Кинжал раздора - Страница 12

Они не увидели никакого поезда.

– Поезд только что ушел, – меланхолично ответила им служащая.

– Нет, – сказал Барт. – Женин, спроси еще раз. Этого не может быть. Ты что-то неправильно поняла.

Ушел. Только что. Они опоздали буквально на десять минут.

Барт молчал. Он окаменел. Потом заговорил, не глядя на расстроенную Женин:

– Какой же я придурок! Я должен был предвидеть. Я должен был вернуть тебя выяснить у толстяка, во сколько идет поезд.

– Не надо, Барт. – Женевьеву испугали незнакомые нотки отчаяния в его голосе, она даже думать забыла о поезде. – Он сам не знал, я спрашивала.

– Значит, мне не надо было соглашаться на ночевку у Хуана. – Бартоломью сжал кулаки.

– Барт, прекрати. Чем бы мы доехали?

– Нашел бы чем. Пешком бы дошли. А! Зачем меня только понесло собирать сливы! Проспал. Устал и проспал. Вечно эта нехватка денег!

– Деньги нам нужны на билеты. Пожалуйста, Барт!

Барт заехал кулаком по станционному заборчику. Доски выдержали. Кожа на кулаке содралась.

Женин вдруг сорвалась с места и исчезла. Бартоломью безучастно смотрел ей вслед. Женин вернулась.

– Бартоломью. До следующего пассажирского поезда четыре дня. Правда, денег у нас хватает только на полтора билета. Но мы что-нибудь придумаем, да?

– Да, ангел! Конечно, мы что-нибудь придумаем, – встрепенулся Барт, подхватил чемоданы и энергичным шагом направился к кассе.

Бартоломью зарезервировал два билета, оставив в задаток денег только на половину одного. Но он так обаятельно улыбался, что служащая не смогла ему отказать.

Потом он потащил Женевьеву искать почту-телефон-телеграф – что-нибудь, чтобы связаться с «внешним миром». Выглядел он неважно, был такой бледный, что Женевьева не выдержала и заметила:

– Лучше бы мы остались в госпитале и спокойно бы ждали следующего поезда там.

– Нет, только не сидеть на месте! – горячо возразил Барт и уже шутливо-наставительно добавил: – В любой ситуации двигайся вперед! Ничего не потеряешь. А плюс всегда есть.

– Какой у нас плюс? – заинтересовалась Женни.

– Ну… жирком не обросли, – рассмеялся Барт.

На почте Бартоломью заказал телефонный разговор, Женевьева взяла бланк телеграммы. На его удивленный взгляд она ответила вздохом.

– Не хочу зря волновать маму. Очень все запутанно будет звучать. Лучше я потом расскажу, когда вернусь.

Женни сидела и слушала, как Бартоломью давал указания Рафаэлю, кому позвонить, что сказать, где и что заказать.

– Раф, не подведи! Что? Пускай берут прошлогодний, помнишь, у кого хранится? Ничего страшного. Я? У меня все в порядке. Нет, не хочу говорить с родителями. Ну, давай. Мама? У меня все хорошо, скоро приеду, нас сейчас разъединят. Да, успею до карнавала, обязательно. Привет папе.

Барт положил трубку.

Как бы ей тоже хотелось услышать голос своей мамы. Сказать: «Не переживай, мамочка, у меня все хорошо». Но дальше что? «Я отстала от поезда из-за одного молодого человека, нет, мы с ним просто попутчики и, кажется, друзья. Я путешествую с ним вдвоем по этой ужасной стране в надежде добраться до аэропорта, а ночуем мы неизвестно где, и я забыла, когда последний раз ела…»

– Пошли завтракать! – весело перебил ее мысли Бартоломью.

– Поздно для завтрака, – улыбнулась Женевьева.

– Зато никогда не рано для обеда!

Оставшиеся деньги они проели.

– Так, – сказал Барт, выходя из ресторанчика со своими чемоданами в руках. – Чем еще этот город может нас порадовать?

Он плюхнул вещи посреди городской площади и огляделся.

– Ну-ка, переведи мне, что там столь коряво написано? – ткнул он пальцем в сторону театральной афиши на круглой тумбе.

Женин прочитала то, что и без перевода было ясно. «Отелло».

– Отелло? Пошли наниматься! Где они расположены?

Он так быстро пошел в указанном направлении, что Женин пришлось догонять его бегом.

