Казак в океане - Страница 12

– Не хочу! Нечего рассказывать! Нашел вас, и все тут! Хорошо, что Люк оставил прорубленную тропу. Было легче идти.

– Ты плохо выглядишь, кариб, – не отставала Катуари.

– Сильно устал. Да и теперь приходится столько лазать по рытвинам и зарослям, а что добываю? Мелочь! Есть постоянно охота.

– Вы говорите, а я вас не понимаю, – тихо проговорил Лука. – Говорите по-французски. А то голова еще сильнее болит. Я все силюсь понять вас!

– Как длинно ты говоришь! Отживел, Люк?

– Какое там! Едва языком ворочаю.

– Через неделю обязательно начнем спускаться к усадьбе. Будь готов, Люк!

– Постараюсь, хорошая моя, – вяло ответил Лука.

Но полуголодное существование все-таки сказывалось. Силы у всех помаленьку убывали. А болезнь Луки не давала возможности начать спуск.

Жан вдруг заявил решительно, по-взрослому:

– Завтра я ухожу. Хочу наведаться в лагерь. Там может оказаться еда. А без еды нам не дойти до места.

Все возражения Луки и Катуари не подействовали. Мальчишка настаивал на своем.

– Обязательно надо глянуть, а вдруг там кто-то живой остался. Очень хочется. Может, больше никогда не получится попрощаться со всеми.

Он ушел, захватив с собой один пистолет и мачете с сумкой, и отсутствовал три дня с лишком. Вернулся истощенным, измученным и опечаленным. Сказал, бросив тяжелую сумку на землю:

– Попрощался! Все кончено! Нашего народа больше нет.

– Не говори так! – вскричала Катуари. – Многие укрылись, я ведь с ними шла! И существуют другие группы, которым удалось уйти. Я в этом уверена.

– А я уверен, что все они погибли. Сама же говорила, что французы всех убивали! Никого не щадили! Что теперь будет с нами, Катуари?!

Та лишь притянула голову мальчика к груди и погладила ее. Слов утешения не находилось. Да и что скажешь, когда все и так понятно.

Три человека осторожно пробирались по тропе, недавно прорубленной в густом лесу, напоенном дождем и ароматами многочисленных цветов.

Впереди шагал мальчик с мачете в руке, за ним мужчина, опираясь на палку, и замыкала шествие женщина.

Все они были обессилены, истощены и оборваны. Они не разговаривали, часто останавливались, прислушивались, отдыхали, пили воду и снова шагали. Шагали трудно, медленно, обходя валуны и поваленные деревья.

– Все, – сказал мужчина. – Больше нет сил. Голова раскалывается.

– Я говорила, Люк, что еще рано пускаться в такой трудный путь, – сказала смуглая женщина.

Это была Катуари и ее спутники.

Они молча сидели на влажной земле, пили воду и обтирались от пота и капель дождя, недавно прошедшего. После него тропа раскисла, и ходить по ней стало еще труднее.

– Надо день отдохнуть, Люк, – безвольно молвила Катуари. – Так мы не дойдем – или с голоду околеем, или помрем от усталости.

Лука не отвечал. Сил даже на это недоставало.

– Смотри, Жан едва держится, – не унималась Катуари. – А без него нам и дня не пройти.

Лука молча кивнул, опрокинулся осторожно на спину и прикрыл рукой глаза.

Сутки отдыха пошли всем на пользу. Даже на следующий день они не спешили в дорогу. Лишь после полудня тронулись, немного подкрепившись тем, что нашли в окрестностях. Благо воды было достаточно.

– Так мы и за две недели не дойдем, – ни к кому не обращаясь, говорил Лука, когда они сидели у костра, грызли корешки и листья, улиток, которых Лука и в рот-то смог взять лишь после долгих уговоров Катуари. Она и Жан ели еще и толстых гусениц, а ящерицы, иногда попадавшиеся Жану, были верхом наслаждения и доставались только Луке.

– Мы проходим за день не больше шести миль, – еще раз заметил Лука вечером. – А до усадьбы не менее двадцати. Сколько это нам надо шагать?

– Но ведь немного мы уже прошли, Люк, – отвечала бодро Ката. – Обязательно пройдем и то, что осталось. Главное – не спешить. Так будет надежнее.

– Так это сегодня мы столько прошли, – не сдавался Лука. – Потому что отдохнувшие, да и с едой повезло. Завтра хорошо если четыре мили одолеем.

