Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.2 - Страница 259

– Не знаю, честное слово, не знаю.

– Но ощущаете ли вы какое-либо чувство опасности? Может быть, ловушки, угрозы?

– Я ничего не ощущаю, я ничего не знаю.

– А как тогда вы можете помочь этому неизвестному существу?

– Я для этого… должен подойти к пульту управления.

– Как вы сказали?

– Вот этот пюпитр именуется пультом управления анабиозной камерой.

– Простите меня великодушно, Андрюша. Приходилось ли вам ранее сталкиваться со словом «анабиоз»?

– Смутно вспоминаю… Не связано ли это с зимней спячкой жаб?

– Хорошо. Оставим этот предмет. Вы убеждены, что нам это ничем не грозит?

– Убежден.

– Но вдруг это ловушка?

– Ловушка какого рода? – удивился Андрюша. – Вы хотите сказать, что этот корабль сознательно потерпел крушение, чтобы привлечь нас в этот дикий край? Не проще ли тогда было опуститься незаметно, без шума и грохота, и завоевать Землю?

– Что мы знаем об образе мыслей столь чуждых для нас существ? – возразил Мюллер. – Мне пришлось как-то услышать сравнение: представьте себе человека, который идет по лесу и наступает на муравейник. Заметит ли он, что раздавил нас с вами?

– Что же вы предлагаете, профессор? Уйти?

– А он похож на человека?

– Я не знаю.

– Надо посмотреть. Возможно, здесь находятся какие-либо документы, возможно, фотографии его близких.

– Это что-либо изменит?

– Но вдруг там находится тигр? Или еще хуже – паук?

– Если Вселенная населена разумными пауками, – сказал Андрюша, напяливая на длинный нос очки, – то, значит, нам нужно готовить себя к тому, что придется с ними общаться. Кстати, а что, если мы им тоже неприятны?

– Мы? – Эта мысль сбила с толку профессора. Он никогда еще не пытался увидеть себя с точки зрения разумного паука.

Он поглядел на Андрюшу иным, чем прежде, взглядом. Андрюша, который, по мнению профессора, не отличался живым и быстрым умом, проявлял завидную рассудительность, и неясно было – то ли это упущение профессора, не замечавшего этого в Андрюше ранее, то ли следствие внутреннего голоса, руководившего Андрюшей.

– Мы можем теперь приступить к пробуждению астронавта, – сказал Андрюша. – Вы не возражаете, Федор Францевич?

– Ну что вы, разумеется, приступайте, – сказал профессор. – Смогу ли я при этом находиться?

– Разумеется, почему бы нет?

– Несмотря на разумные опасения, – сказал профессор, – мне как ученому необходимо наблюдать как само появление иноземца, так и ваше, Андрюша, поведение, ибо вы, очевидно, контролируетесь загадочной внешней силой.

– Наверное, – согласился без радости Андрюша. – Начиная с того момента, как догадался повернуть люк. А как вы думаете, почему эта сила действует только на меня?

Так как Мюллер не ответил, Андрюша пошел к пюпитру, который он загадочно называл пультом управления, и остановился перед ним в замешательстве.

– Не знаю, что делать, – сказал он.

– А вы закройте глаза, – посоветовал профессор, – сосредоточьтесь, а потом расслабьтесь.

Профессор вытащил записную книжку, надеясь, что ему удастся записать то, чего еще не наблюдали глаза человека.

Андрюша закрыл глаза, сосредоточился, потом открыл их снова и сказал:

– Ничего не снизошло.

– Подождем, – сказал профессор.

Он спрятал записную книжку в карман плаща, а сам пошел вдоль округлых белых стен, изучая их и стараясь отыскать проход в следующее помещение.

Тут его путешествие было прервано неприятным скрипящим звуком.

Он вздрогнул, резко обернулся и увидел, что Андрюша склонился над пультом и нажимает на нем кнопки.

– Андрюша! – предупреждающе крикнул профессор. – Осторожнее! Вы же все поломаете!

– Погодите, – огрызнулся Андрюша и продолжал свое дело. Только тогда профессор догадался, что Андрюша действует по указаниям внутреннего голоса.

– Не спешите, – предупредил профессор. – Не ошибитесь. Прислушайтесь внимательно.

Он подошел ближе, чтобы помочь Андрюше, если возникнет надобность, и все прислушивался к себе – не возникнет ли внутренний голос в нем, что было бы справедливо и правильно, потому что жизненный и научный опыт профессора мог пригодиться иноземцу более, чем незначительный опыт Андрюши.

