Кинематограф по Хичкоку - Страница 70

Ф.Т. "Исступление"– Ваш первый европейский фильм за двадцать лет. Каково различие между работой в Голливуде и в Англии?

А.Х. Когда я ступаю за порог студии– будь то в Голливуде или в Лондоне– и ее тяжелые двери захлопываются за моей спиной, никакого различия нет. Угольная шахта везде угольная шахта.

Спустя неделю, когда я встретил Хичкока на его обратном пути из Канн, он выглядел на пятнадцать лет моложе. "Исступление" было принято с восторгом, и лучащийся радостью, он признался, что испытывал страх. Теперь он был спокоен насчет своего "маленького фильма", бюджет которого составлял меньше двух миллионов долларов. Успех ему обеспечен, и это заставит студию забыть жалкие художественные и финансовые результаты "Топаза", фильма, поставленного вопреки его мнению.

Формируя актерский состав "Исступления", Хичкок отступил от своего установившегося правила задействовать блистательных изощренных звезд Грейс Келли в пользу типа "девушки с соседней улицы''– Барбары Ли Хант, Анны Мейси, Вивьен Мерчант и Билли Уайтлоу. Они прекрасно справились со своими ролями, внеся в произведение Хичкока струю свежего реализма, создавая впечатление ситуации, как бы взятой с газетной полосы, усиливая достоверность и жизненность истории, из которой изначально были выключены все человеческие эмоции[ 44 ].

Мужскому составу повезло меньше. Невинно подозреваемый (Джон Финч) своей мрачной угрюмостью мешал публике проникнуться симпатией. Злодей же в изображении Барри Фостера выглядел слишком мелкотравчатым, чтобы внушать зрителям страх.

Но при всем при том в "Исступлении" таилось очарование, может быть, потому, что после кошмарной обстановки, в которой снимался "Топаз", эту картину Хичкок делал в состоянии радостной эйфории. Предстояло празднование 50-летнего творческого юбилея, который он встречал вместе со своей верной Альмой, установив кинокамеру в Ковент Гардене, в толчее и живости Лондона, города его юности.

Хичкок любил повторять: "Есть режиссеры, которые снимают куски жизни, я же снимаю куски пирога . Такое британское, "Исступление" поистине было похоже на домашний пирог, испеченный семидесятилетним гурманом, для которого время вдруг пошло вспять и опять превратило его в юношу, работающего над первым в жизни фильмом.

Спустя три месяца Хичкок приобрел права на экранизацию нового британского романа Виктора Каннинга, намереваясь перенести место действия из английской деревни в Лос-Анджелес и Сан-Франциско. Как раз в то время, когда он вместе с Эрнстом Лееманом трудился над режиссерской разработкой сценария– который сначала назывался "Обман", а потом превратился в "Семейный заговор",– ему пришлось перенести операцию на сердце по вживлению пейсмейкера. Я не выдаю никакой тайны, упоминая об этом, потому что кто бы из друзей или журналистов ни навещал Хичкока, начиная с 1975 года, каждому он порывался продемонстрировать этот медицинский прибор, подымая сорочку и указывая на четырехугольный предмет, вмонтированный в грудную клетку. Взирая сверху на эту штуку, он раздельно, по слогам произносил: "Он рассчитан на десять лет". Как известно, пейсмейкер (или водитель ритма) способствует регуляции сердечной деятельности. Он работает на батарейках, гарантирует ритм 70 ударов и раз в неделю проверяется по телефону. Для этого нужно набрать номер медицинского центра в Сиэтле (а у Хичкока это был Чикаго) и приложить трубку к груди.

Проинформировав посетителя о приборе, Хичкок переходил к своему излюбленному занятию: поэпизодному описанию будущей картины, подкрепляя тем самым свою уверенность в том, что конструкция в целом выглядит достаточно прочно, а детали проработаны до совершенства.

