КГБ в смокинге-2: Женщина из отеля «Мэриотт» Книга 1 - Страница 67

— Чуть больше часа?! — воскликнул темпераментный Эухенио, непринужденно присаживаясь за мой столик и вытаскивая сигарету из моей пачки. — Да я даже рассчитывать не смел, что смогу пробыть возле вас так долго! Как вас зовут, мадам?

Я с интересом, по-новому, взглянула на наглеца. С одной стороны, его надо было срочно посылать на несколько букв сразу, пока он не стал докапываться, на какой стороне постели я предпочитаю засыпать. Однако с другой — общаться с этим повесой было все-таки чуточку интереснее, нежели читать статью о социальных проблемах Франции. Кроме того, мне не хотелось привлекать излишнее внимание к своей персоне. Я взглянула на часы, вспомнила наставления Паулины, мысленно отмерила для себя финишную часть предстоящего разговора и сняла очки:

— Меня зовут Джозефина.

— Потрясающее имя! — воскликнул Эухенио и в очередной раз ослепил меня белозубым оскалом.

Это молодой парень был фальшив во всем, кроме благородного металла, из которого отлили его якорную цепь. Не блиставшая новизной схема заведения мимолетных знакомств со скучающими белыми женщинами, наверняка разработанная неведомым мне латиноамериканским знатоком женской психологии, была вбита в гордо посаженную индейскую голову Эухенио весьма фундаментально и содержала, по всей видимости, не более двух пунктов: при любых обстоятельствах говорить женщине только приятное и соглашаться с ней во всем. В принципе, если вдуматься как следует, схема не так уж и плоха. Просто мне она никогда не подходила, о чем белозубый красавец, естественно, знать не мог.

— Эухенио, вы вообще когда-нибудь учились в школе?

— О да, мадам! — «Мачо» щелкнул моей зажигалкой, со вкусом выпустил к потолку изящную струю сигаретного дыма и закинул ногу на ногу. — Я закончил католический лицей в Кайенне. Это очень престижное учебное заведение, смею вас заверить…

— Ваш родной язык?

— Испанский, мадам. Хотя я свободно говорю на французском, английском и португальском. Плюс несколько индейских диалектов.

— А на каком языке вы предпочитаете разговаривать с женщинами?

— На языке любви, мадам.

— Да вы лингвист, Эухенио!

— Я мужчина, мадам!

— Кому вы хотите напомнить об этом досадном обстоятельстве: мне или себе?

— Нам!..

В этот момент тонкие ноздри моего собеседника стали чувственно раздуваться. Передо мной сидел либо величайший актер, либо только что освободившийся из тюрьмы после десятилетней отсидки в одиночной камере сексуальный маньяк. «Все на хрен с пляжа!» — просигналило где-то глубоко в подсознании любимое предупреждение моей подруги. «Но как?» — мысленно поинтересовалась я и, не получив ответ, решила идти проторенными путями:

— Вам совершенно нечего делать, да, Эухенио?

— О, как вы не правы, мадам! — «Мачо» капризно надул губы бантиком. — У меня миллион всяких проблем и обязанностей. Но что поделать, мадам, если я сразу же забыл о них, едва только увидел вас!

— Вас ведь не загонишь в угол, да?

— Как раз наоборот, мадам: своей убийственной красотой вы сделали именно это!

— Уверена, что вы репетируете такие беседы перед зеркалом. Верно?

— Если под зеркалом иметь в виду ваши неповторимые глаза, мадам, то да! — Он вдруг огляделся по сторонам, после чего буквально ощупал меня цепким взглядом. — Послушайте, мадам Джозефина, — проговорил Эухенио, заговорщицки переходя на шепот. — У нас совсем немного времени, и я никогда не прощу себе, что вот так, из-за глупых условностей и наивных представлений о человеческой морали, выпустил из рук, так и не познав, самую красивую женщину, которую мне когда-либо доводилось встречать. Через дорогу от аэропорта находится замечательный отель, в котором есть все, что необходимо для нескольких мгновений ИСТИННОЙ любви. Не делайте меня несчастным на всю жизнь, мадам Джозефина, скажите только «да», и вы никогда не пожалеете об этом! Я унесу вас в такие заоблачные выси, о которых вы, даже прожив до глубокой старости, так никогда и не узнаете…