Неприятный звук сменился другим, не менее неприятным – скорее схожим с продолжительным визгом.

Профессор был убежден, что Андрюша все делает неверно, и боролся с желанием вмешаться и остановить юного помощника, но что-то приковало его ноги к упругому полу. Может быть, страх, а может, и высшая сила – профессору так и не суждено было разобраться в этом. Да и некогда разбираться, потому что освещение в круглой комнате стало меняться – тускнеть и в то же время становиться все более тревожным. Остро и сильно запахло озоном, словно в комнате взорвалась шаровая молния, по белым бесплотным стенам пробежала дрожь, связанная с изменениями в их цвете. Странная дрожь господствовала и в воздухе. Воздух багровел, будто наполнялся кровью, и тут с легким шорохом крышка саркофага начала сдвигаться, не падая при этом на пол, а оставаясь подвешенной в воздухе. Она полностью отошла вперед, отрезав таким образом профессора от Андрюши, который, не оборачиваясь, внимательно следил за огоньками и значками, возникавшими в овальных окошечках на пульте. А профессор обратил свой взор к открывшейся внутри саркофага картине. Там, полностью погруженный в некую полупрозрачную жидкость, лежал подвешенный словно в насыщенном соляном растворе молодой человек замечательного гармоничного сложения с чистым правильным лицом… И, что смутило профессора и заставило его на мгновение отвести взор, совершенно обнаженный. Человек спал или был мертв.

– Андрюша! – воскликнул профессор, но и на этот раз Андрюша не оглянулся.

Тихо и настойчиво, словно метроном, начался стук, исходивший откуда-то сверху. В окошечках на пульте побежали зигзагообразные линии. Жидкость, наполнявшая саркофаг, начала опускаться, выливаясь вниз, профессор даже бросил взгляд туда, но не заметил никакой трубы.

Еще минута – и молодой иноземный астронавт уже лежал на дне саркофага. Медленно поехал вслед за металлической крышкой прозрачный внутренний колпак саркофага. Профессор увидел, что грудь человека вздрогнула, приподнялась и опустилась вновь.

– Андрюша, он дышит, – счел нужным сообщить студенту Мюллер, так и не отыскав записной книжки.

– Знаю, – откликнулся Андрюша.

Человек лежал перед Мюллером. Спокойно лежал. Мокрый человек. Ничем не прикрытый.

Он ровно дышал. Потом дыхание стало чуть быстрее, человек нахмурился, пожевал губами, что сразу сделало его обыкновенным и совершенно не страшным, а потом открыл глаза.

– Все, – сказал Андрюша. – Я страшно устал.

Он уселся на упругий пол у пульта и прислонился спиной к его основанию.

Человек в саркофаге легким движением поднял руки, схватился за края саркофага и сел. Сев, он стал осматривать комнату и людей в ней. Затем, не говоря ни слова, он протянул руку, взял со дна саркофага нечто круглое, черное, похожее на фасолину, и вставил себе в ухо. Прикрыл глаза, словно прислушиваясь. Затем вновь открыл их и уставился на Мюллера.

Мюллеру стало неловко – взгляд был слишком настойчивым, неземным.

Губы человека шевельнулись.

– Спасибо, – сказал он.

Лицо его оставалось неподвижным и гладким.

– Я благодарен вам за помощь.

Слова произнесены были правильно, но как-то автоматично, как произносит их учитель русского языка перед иноязычной аудиторией.

– Здравствуйте! – Профессор Мюллер понял, что наступило его время и молодой астронавт ждет его рассказа. – Мы были движимы гуманными соображениями, желая оказать вам помощь. Вы потерпели крушение на планете Земля. Это вам что-нибудь говорит?

– О да! – ответил с чувством незнакомец. – Мое путешествие чуть было не завершилось трагически. Как благодарен я вам, жители планеты…

– Земля, – подсказал Андрюша.

– Жители планеты Земля, за то, что вы сделали для меня. Говоря так, молодой человек вышел из саркофага, подошел к пюпитру, провел рукой над ним, и на туманной, загибающейся, как внутренность шара, стене возникло цветное изображение окружающей метеорит тайги – версты и версты поваленных деревьев, обгорелые стволы, болота, скалы и горы за ними. Словно у метеорита появился глаз, который видел все вокруг. Вот направление его взгляда изменилось, и он, пронзив, как лучом, завалы деревьев, увидел – и все увидели – лагерь экспедиции: жалкую палатку, тлеющий костер, кучку лошадей и посреди этой унылой картины – мрачный, насупившийся, руки в карманах штанов, усталый Иван Молчун.