КГБ в смокинге. Книга 1 - Страница 6

— На капитана нарвались! — усмехнулся Тополев. — Может, остановим, а, Юрий Владимирович?

— Некогда, — буркнул Андропов, не меняя бесстрастного выражения лица.

Тополев продолжал путь. Расстояние между машиной и капитаном неумолимо сокращалось, однако мужественный офицер ГАИ и не думал освобождать проезжую часть. Мало того, в руках у него появился мегафон:

— Водитель «Волги» номер 33–18 МОС, немедленно остановитесь!

…Капитан буквально выпорхнул из-под колес, когда Тополев уже поверил было, что этот балбес решил совершить ратный подвиг в мирное время ради посмертной медали «За отвагу». Сработал, видимо, инстинкт самосохранения.

Сворачивая к служебному отсеку аэропорта, Матвей бросил взгляд назад и увидел мчавшуюся вслед за ними машину ГАИ.

— Останови, — приказал Андропов. — Я выйду здесь. Тебе, чтобы разобраться с этим остолопом, ровно минута. Потом догонишь меня. Понял?

— Так точно.

— Выполняй, — с этими словами председатель КГБ вышел из машины и направился в одноэтажное здание поодаль от основного комплекса аэровокзала. А еще через несколько секунд рядом с «волгой» взвизгнула тормозами машина ГАИ.

— А ну выходи, пока я тебя на месте не пришил! — трубным басом взревел капитан с пистолетом в руках. Он рванул на себя водительскую дверь «Волги» и схватил Тополева за плечо. — Кому сказал, урод, выходи!

Матвей спокойно взглянул в налитые кровью капитанские зенки и тихо, с нарочитой расстановкой произнес:

— Спрячь ствол, свинья. Потом посмотри на номер машины. Затем успокойся и напряги мозги. После этого засунь свой грязный язык в задницу и рви когти, пока погоны не отвалились! Понял, баран?

Немая сцена длилась ровно пять секунд. Затем капитан вытянулся как струна, рявкнул: «Виноват!», круто повернулся через левое плечо и строевым шагом направился к патрульной машине.

Ночь с 24 на 25 ноября 1977 года

Подняв воротник легкого плаща и чуть не задохнувшись от порыва морозного ветра, словно настоянного на сухом льду, Энрике Суареш Кошта с сожалением покинул теплую утробу «Боинга-707» и осторожно, будто прокладывая тропу в минном поле, ступил на шаткую металлическую ступеньку трапа. То ли от ветра, то ли от множества пассажиров, хлынувших вниз, на землю, трап ощутимо дрожал.

Открывшаяся перед Коштой картина — полуосвещенный коробок шереметьевского терминала, пустынное, как будто пересыпанное серой мукой поле и замотанная в белый пуховой платок женщина без возраста, приглашавшая пассажиров рейса Токио — Москва — Мадрид занять места в автобусе, — навевала тоску, и Кошта съежился еще больше.

Их набили в автобус так тесно, что в пах Кошты вонзилось чье-то костлявое колено, после чего, под непонятные, но злобные крики водителя и визгливые реплики женщины без возраста, двери со скрежетом сомкнулись, и всех куда-то повезли. Разглядеть маршрут следования не было никакой возможности — даже изнутри окна автобуса были покрыты толстой коркой льда.

Наконец автобус дернулся, отрыгнул клубы сизого дыма и затих. Ведомые все той же «белой дамой», пассажиры попали в просторный зал, являвшийся, судя по всему, багажным отделением. Отсюда по лестнице с выщербленными ступенями они перешли в другой зал, отгороженный от внутренней части аэровокзала дощатыми щитами. Здесь, благодаря мягким креслам и полированной стойке бара с полупустыми полками, кратковременные гости загадочной России почувствовали себя чуть более уютно.

— Дамы и господа! — на довольно сносном английском провозгласила провожатая, скинувшая с себя пуховой платок и оказавшаяся молоденькой девушкой. — Заправка вашего самолета продлится двадцать пять минут. О посадке будет объявлено по радио. К вашим услугам туалетные комнаты в конце зала, бар и валютный магазин «Березка». Убедительно прошу быть внимательными и не пропустить сообщение о посадке. Желаю всем приятно провести время в аэропорту Шереметьево. Благодарю вас!