Он продолжал что-то горячо шептать о неге плотской страсти, о блаженном тепле слившихся воедино губ, о чувственности невесомых прикосновений и прочей хреновине, наверняка почерпнутой из какого-нибудь эротического журнальчика, но я уже как-то плохо врубалась в поток его порносознания, ибо думала совсем о другом: как отвязаться от этого типа, не привлекая внимания общественности? К концу пронизанного страстью любовного монолога Эухенио настолько распалился, что незаметно перешел с адажио на престиссимо и стал ощутимо сокращать дистанцию между нами, по сантиметру подволакивая свой стул к моему. Молниеносно перебрав в голове несколько вариантов, я решила остановиться на самом дурном и, даже толком не подумав, брякнула:

— О какой неземной любви вы говорите, Эухенио? Я — профессионалка.

— Естественно, профессионалка, — латиноамериканец обиженно поджал губы. — Разве я стал бы выворачиваться наизнанку перед какой-нибудь любительницей острых ощущений, черпающей фантазию из дешевых порнокассет? Этот период, мадам Джозефина, я уже давно миновал. Скажите мне лишь одно, мадам: сколько?

— Вы имеете в виду деньги? — осторожно поинтересовалась я.

— А разве есть какая-та иная плата за настоящую любовь? — совершенно серьезно откликнулся Эухенио.

— Н-ну, я не знаю…

— Мадам Джозефина, посмотрите на мои руки! — Эухенио чуть ли не в нос мне уткнул ухоженные, как у женщины, передние конечности, которые и в самом деле нервно подрагивали. — Со мной такого еще никогда не случалось! Мои руки трясутся так, словно я впервые в жизни готов познать женщину!..

— Может быть, это обычный похмельный тремор? — безнадежно спросила я.

— При чем здесь похмелье?! — взвился Эухенио. — Это страсть, мадам!! Если бы вы только могли увидеть, что у меня происходит сейчас там… — Он выразительно опустил глаза.

— Успокойтесь, Эухенио, — сдавленно пробормотала я, чувствуя, что у меня тоже начинают дрожать конечности. Правда, не от сексуального возбуждения, а от вполне объяснимого страха безнадежной девственницы, которой участники группового изнасилования, еще до совершения своих преступных замыслов, на пальцах показывают, что именно собираются с ней сделать.

— Это вы успокойте меня, мадам Джозефина! — взмолился Эухенио. — Скажите сколько, и не станем терять драгоценного времени! До вашего самолета осталось не так много…

Мысленно сконцентрировав в памяти весьма скудную информацию о нравах и обычаях первой древнейшей профессии, я пришла к выводу, что совершенно не ориентируюсь в этом специфическом вопросе. А Эухенио, впившись в меня совершенно сумасшедшим взглядом, уже весь дрожал как осиновый лист. Поняв, что ситуация полностью выходит из-под моего контроля и грозит перерасти в нечто совершенно непотребное, я собралась с духом и, придав своему голосу максимально деловые интонации (наш фотокор Саша как-то, под пьяную лавочку, делился со мной деталями торговли у трех вокзалов с проституткой, из кармана которой выглядывала початая бутылка «Солнцедара»), отчеканила:

— За час ИСТИННОЙ любви я беру пять тысяч долларов США!

Уже назвав цену, я тут же пожалела. А вдруг этот идиот набит долларами? Вдруг он на самом деле отпрыск какого-нибудь местного наркобарона, не торгуясь, выложит на стол пять тысяч и тут же поволочет меня в койку расположенного напротив отеля? Впрочем, убедившись, что у пылкого Эухенио, едва только он услышал сумму, вытянулось и без того продолговатое лицо и сразу же перестали дрожать руки, я немного успокоилась.

— Сколько вы сказали? — трагическим шепотом агонизирующего Эскамильо спросил Эухенио. — Пять тысяч долларов?!

Почувствовав, что инициатива переходит на мою половину столика, я гордо кивнула и добавила:

— При этом учтите, милый Эухенио: моя обычная такса — десять тысяч долларов за час. Однако в данный момент я нахожусь в производственном отпуске и могу позволить себе немного расслабиться. Ничего не поделаешь: эта уступчивость характера никогда не позволит мне стать богатой женщиной…