Кельтская мифология - Страница 6

Таким образом, доказано, что древние предания гэльцев и бриттов отнюдь не являются порождением фантазии ученых монахов эпохи Средневековья. Сегодня мы можем установить время если не собственно возникновения самих преданий, то хотя бы их первого появления в том виде, в каком они дошли до нас.

В этой связи можно привести различные свидетельства того, что наиболее существенные фрагменты древнейшей литературы гэлов и бриттов могут быть отнесены к периоду, как минимум на несколько веков предшествующему времени создания самых ранних из дошедших до нас списков. Так, самая ранняя версия эпизода «Похищения быка из Куальгне», являющаяся своего рода ядром и центром древнегэльского героического цикла, ключевым персонажем которого является Кухулин, fortissimus heros Scotorum [2] , входит в состав Книги Бурой Коровы (XII в.). Однако легенда повествует о том, что сама сага не только не возникла в VII веке, но и успела стать настолько древней, что барды уже не помнили ее. Их вождь, некий Сенхан Торлейст, исторический персонаж и главный бард Ирландии того времени, получил от святых дозволение вызвать из загробного мира дух Фергуса, современника Кухулина и главного участника знаменитого «Похищения», и, таким образом, узнал подлинную версию событий из уст самого героя. Это предание, упоминающее имя реального лица, с полной определенностью свидетельствует, что история о похищении была известна задолго до того времени, когда жил Сенхан, а это, по-видимому, говорит о том, что либо именно его версия славных деяний Кухулина стала общепринятой, либо он просто первым записал ее. С такой же значительной дистанцией во времени мы сталкиваемся и в наиболее ранних прозаических записях валлийских мифологических преданий, именуемых Мабиногион, или, точнее, «Четыре Ветви Мабиноги». Ни в одном из этих памятников нет никаких сведений или хотя бы упоминаний об Артуре, вокруг которого сформировалось основное ядро легенд древних бриттов в том виде, в каком валлийцы познакомили с ним норманнов. Эти загадочные мифологические тексты, по всей вероятности, предшествуют циклу артуровских мифов, сложившемуся к VI веку. С другой стороны, персонажи «Четырех Ветвей» упоминаются без всяких пояснений, как если бы речь шла о героях, известных всем и каждому, в одной из поэм, созданной, как считается, в VI веке и входящей в состав «Четырех древневаллийских книг», где приводятся первые скудные сведения об этом герое британского эпоса.

Эти и подобные им соображения позволяют с высокой степенью вероятности говорить о существовании в эпоху задолго до VII века ирландских и валлийских поэтических и прозаических версий мифов, во многом напоминающих ту форму, в которой они дошли до нас.

Однако это означает лишь то, что мифы, предания и легенды, известные нам, возникли довольно рано, а свою современную, так сказать, литературную форму обрели гораздо позже. Сама мифология, вне всякого сомнения, всегда гораздо старше, чем самые древние стихи и легенды, излагающие ее. Обширные и сложные по составу саги создаются не день и не год. Легенды о богах и героях гэлов и бриттов, в отличие от Афины, появившейся на свет из головы Зевса, появились на свет отнюдь не из головы некоего гениального поэта. Бард, первым придавший им подобие художественной формы, следовал весьма и весьма примитивным традициям своего клана. Таким образом, мы вправе считать эти предания творением не XII и даже не VII века, а некоего доисторического и потому незапамятного прошлого.

На это указывают и особенности самих преданий. Изучение легенд и архаических текстов гэлов и бриттов, если опустить некоторые детали, являющиеся позднейшими вставками, позволяет выявить их древнейшее ядро, что ставит эти памятники в один ряд с творениями других народов, стоявших на аналогичной ступени развития культуры. Да, их «местный колорит» можно считать делом рук последнего их «редактора», однако их корни являются не только более ранними, нежели Средневековье, но и дохристианскими и даже доисторическими. Сам характер ранних гэльских преданий относится к той же стадии развития творческой мысли, на которой возникли олимпийские боги и титаны, Эзир и Йотун. Нам придется вернуться в далекое прошлое, к самым истокам цивилизованной мысли, чтобы выявить параллели к таким преданиям, как легенда бриттов, рассказывающая о боге солнца, который, после того как его соперник в любви ранил его отравленной стрелой, превратился в орла, из когтей которого с тех пор на землю падают куски падали (см. главу 18, «Боги кельтов Британии»).

Этот аспект архаических памятников кельтской литературы выявлен и всесторонне изучен Мэттью Арнольдом в его книге «Исследования кельтской литературы». Правда, автора в первую очередь интересуют валлийские предания, но сказанное в равной мере относится и к гэльским мифам. «Первое, что поражает нас при чтении Мабиногиона, — пишет он, — это то, насколько беззастенчиво средневековый повествователь занимается плагиатом реалий глубокой древности, многие из которых остаются тайной для него самого. Он похож на крестьянина, строящего свою убогую хижину на месте дворцов Галикарнасса или Эфеса; он строит, но его сооружение во многом состоит из материалов, истории возникновения которых он либо не помнит, либо знает ее только по поздним преданиям; камни, которые он использует, взяты им „из других зданий“: более древних, сложных, изысканных и величественных». Его герои «вовсе не средневековые персонажи; они принадлежат к более древнему, языческому миру мифов». То же самое относится и к условно историческим персонажам трех крупнейших циклов гэльской мифологии: Туатха Де Данаан, циклу, рассказывающему о героях Ольстера, и мифам о Финне и фианах. Божественное происхождение этих героев затмевает их человеческие черты, а сквозь маски их лиц проступают лики богов.

Однако боги на то и боги; к тому времени, когда были записаны легенды о них (в том виде, в котором они известны нам), они приняли облик простых смертных. В наиболее ранних версиях этих легенд, если бы их можно было восстановить, они, без сомнения, предстали бы существами вечными, способными менять свой облик и не знающими смерти. Однако позднейшие христианские переписчики, будь то ирландцы или валлийцы, просто не могли этого допустить. Этим объясняется уникальный парадокс мифов: смерть Бессмертных. Трудно найти сколько-нибудь заметную фигуру в гэльском или британском пантеоне, чья смерть или гибель не были бы описаны в каком-нибудь предании. Чаше всего они гибли в грандиозных битвах сынов света с исчадиями тьмы. Однако их смерть в более ранних мифах отнюдь не мешала им появляться как ни в чем не бывало в позднейших. И лишь тогда, когда смерть наложит печать на уста последнего из людей, хранящего предания о богах, можно будет всерьез говорить об их смерти.