– Не расстраивай себя, Люк. Все самое страшное уже позади. Смотри, я хорошо себя чувствую. И ты с каждым днем поправляешься.

– Да, но мы уже идем почти неделю!

– Ну и что из этого? Еще немного, и мы будем в усадьбе.

Лука вздохнул, продолжать разговор не хотелось. Только спать, чтобы избавиться от этой проклятой изнуряющей его головной боли. Уже и рана почти зажила, а голова все продолжает болеть. Не так, как раньше, но сильно. Особенно от усталости.

Еще три дня трудной дороги, и они вышли в предгорье. Тут тропа была почище, уклон не такой извилистый и крутой, и настроение у всех улучшилось.

Наконец вышли к месту, где Лука и Жан отпустили лошадей.

– Вот теперь я верю, что мы дошли! – радостно воскликнул Лука. – Еще день – и мы дома! Скорее бы!

С каждой милей идти становилось все легче, хотя это не ощущалось из-за сильнейшей усталости и голода.

Они не дошли всего две мили и повалились уже в коротких сумерках на землю, проклиная все на свете.

Ночь прошла в возбуждении. Все часто просыпались то от холода, то от укусов москитов, то от смутного ощущения опасности.

Последние мили прошли с огромным желанием перейти на бег. Сил на это у них не было, лишь мечта побыстрее оказаться дома.

Негры, заметив их, бросили работу на плантации. Прибежали, помогли, дали немного еды и отвели в усадьбу.

– Господи! – воскликнул дед Макей, увидев Луку. – На тебе лица нет, сынок! И где ж ты столько времени пропадал? Мы давно похоронили тебя! Ну здравствуй, бродяга ты этакий!

Макей нежно обнял Луку, облобызал, слезы выступили у него на глазах. После недолгих расспросов их накормили и уложили спать в самом прохладном месте дома.

Назар, вернувшись с верфи, узнал о возвращении Луки и бросился к нему.

– Погоди, Назар! – остановил того дед Макей. – Пусть поспит. Намаялся он за эти дни, ранен был в голову. И сейчас еще не очухался. Малец спас его. И эту, его индианку. Никак не могу запомнить ее мудреного имени.

– Катуари с ним пришла? – Назар остолбенел от этого известия, хотя прекрасно знал, что же заставило его друга мчаться в горы, в самое пекло.

– Заявилась! На сносях девка, должен тебе сказать, – лукаво промолвил дед Макей и весело захихикал. – Видать, скоро тут ребенком запахнет. А крику от него сколько! Но дети – это дело доброе, как же без них-то, – серьезно заметил Макей.

– Ты так говоришь, словно уверен в отцовстве Луки, – с тоской в голосе ответил Назар.

– А как же? Это все знали, что Лука таскается с этой бабой. Один ты не замечал или не хотел отчего-то замечать.

– Да-а! – протянул Назар в растерянности. – Ну и дела! Он же женат!

– Э, парень! Дело молодое, и не нам судить их проделки. Пути Господни неисповедимы. И все, что ни делает Бог – все к лучшему!

– Не примешивай всякое непотребство Богу, Макей! Не богохульствуй!

– Сам-то ты как поглядывал на эту бабенку? Сердишься, что не получилось? А и верно! Не про тебя эта бабенка. Староват ты для нее. Ищи себе постарше, постепеннее!

Назар отмахнулся и ушел переживать в одиночестве.

Пока Лука спал, колдун Эфу сумел осмотреть его и принялся лечить, бормоча заклинания, хотя Назар ругался и протестовал.

– Да пусть колдует, Назар! – вступился Савко. – Что он, повредит, что ли?

– Бесовское это дело! Христианину это негоже, Савко! Стыд, да и только!

– Поглядим, что получится. Я верю этому чернокожему кудеснику.

С утра все собрались в усадьбе. Ожидали пробуждения прибывших. Тихо переговаривались и обсуждали новости из поселка. Савко сказал:

– Я недавно был там. Слышал про пару убитых в лесу. Тоже подумал про Луку. И теперь понимаю, что случилось на самом деле.

– И что ж ты понял? – неприветливо спросил Назар.

– Это наверняка были они! Только французы говорили, что женщина была белой. Все в крови! Я не хотел вас огорчать и промолчал. И хорошо сделал.