Более всего самому Хичкоку нравилось в "Семейном заговоре" плавное перемещение от одного геометрического сегмента к другому. Сначала вводятся две параллельные истории, потому разрыв между ними постепенно сужается и наконец они смешиваются, превращаясь в неразрывное единство. Такая композиция стимулировала его творческую энергию своей новизной.

В "Семейном заговоре" мы встречаемся с двумя парами, принадлежащими разным мирам. Первая– это фальшивая предсказательница

(Барбара Хэррис) и ее ассистент (Брюс Дерн), таксист, который, пользуясь своей профессией, собирает информацию о клиентах, которую потом его подружка выдает за интуитивное откровение. Вторая– лощеный ювелир (Уильям Дивейн[ 45 ]) и его подруга (Карен Блэк), чье настоящее занятие– похищение важных особ, которых они затем обменивали на бриллианты, хранящиеся у них дома в люстре.

Две эти линии пересекаются, когда зритель догадывается, что незаконнорожденный сын, которого "гадалка"разыскивает для пожилой дамы, намеревающейся оставить ему свое наследство, и есть ювелир-киднэппер. В последние десять минут все четверо вовлекаются в захватывающую борьбу.

Выпущенный на экраны сначала Соединенных Штатов, а потом Европы в 1976 году, "Семейный заговор" был тепло встречен прессой, но реакция публики оказалась более прохладной. В этой стопроцентно американской работе, в которой вновь недостаток внутренней силы в главном отрицательном персонаже ослаблял фильм в целом, Хичкок опять продемонстрировал свойственное ему сочетание юмора и увлекательной интриги, составлявшее главное слагаемое успеха его довоенных английских картин.

Было единодушно решено, что Брюс Дерн прекрасно справился со своей ролью и что Барбара Хэррис проявила себя еще лучшим образом, показав удивительную изобретательность и виртуозность в роли Бланш Тайлер, псевдопредсказательницы.

Вскоре, к сожалению, выяснилось, что "Семейный заговор" не снискал успеха. Как и в случае с "Топазом", кусок с саспенсом вызвал у американских зрителей смех и потому был в американских прокатных копиях вырезан. Наверное, европейские копии ближе к оригинальной версии.

В противовес распространенному мнению, художники, которых считают специалистами по части организации саморекламы, как правило, бывают искренни в своих заявлениях прессе. Я бы даже сказал, что чем несерьезнее они при этом кажутся, тем на самом деле откровеннее. Так что Сальвадор Дали, заявлявший, что более всего на свете он любит деньги и свою жену, был как нельзя более правдив.

Когда "Семейный заговор" выпускали на нью-йоркский экран, я смотрел по телевидению пресс-конференцию Хичкока, встретившегося по меньшей мере с тремя десятками журналистов. Все они наперебой выражали ему свое почтение, не столько потому, что им так уж понравился его 53-й фильм, сколько потому, что режиссер, перешагнувший седьмой десяток лет и продолжающий работать, обладает чемто вроде иммунитета против критики.

В один из моментов беседы некий журналист поднял руку и спросил: "Когда человек доживает до 70-ти лет, просыпается однажды утром, и это Альфред Хичкок, как он себя чувствует?"– Вопрос довольно пошлый, но мне понравилось, как Хичкок ответил на него: "Если фильм удался, он чувствует себя очень хорошо, а если нет– ужасно".

После "Семейного заговора" Хичкок чувствовал себя ужасно, и когда я снимал в Монпелье "Мужчину, который любил женщин", получил от него письмо:

"... Я сейчас в полном отчаянии.

Вы свободны делать то, что пожелаете. Я же, напротив, могу делать то, что от меня ждут, то есть, триллер, фильм с саспенсом, и это мне крайне трудно.

Мне предлагается материал о неонацистах, израильско-палестинском конфликте, и все такое прочее. И ничего человеческого в нем нет. Можно ли представить себе арабского борца героем комедии? Ничего подобного в природе нет, как нет и забавного израильского солдата. Но такое лежит на моем письменном столе.