Казнить нельзя помиловать - Страница 7

– Телевизионщики должны все время придумывать что?то новое, чего раньше не было, – сказала Таня. – Принципиальная новизна этого шоу в том и заключается, что участники приходят не добровольно, а случайно. Теперь насчет правил: они будут нам каждый день звонить и объяснять, какое предстоит испытание. А телекамеры стоят в каких?нибудь специальных местах, например, в том же «Перекрестке». Да завтра же наверняка позвонят!

– Вот тут я с тобой согласен, – буркнул Олег. – Что позвонят. И потребуют бабки.

– Но человека?то убили, – сказал я. – Видел собственными глазами.

– Ваня, – Татьяна улыбнулась мне, – это же постановка! Его не убили, тебе показалось. Ты смотрел прошлую…

– Это может быть, – перебил ее Олег, доставая из пачки очередную сигарету. – Очень может быть, что никого на самом деле не мочили. Стреляли холостыми. Иван, ты не видел, как в «Скорую» заносили? Головой или ногами?

– Я не дождался.

– Помнишь, сколько таких историй было! Один крутой другого якобы заказал, и киллер того якобы замочил, а потом адвокаты подсмотрели, что «труп» головой вперед несли. И все! Так же и здесь. Только телевидение тут ни при чем.

– Да как же ни при чем? – взвилась Таня. – Уж им?то изобразить перестрелку ничего не стоит. В «Большой погоне» даже взрыв в метро инсценировали! Неужели не слыхали?

Я промолчал. В самом деле, я ведь не видел толком – труп он был или кто. Машина проехала, выстрелы прозвучали, дяденька упал, народ набежал. Вот и все. А отчего он упал? Черт его знает. Каскадер – упал и даже не ушибся. И кетчуп… Единственное «но» – я был уверен, что не могу спутать звук холостого выстрела с боевым. Впрочем, стрелять могли боевыми, но – мимо.

– А давайте позвоним в милицию! – предложила Таня. – Скажем, что видели убийство…

– Думать не смей! – Олег даже подскочил от возмущения. – Вот уж точно на нас все повесят, если там правда кого?то хлопнули. Тут в такое можно вляпаться… Тем более жулик этот предупредил. Проще уж у соседей по подъезду узнать.

– Ели это телевизионная инсценировка, – сказал я, – то и менты, и соседи подтвердят факт убийства. Так всегда делается. Послушайте… а ведь я сейчас заходил в «Перекресток». Там пусто… то есть в том отделе, где этот седой жульман утром был…

– А чего ты хотел? – спросил Олег. – Будут они там сидеть! Ведь мы могли все?таки в милицию стукануть…

– У администрации «Перекрестка» спросить, кто офис арендовал? – предложил я робко.

– Так тебе и сказали! А даже если скажут: мол, фирма АБВГД плюс лимитед, а/я 12345. И что тебе от этого? Все схвачено, все предусмотрено!

– О кэй, о кэй, – я поднял руки кверху, соглашаясь. – Вы согласны встретиться с остальными? Может, другие что?нибудь знают, чего мы не знаем. Марина Макарова приглашает всех завтра к ней, в восемь вечера.

– Макарова – это кто? – спросила Таня.

– Женщина, которой я звонил, – сказал Олег. – Ночная бабочка. Кстати, по голосу совсем не похожа на путану.

– Нормальная баба, – сказал я. – И не путана она вовсе, а обычная дама, принимающая добровольные пожертвования от джентльменов. Ну что, придете?

– Придем, придем обязательно! – сказала Татьяна. – Так интересно…

Когда я вышел на улицу, хмель у меня совсем выветрился, и я заметил, что по сравнению с утром сильно похолодало. Дома я не знал, куда себя девать. Боялся, что захочется напиться, не смогу устоять, и пойдет все по кругу. Но как?то не захотелось, наверное, слишком устал. Набрал номер Марины – она сразу взяла трубку, и почему?то меня это обрадовало. Я доложил о посещении супругов Холодовых. Сказал Марине, что они довольно приятные люди, тоже ничегошеньки не понимают в происходящем, а завтра непременно явятся на «совещание».

