Кимбаку-бой (СИ) - Страница 7

3. Полный трындец, и гуси уже улетели

Когда Чонин просыпается, Сэхун позволяет себя поцеловать. Позволяет поцелую стать глубже и откровеннее, чтобы после сказать:

— Мне говорили, тебя зовут Чонин, а не Кай. И говорили, что ты… Кимбаку-бой.

Чонин ускользает, томно потягивается всем телом, медленно поворачивает голову и смотрит из-под густых ресниц на Сэхуна.

— Это что-то меняет? — наконец спрашивает он и проводит кончиком языка по нижней губе.

Сэхуну требуется время, чтобы перевести дух и собраться с мыслями. От Чонина разит сшибающей с ног эротичностью. Трудно противостоять и не поддаваться закономерным желаниям. А ещё Чонин продолжает смотреть на него из-под слегка опущенных ресниц. Продолжает смотреть так, словно хочет снова взять — и не раз. От желания отдаться прямо сейчас покалывает кончики пальцев на руках и ногах, сердце бьётся заметно быстрее, перехватывает дыхание, тело сковывает слабостью и негой…

— Ничего, — едва слышно отвечает Сэхун. — Почему бармен?

— Просто работа. Были проблемы с ногой, и я не мог танцевать. Хотелось заняться чем-нибудь и не сидеть в четырёх стенах. Я вообще часто работаю в разных местах. Это… интересно. Наблюдать за людьми.

— Бармен из тебя так себе, — бормочет Сэхун, собираясь с силами для нового вопроса. — Ты хочешь раздеть меня и связать?

Чонин продолжает смотреть, но молчит. Его взгляд выжигает душу Сэхуна дотла, будит страсть, превращает её в одержимость. О да, Чонин очень хочет раздеть его и связать. И слов не требуется, чтобы убедиться в этом.

— И ты… сделаешь это? — ещё тише спрашивает Сэхун.

Чонин садится на кровати, проводит ладонью по лицу и качает головой. Отрицательно.

— Это ни к чему, если ты не хочешь этого. Не все любят одинаковые вещи.

Сэхун помнит, что Чонин не любит, когда ему кусают губы. Слегка прикусить — нормально, но до лёгкой или сильной боли — нет. Так покусывать собственные губы может лишь он сам. Точно так же, как Сэхун не испытывает особого восторга, когда перед сексом его растягивает партнёр. Растягивать себя он любит сам.

— А если я хочу попробовать?

— Только из любопытства? — Чонин бросает на него короткий взгляд поверх плеча и вновь качает головой.

— Почему?

— Потому что дело в доверии. Нет смысла делать это, если ни один из нас не получит удовольствия. А удовольствия не будет. Без доверия.

Чонин скатывается с кровати и оставляет Сэхуна в одиночестве. Но Сэхун уже знает дорогу к ванной. Он робко заглядывает внутрь и смотрит на Чонина сквозь слегка запотевшее стекло тонкой перегородки.

— Я не думаю, что ты воспользуешься ситуацией…

— Этого недостаточно, — тут же отзывается Чонин. Его низкий и немного сонный голос волшебно сплетается с шумом льющейся сверху воды. — Испытывать уверенность, что конкретный человек не сделает тебе ничего плохого и неприятного, и не навредит тебе — это не то. Так всё равно положено — соблюдать правила безопасности. Совсем другое — готовность принять от конкретного человека всё. Что угодно. Даже если это кажется смертельно опасным. И знать, что тебе это понравится. Потому что ты знаешь, кто ты. И потому что ты по-настоящему свободен. И потому что веришь. Сэхун-и, тебе нужно знать, кто ты и где ты. Только тогда имеет смысл пробовать. Я не рабовладелец и связываю не для того, чтобы потешить своё эго. Я связываю для того, чтобы потрогать настоящую красоту, сделать её осязаемой. Чтобы прикоснуться и выразить восхищение. Чтобы это было моим здесь и сейчас. Чтобы придать форму тому, что я чувствую. Это как… дар. То, что я хочу подарить. Но если такие подарки кто-то не понимает или не готов принять… нет смысла их дарить.

— Ты поэтому не делаешь это за деньги?

Из-за окончательно запотевшей перегородки долетает тихий смешок.

— За подарки денег не берут. Да и как можно что-то подарить, если ты не знаешь человека и понятия не имеешь, какой он, и что у него внутри? Чтобы связать, надо знать человека очень хорошо. Видеть его сущность. Понимать характер. Знать, что именно ему понравится.

