Лишь один единственный раз в жизни, — и я буду помнить об этом вечно, — дело было в каком-то итальянском ресторанчике — один единственный раз мне подали суп, который можно было действительно есть сразу. Это был минестроне[2]. Он был не горячим, он был теплым, он был таким, каким надо, может быть, он уже таким поступил из кухни, может быть, причиной снижения температуры был тертый пармезан, которым я его посыпал, — я этого не знаю, и уже никогда не узнаю. Потому что едва я поднес ко рту первую ложку, как подскочил официант и выхватил у меня тарелку:

— Извините, синьор! Суп забыли разогреть.

Когда он принес его обратно, я не мог даже видеть его лица, поскольку оно было скрыто густыми облаками пара. И едва я поднес к губам первую ложку разогретого супа, как уронил ее с тихим возгласом боли. Жидкость пролилась на скатерть и прожгла в ней небольшую дырку.

А дома? Если какая-нибудь муха по неосторожности пролетает над кастрюлей, в которой самая лучшая из всех жен варит суп, это несчастное насекомое обязательно падает в нее сложив крылья, подобно Икару, приблизившемуся к Солнцу.

Из уроков физики мы знаем, что вода закипает при 100 градусах по Цельсию. Грибной суп, который мне подали недавно к обеду, имел температуру 150 градусов в тени.

— Почему, черт побери, ты делаешь суп таким горячим? — гласит мой постоянный, столь же отчаянный, сколь и безнадежный вопрос в начале каждой трапезы.

— Супы должны быть горячими, — отвечает стереотип самой лучшей из всех жен. — А если он для тебя слишком горячий — помешай.

Иногда в своих снах я вижу неандертальца, ударяющего камень о камень, чтобы высечь огонь. И когда пламя разгорается, он вожделенно бормочет своими толстыми губами:

— Супа… Супа…

Но я не сдаюсь. Я борюсь, как могу, против этого табу. В ресторане еще не было случая, чтобы я не втемяшивал официанту, которому заказываю суп:

— Пожалуйста, не слишком горячий. Пожалуйста, чтобы суп не кипел. Суп должен вариться на плите, а не на столе.

Официант смотрит сквозь меня стеклянными глазами, исчезает, возвращается с огненным смерчем и ставит его передо мной.

— Я же вас просил не приносить мне кипящего супа!

Из клубов дыма до моих ушей доносится голос официанта:

— Горячий? И это вы называете горячий?

Но если я его прошу убедиться в этом и сунуть в суп палец, он отказывается. Людям его профессии нужны здоровые, а не обожженные руки.

Недавно я попытался добавить в тарелку куски мороженого, которые я заказал одновременно с супом, а также залить туда немного холодного пива. Конечно, это получился уже не суп, а какая-то зловонная жидкость неопределенного цвета и такого же вкуса, но по крайне мере, хоть не такая горячая.

Я становлюсь все старше и старше, морщины от забот на моем лице все глубже, мой некогда честный и прямой путь отягощен грузом бессмысленных сражений с мелочными проблемами. Я достиг почти всего, чего хотел: успеха, славы, признания, любви женщин и ненависти коллег. Только одного я лишен: не слишком горячего супа. И на моем могильном камне пусть напишут следующую эпитафию:

"Здесь покоится, никому не мешая, Эфраим Кишон, знаменитый сатирик (1924–2023). Его жизнь была сплошным помешиванием".

При современном состоянии биохимии единственно надежным средством похудания является полный отказ от еды. Это, конечно, смертельный метод. Но некоторые его пережили.

Иногда головную боль вызывает большой выбор продуктов, а иногда — пустой желудок. И такие желудки, к сожалению, бывают в новоиспеченных странах, особенно, когда они находятся в состоянии войны.

Я вспоминаю времена, когда я пребывал в подобном состоянии в Будапеште, только что освобожденном Красной Армией. Тогда я ощущал горький привкус во рту, которому никак не мог найти объяснения. Я навестил знакомого психиатра, который опросил меня на предмет событий моего детства, моих сновидений и опыта моей супружеской жизни. Он диагностировал, что горький привкус у меня во рту является побочным следствием травматического состояния организма, которое происходит от недостатка сахара в моем утреннем кофе.