– Иван, я ведь не поленилась, зашла к соседям этого Савельева, – сказала она. – Они говорят: в той квартире уже год не живет никто. Но ведь если он крутой – у него сколько угодно квартир может быть. Так что никакой новой информации…

Повесив трубку и плюхнувшись в кресло, я вдруг понял: весь этот маразматический день я был почти счастлив, потому что меня оставила ноющая, грызущая душевная боль. Точнее, не оставила, а с этой непонятной историей и новыми знакомствами я о ней забыл.

«Зубной болью в сердце» ее называют. Нет, вру! Не такую. Обычно о любви так говорят. Просто выражение мне очень нравится. У кого?то я читал продолжение фразы, но не могу вспомнить автора: «…зубная боль в сердце, которую лечат только свинцовые пилюли и порошок Бертольда Шварца». Тоже хорошо сказано. А еще лучше бы совсем забыть, навсегда забыть, что я натворил два года назад во Владивостоке.

Я набросил на плечи свитер, вышел на балкон и прижался носом к стеклу. Луна висела, как круг масла, электрические огни сияли сквозь паутину деревьев. Если вы когда?нибудь проезжали до конца Чертановской?штрассе, то не могли не видеть мой дом. Это длинная, кривая грязно?голубая семнадцатиэтажка. Справа – лес, а слева – шумная улица. Транспорт идет таким непрерывным потоком, что все звуки сливаются в один постоянный, ровный гул, похожий на шум океана, как на моей родине. Если ляжешь позднее двух часов ночи, когда машин мало и трамвай уже не ходит, тишина кажется неестественной, будто океан умер.

Я проснулся в смутной тоске. Мне снилось, что я сделал кому?то зло, а какое, не могу вспомнить; знаю, что все презирают меня и никто не заступится; знаю, что меня должны вот?вот прийти расстреливать, а они все не идут и не идут; и вдруг я понимаю, что могу выйти из квартиры и убежать, но как только я это осознаю и кидаюсь к двери, раздается звонок…

– Привет. – Голос Марины в телефоне был свежий и бодрый. – Вань, тебе ведь, насколько я понимаю, на работу сегодня не надо?

– Не надо. И не только сегодня.

– Понимаешь, я дома продуктов не держу, у меня диета, да и лень… а вечером столько народу придет. Сходишь со мной в «Перекресток»? Тут, конечно, три шага, но мне и три шага не протащиться с такими сумками, а на машине нет смысла, до стоянки дольше переться…

– Конечно, – сказал я с готовностью. Я так обрадовался, что не проведу весь день в одиночестве, что готов был помогать кому угодно и в чем угодно. – Сей секунд буду у тебя.

За ночь выпало, наверное, полметра снега. Он был белый и чистый, как в деревне. Солнце, бледное, слабенькое, едва проглядывало сквозь низкое ватное небо. Ликующие пацаны швырялись снежками. Разве уже каникулы? Нет, просто прогуливают. Марина открыла мне уже одетая. В бесформенной куртке, штанах «шириной с Черное море», ботинках унисекс она была совсем похожа на мальчишку.

– Зайдем посмотреть, как там? – предложила она.

Мне не хотелось говорить, что «там» уже пусто. Пусть своими глазами убедится. А вдруг снова кто?нибудь появился?

Проваливаясь в снег, мы обогнули угол дома и подошли к супермаркету. На пруду малышня каталась на коньках. Старушка кормила крошками воробьев, но прилетали жирные, наглые голуби и все съедали. Не люблю я городских голубей. Утки – другое дело. У нас на прудах всегда живет масса уток. В апреле прилетят. Они зимуют в Коломенском.

Действительно, за стеклянными дверями было пусто. Ни шкафов, ни столов. Даже мясистый фикус исчез. Только круг от кадки на пыльном полу.

– Я так и думала, – сказала Марина. – Ищи?свищи их теперь. Где?нибудь в другом месте других лохов ловят… Ну что ты стоишь? Пойдем, – она потянула меня за рукав пальто.

– Слушай, я, если честно, почти на мели. Вот только… хватит, как ты думаешь?

– Ванька, убери, – рассмеялась она. – У меня в мыслях не было предлагать тебе за меня расплачиваться. Ты ж не клиент!

Я покатил тележку вдоль продуктовых полок. Марина быстро, молча и деловито хватала какие?то банки, коробочки. У прилавка с салатами она застряла надолго. Я не вмешивался: терпеть не могу покупать еду, скучно это.