Кентавры Юпитера - Страница 37

— Что-о?

— Все, что у нас есть в распоряжении, — это пустые трюмы «Олимпии». А на поверхности этой милой планетки сколько угодно льда. Нам, конечно, и носа наружу не высунуть в таких скафандрах, но собратья Теора могут нагрузить трюмы до предела. А уж я как-нибудь сумею наладить электролиз кислорода из воды.

— Но ведь лед на Юпитере не чистый, в нем много примесей аммиака и метана! Разве вы сможете избавиться от них?

— Постараюсь. Но сначала надо попытаться связаться с Теором.

Фрэзер включил бортовой нейтринный передатчик. Его мощность была невелика, и до лун сигнал дойти не мог. Но до спутников связи, вращавшихся вокруг Юпитера, дальности вполне должно было хватить. А потом сигнал попал бы к Теору обычным путем через передатчик, который наярры величали Оракулом.

— Теор, это говорит Марк. Ты слышишь меня? — сказал он на общем языке.

— Какая странная речь, — заметила Лоррейн. — Сплошное щелканье и свист. Вы молодец, Марк, мало кто научился говорить на языке юпитериан. Что, нет ответа?

— Нет. Боюсь, отвечать уже некому…

Только сейчас Фрэзер вспомнил, что его друг сам находится в бедственном положении. Кто знает, спасся ли он, нашел ли остатки разгромленного войска Вальфило? Или бродит, потеряв надежду, среди диких, необитаемых гор? Но тогда у них с Лоррейн тоже нет шансов на спасение…

— Теор? Брат, почему ты молчишь? Ответь, прошу тебя!

Прошло несколько томительных минут, прежде чем Фрэзер услышал глухой, усталый голос:

— Уш! Небо, благодарю тебя! Марк, я счастлив говорить с тобой.

— Как дела, брат?

— Тяжелая битва идет, Марк. Я с трудом выбрался из сечи, чтобы поговорить с тобой. Похоже, настал последний день для наярр. Но я рад, что ты жив, Марк!

— Расскажи, что произошло. Я нахожусь недалеко от тебя — об этом ты можешь судить по отсутствию пауз в разговоре. Может быть, мне даже удастся… Но об этом потом, я хочу сначала узнать о твоих приключениях.

Теор коротко рассказал о своих странствиях в горах, о Скрытном народе, о том, как ему удалось найти армию Вальфило в лесах около Дикой стены. Фрэзер с изумлением выслушал фантастическую историю, а затем, помрачнев, обрисовал ситуацию, в которую попали они с Лоррейн.

— Странно, как переплелись наши судьбы, — задумчиво заметил Теор. — Не знаю, что посоветовать тебе, Марк. Что касается меня, то я возвращаюсь к холмам — туда, где умирает мой народ под топорами чужаков. И все же мы хорошо воевали — и ты, и я, разве не так?

— Если бы я мог тебе помочь, — с тоской произнес Фрэзер. — Но погоди, я, кажется, придумал!

— Что? Показать твой летающий корабль нашим врагам? Но уже поздно…

— Теор, я не желаю тратить драгоценное время на споры. Я лечу к тебе. Пока в драку не ввязывайся, без тебя нам с наяррами не договориться. Продержится ли твое войско еще несколько часов?

— Да, да, конечно! Не сомневаюсь, что улунт-хазулы достаточно нахлебались своей и чужой крови и захотят отойти на время, чтобы собраться с силами перед новой атакой. Мы можем тоже отступить и больше не рваться вперед. Пусть противник погоняется за нами по равнине. Но как тебе удастся…

— Жди моего следующего вызова. Но я прилечу, обязательно прилечу!

Фрэзер выключил передатчик и повернулся к Лоррейн.

— Наденьте ремни, красавица. Мне очень жаль, но нам еще немного придется помучиться при пяти G.

Девушка не спорила. Сев в кресло, она торопливо застегнула пояса безопасности. Фрэзер коротко объяснил ей свой замысел.

— Так или иначе, но мы поможем наяррам выиграть войну, — заключил он.

Девушка ласково коснулась рукой его шлема.

— Марк, вы молодец. Я уже говорила, что вы — настоящий мужчина!

— Э-э… о чем я говорил? При удаче и мы можем выпутаться из ловушки, в которую нас загнал Свейн. Но для начала я впущу в корабль юпитерианскую атмосферу. В принципе это не предусматривала ни одна программа, но ведь в отсеках «Олимпии» совсем нет воздуха! Мне не хочется, чтобы корпус этой посудины раздавило, как орех. Готовьтесь, Лори.