– Ты с ума сошел. Зачем мы им нужны? Ты не говоришь по-испански. Я не умею играть на сцене. Нет, правда, не умею.

– Подметать сумеешь? – оглянулся на нее Барт и весело добавил: – Не бойся, подметать нам не придется. Ты видела, каким ужасным шрифтом было написано объявление? Бьюсь об заклад, что и декорации у них не лучше. Ничего, им повезло, но им придется раскошеливаться.

В театре, к удивлению Женевьевы, в этот час дня царила суета. Вот как рождается сказка! Женни остановилась в дверях и засмотрелась на сцену. Барт потянул ее в кресло последнего ряда. Они сели дожидаться окончания репетиции.

Из Гамлета в местном исполнении просто фонтаном бил темперамент. Из остальных персонажей тоже. Мало того. Актеры прерывали действие и не менее горячо, чем только что произносили диалоги, оспаривали реплики партнеров, ремарки длинноволосого седого руководителя, громко жаловались на необходимость репетировать сегодняшнего «Гамлета», если завтра уже пойдет «Отелло».

Одновременно что-то с грохотом двигали по сцене. Кто-то пытался наладить механизм, опускающий-поднимающий Тень отца Гамлета. Тень в голос возмущалась слишком резким дерганьем.

Женевьева следила за всем этим как зачарованная. Это, пожалуй, получше любого спектакля – его кухня!

Барт обернулся на новые звуки и ладонью пригнул ей голову. Над ними пронесли громадную кровать.

– Вот, сеньора отдала для «Отелло», – вытер пот с лица один из пришедших и сел отдохнуть прямо на эту кровать, занявшую полсцены.

– А! О! – взвыл директор труппы. – А завтра? Завтра она не могла пожертвовать? Зачем мне сегодня в Гамлете кровать? Куда мне ее девать?

– Завтра сеньора уезжает, – раздался почтительный голос с кровати.

– Может, на улице постоит? – спросила сверху Тень.

– Сопрут, – ответил Гамлет.

Актеры забегали вокруг кровати. Посыпались предложения замаскировать ее под могилу. «Мою могилу!» – воскликнул длинноволосый. Перевернуть вверх ногами? А спинки убрать можно? А что же тогда сделать из ножек?

Барт забрался на сцену:

– Но проблеме, сеньоры. – Он знаками показал, что кровать нужно поставить стоймя и прислонить к задней стенке.

Барт поднял какое-то покрывало и ловко задрапировал кровать, оглянулся, нашел и набросил еще одно. Все замолчали и с одобрением посмотрели на нечто стильное и совсем не загромождающее сцену.

Барт отошел на несколько шагов назад. Подумал.

– Можно так!

Сбросил драпировки, воткнул в кровать рапиры и поставил на них щит.

Появилось ощущение древнего замка, с гербом на… ну на чем-то древнем.

Директор застонал от восторга, подскочил к Барту и начал жаловаться, в каких нечеловеческих условиях приходится работать столичной труппе на гастролях.

– Разве это помещение? – взмахнул он руками. – Это курятник, а не театр, а что делать, где играть?

Женин добралась до сцены как раз вовремя, чтобы вытолкнуть вслушивающегося в испанскую речь Барта из-под резко падающей Тени отца Гамлета.

Тень потерла ушибленное место и выругалась.

– Скажи длинноволосому, – попросил Барт, – что очень жаль, что в провинции да еще летом никто не оценит по достоинству такую блистательную труппу.

Директор согласно вздохнул.

– А ведь есть что показать! – Барт поднял с пола скомканную бумажку, разгладил. – Зрителя надо завлечь на представление. Афишей!

Он на обратной, чистой стороне бумаги набросал, как, по его мнению, должна выглядеть привлекательная афиша. Женни удивилась, она ожидала от Барта больше художественности, а у него поперек знакомой кровати очень физиологически подробно мавр душил Дездемону. Лица актеров узнавались. Гамлет и Офелия.

– Сколько? – выдохнул длинноволосый.

Барт назвал цену. Директор труппы рвал на себе волосы, просил справедливой цены, взывал к милосердию. Женни испугалась такой реакции. Актеры равнодушно зевали. Видимо, такую сцену они видели не в первый раз. Барт снизил цену, но запросил аванс. Длинноволосый объявил, что победила любовь к прекрасному и он нанимает нового художника.