Засидевшаяся в десятичасовом перелете из Токио разноязыкая толпа мгновенно рассыпалась по залу. Кошта скептически оглядел открывшееся взору убожество, пожал плечами, отыскал свободное кресло и, откинувшись в нем, закрыл глаза.

Ему было сорок девять — для политика возраст расцвета. В свое время он блистал на футбольном поле, играл за профессиональный клуб «Коло-Коло» и даже входил в национальную сборную Колумбии, но тяжелый перелом ноги — проклятие, как считал сам Кошта, и знамение свыше, с точки зрения его жены Матильды, — прервал многообещающий взлет спортсмена, став, правда, началом карьеры будущего политика. Отец Кошты, бизнесмен португальского происхождения, владелец полудюжины малых горнообогатительных предприятий в Колумбии и соседнем Перу, скончался несколько лет назад. Как выяснилось при оглашении завещания, состояние Кошты-старшего больше подтверждало доброе имя этого джентльмена, нежели богатство его наследников. Впрочем…

— Простите, сэр!

Кошта вздрогнул, открыл глаза и увидел перед собой молоденькую служащую, выглядевшую без этого нелепого платка весьма привлекательно.

— Да?

— Господин Энрике Суареш Кошта?

— Да. В чем дело?

— Пройдите, пожалуйста, со мной к представителю таможенной службы.

— Какие-нибудь проблемы?

— Думаю, ничего серьезного, сэр. Насколько я понимаю, отметка таможни токийского аэропорта Ханеда поставлена не там, где надо. Но в любом случае эту формальность нельзя уладить без вашего присутствия…

Кошта тяжело поднялся во всю высоту своих ста девяноста четырех сантиметров и молча последовал за девушкой в конец зала ожидания. Пройдя через короткий коридор с низким потолком, где Коште пришлось по-черепашьи втянуть голову в плечи, девушка легонько постучала в массивную дверь с черной табличкой и, не дожидаясь ответа, открыла ее.

Кошта очутился в тесном кабинете, половину которого занимал массивный письменный стол, заваленный какими-то папками и бумагами. Из пластмассовых стаканчиков торчали остро отточенные разноцветные карандаши. Над всем этим возвышался крупный пожилой человек в форменном синем кителе с золотыми пуговицами и нашивками.

— Господин Кошта? — таможенник поднялся из-за стола, продемонстрировав солидное брюшко.

— Да.

— Присядьте, пожалуйста. Хотите кофе?

— Нет, спасибо, — Кошта опустился на сиденье жесткого стула, с любопытством изучая хозяина кабинета. — У меня такое впечатление, что вся Россия говорит по-английски.

— Не только, — пожал плечами таможенник. — Мы ведь с иностранцами работаем… Ну, к делу. Одну секундочку, сейчас я принесу ваш билет и паспорт…

Обладатель форменного кителя исчез. Кошта нашарил в кармане плаща пачку «Pall-Mall», щелкнул зажигалкой и с удовольствием вдохнул ароматный дым. Окно кабинета выходило на летное поле, однако и здесь, как в автобусе, стекла совершенно промерзли и были мутными, как бычий пузырь.

— Сеньор Кошта?

— Си, — автоматически ответил колумбиец и только потом сообразил, что и вопрос, и ответ прозвучали на испанском.

Перед ним стояли двое мужчин — пожилой, с одутловатым интеллигентным лицом, и довольно молодой человек в короткой дубленке.

— В чем дело? — ощущая нарастающую тревогу, осведомился Кошта. — Мои проблемы настолько сложны, что ими занимаются уже три человека?

— Сеньор Кошта, — начисто проигнорировав вопрос, на чистейшем кастильском диалекте продолжал молодой. — Я хочу представить вам председателя Комитета государственной безопасности СССР господина Юрия Владимировича Андропова.

Пожилой мужчина в очках сдержанно улыбнулся и протянул Коште белую ухоженную руку.

— Чему обязан?

Кошта умел владеть собой, своим лицом. В конце концов, пятнадцать лет политической деятельности не прошли для него даром. А иначе — чего бы он стоил в джунглях власти, где змеи из конгресса и правительства, маскирующиеся под лианы, норовят ужалить, стоит только зазеваться, в самое незащищенное место? А чувство опасности Кошта вынес еще из футбола, когда по дыханию соперника в затылок безошибочно определял, собирается ли тот просто отобрать мяч или готов нанести подлый удар по ногам.