Было не просто погасить орбитальную скорость, составлявшую 26 миль в секунду, но корабль потихоньку стал снижаться. Потом Фрэзер нажал несколько кнопок, игнорируя тут же вспыхнувшую табличку с надписью «Опасность». Воздух планеты с шумом ворвался через приоткрывшиеся заглушки, и в кабине потемнело от пыли. Еще какое-то время «Олимпия» опускалась, борясь с чудовищным штормом, а спустя несколько минут перед глазами открылась фантастическая панорама, которую не доводилось видеть никому из землян.

Звезды исчезли. Небо из черного стало темно-фиолетовым, исполосованным белесыми поясами облаков из кристалликов льда. Снежинки сверкали под косыми лучами Солнца. Внизу открывался бескрайний воздушный океан, в котором плыли темные фронты туч — каждая размером с земной материк, — озаряемые бесчисленными разрядами молний. Даже бывалому Фрэзеру было не по себе, когда корабль стал падать в этот титанический мир облаков, ну а Лоррейн не выдержала и закрыла глаза, вся дрожа от страха.

Фрэзер выключил двигатель, когда воздушное давление поднялось до уровня, соответствующего двадцати милям земной высоты, — здесь же расстояние до поверхности было куда меньше. Затем «Олимпия» выпустила крылья, и начался аэродинамический участок полета.

Вскоре корабль вошел в слой облаков парообразного аммиака. Экраны немедленно окутала тьма. Фрэзер переключил их на инфракрасный диапазон, но видимость мало улучшилась. И только когда рядом вспыхнула гигантская молния, на мгновение проявились силуэты причудливых скал и каньонов этого облачного царства. Чуть позже на «Олимпию» обрушился водопад дождя, заставив ее взбрыкивать, словно необъезженного мустанга. Стрелки на приборах начали бешеную пляску, не меньше трясло Фрэзера и Лоррейн. Это был, наверное, самый жуткий участок спуска.

Через час корабль вышел из зоны дождя. Он опустился уже настолько, что окружающее давление стало поистине чудовищным. Ни один космолет, созданный руками человека, не мог бы уцелеть в таких условиях — кроме «Олимпии». Ее кабина и двигательный отсек были заключены в оболочку из сверхпрочного стального сплава особой структуры, в которой молекулы были предельно плотно упакованы. Только отверстия для входного и грузового люков нарушали монолит конструкции. Но створки были настолько массивны, что не боялись юпитерианской атмосферы. Иллюминаторы отсутствовали, а экраны работали от приборов, уже апробированных на автоматических станциях, сброшенных на поверхность Джупа. Кое-кто из ученых утверждал, что «Олимпия» — не столько космолет, сколько своеобразный батискаф. Она не столько летела, сколько плыла сквозь юпитерианскую атмосферу.

Корпус вновь затрясся, на сей раз от ударов аммиачных градин. Взглянув на экран, Лоррейн в ужасе закрыла глаза и застонала:

— Марк, да эти градины весят не меньше, чем я. Что, если они разобьют оболочку?

— Тогда до поверхности придется лететь самим, — усмехнулся Фрэзер и полностью сосредоточился на управлении кораблем.

Наконец они вышли из штормового вихря и попали в относительно спокойную зону, которая на экранах выглядела плотным зеленым туманом. Фрэзер тихо ругался сквозь зубы — ни разу за весь полет он не чувствовал себя таким беспомощным. Судя по давлению, они должны бы уже врезаться в поверхность планеты, но пока ее не было видно. И дальномеры молчали — бешеная тряска вывела их из строя. Но когда же кончится этот проклятый туман?

Внезапно зеленая пелена спала, и на экране открылась панорама поверхности Юпитера. Снимки, переданные с автоматических станций, давали некоторое представление об этом зрелище, но действительность оказалась куда более впечатляющей. Над ними теперь висел золотистый купол небес, в котором кипели бирюзовые, медно-зеленые и ультрамариновые облака. В северной части неба висел черный грозовой фронт, обрушивающий на поверхность дождь, по сравнению с которым Ниагара показалась бы ручейком. Среди бушующих аммиачных потоков то и дело вспыхивали извилистые молнии, от одного вида которых Лоррейн стало плохо.