— Но меня ты ведь знаешь? — Сэхун задумчиво разглядывает полотенце на крючке и рассеянно думает, что уже позволял Чонину касаться себя. Позволял быть внутри. Доверял. Единственное, что вызывает у него сомнения — способность пережить прикосновения Чонина спокойно. А ещё Чонин наверняка знает о Сэхуне намного больше, чем Сэхун — о Чонине. Потому что Чонин всегда слушал его болтовню. И не только слушал. Чонин ещё умел и заботиться об удовольствии Сэхуна. По-настоящему.

— А тебя кто-нибудь связывал? Сам-то пробовал? — Любопытство безжалостно гложет в ожидании ответа.

— Я для этого не гожусь. Тело не выдержит. Смысл всего всё-таки не в том, чтобы истязать и ухудшать состояние модели.

Сэхун тихо слушает, как Чонин монотонно перечисляет свои травмы: спина, поясница, рука — запястье и нога — колено. С такими травмами, тем более, если их нельзя вылечить до конца, Чонину путь в модели заказан. Его тело в самом деле не выдержит ни временной фиксации, ни воздействия верёвок, ни долгой неподвижности. А если и выдержит, то последствия для Чонина будут печальными.

— И у меня нрав не подходит, — уже веселее добавляет Чонин. — Может, из-за танцев. Мне необходимо полностью контролировать тело и двигаться. Хранить неподвижность у меня не выходит. Только на совсем короткое время. И меня это злит. Никакого удовольствия и в помине… Но это хорошо — для мастера. Мастеру как раз надо много двигаться. Вокруг модели.

Полотенце стягивают с крючка. И Сэхун, затаив дыхание, смотрит, как Чонин сушит волосы пушистой тканью, а после оборачивает ею узкие бёдра. На груди и плечах блестят прозрачные капли, когда Чонин проскальзывает мимо. В гостиной Чонин наливает себе воды и небрежным жестом предлагает Сэхуну выбрать себе что-нибудь по вкусу в мини-баре. Но Сэхун ловит пальцами край полотенца и тянет Чонина к себе. Не отводит глаз от красиво очерченных губ и тихо просит:

— Раздень меня и свяжи. Мне нужно попробовать это. Я хочу.

Встречается взглядом с Чонином и с трудом сглатывает. У Чонина в глазах — буря и конец света, и попытки приручить дикого зверя.

— Не искушай меня. — Чонин кончиком пальца гладит его губы, тянется к ним, чтобы замереть в миллиметре от цели и едва слышно признаться: — Я слабее, чем ты думаешь. А ты лучше, чем полагаешь. Твоей красотой можно… убивать.

Это как нажатие на персональную кнопку Сэхуна с пометкой “перезагрузка”. С сумасшедшей скоростью из разума стирается всё: от финансовых отчётов, бесящего шефа, любимой, но такой нервотрёпной работы, неясных воспоминаний из детства до первых сильных эмоций, встреч с особенными людьми, первого секса… Абсолютно всё. Сэхун так крепко прижимает к себе Чонина, словно хочет сломать или впитать в себя без остатка. Ловит горячие и твёрдые губы собственными, обводит языком и задыхается от запаха Чонина в попытках сделать вдох поглубже и оставить себе даже его дыхание. Сэхун что угодно готов сделать, чтобы вот это яркое счастье осталось с ним навсегда.

Тёплые ладони на щеках немного отрезвляют, как и тяжёлый взгляд из-под тёмных ресниц.

— У тебя были травмы какие-нибудь? Осложнения?

Вопрос выбивает почву из-под ног. Сэхун глупо смотрит на Чонина и ничего не соображает. Просто тонет в огне, бушующем в искристых глазах.

— Руку. Ломал. Давно очень, — отвечает он без единой мысли в голове. — Левую.

Пальцы тут же скользят по его руке, ощупывают, но кажется, что ласкают. Задерживаются на предплечье ближе к локтю.

— Здесь?

Чонин не ошибается, и Сэхун может лишь кивнуть.

— Не страшно. Можно либо не связывать тебе руки в этом месте, либо привязывать к корпусу. Нагрузка будет минимальная, и состояние не ухудшится. Как видно, ты был непоседливым ребёнком, если не дал кости срастись лучше. Хотя перелом ровный, срослось неплохо. Но могло лучше.

Чонин снова прав. В сильные холода старый перелом иногда напоминает о себе, неприятно и тягуче ноет. Терпимо вполне, хотя и не особенно радостно.