Кавказский рубеж. На границе с Тьмутараканью - Страница 3

С этой традицией надо кончать. Пора действительно учиться у Запада — но не взгляду на Россию, а умению глядеть на себя и своё собственное прошлое, своё народное Я.

При этом, конечно, желательно не впасть и в другую крайность, утверждая, будто русы — самый древний народ на земле, и щедро заселяя пращурами места, куда они и в мыслях не заглядывали. Асов и Клейн, Петухов и Петрухин — это две стороны одной монеты, не зря соседствующие на книжных полках наших магазинов. Сочинения «патриотов», ищущих русов в Палестине — «Опалённом Стане» — или Индонезии, на островах которой обитает папуасское племя родда-ведов, позволяют рядиться в тоги поборников «научной объективности» авторам, радостно оповещающим читателя, что тиверцы и уличи — тюрки, древляне — готы, поляне с северянами — иранцы, дреговичи и кривичи — балты, словене ильменские — карелы, а русы — скандинавы (откуда на Русской равнине взялись славяне — это Вы, читатель, не у меня, это Вы у этих господ спрашивайте). В свою очередь, именно последние своими трудами обеспечивают львиную долю популярности первым, позволяя им утверждать, что профессиональные историки сплошь «русофобы» — благо примеров предостаточно — а стало быть, с исторической наукой можно не считаться. И обе стороны не особенно утруждают себя доказательствами и логикой, подменяя их ярлыками. Не веришь в «Велесову книгу» и русских этрусков? Так ты «русофоб», «жидомасон» и «космополит», радостно объявляют «патриоты» — и спор закончен. Не веришь в то, что летописные варяги и русы — это скандинавы, на быстрых ладьях пересекшие непролазные боры и сырые дубравы Восточной Европы, покорившие земли в три раза обширнее самой Скандинавии только для того, чтобы во втором поколении бесследно раствориться среди завоёванных? Так ты «шовинист», «антисемит»[3] и «одержим комплексом неполноценности» — цедят через губу «академики», опять-таки ставя точку в дискуссии до её начала.

Этот трогательный дуэт не вчера родился. Ещё в XVIII веке на Руси объявился почтенный немец Г. 3. Миллер, описывавший, как удалые скандинавы завоевали диких славян, принеся им решительно все блага культуры, цивилизации и государственности. Когда ему говорили, что иные источники, на которые он опирается, не достовернее сказки про Бову-королевича, герр Миллер терялся лишь на секунду: «Бова? Никогда не слышал…» — но тут же с прежним апломбом несся вскачь: «…но это имя созвучно с именем брата Бальдра Боусом у Саксона Грамматика — вот ещё одно подтверждение скандинавского влияния». Наука-с!

Вот Вы смеётесь, читатель, а меж тем и к самому герру Миллеру, и к его высоконаучным методам у иных отечественных (!) историков по сию пору сохраняется то же самое фетишистское благоговение, с каким дикарь с острова Фиджи в XIX веке подставлял лицо под благодатные плевки вождя, а его тибетский современник вкушал пилюлю из чудодейственного кала Далай-ламы. Далеко заводит некоторых наших соотечественников жажда не отстать от передовой (образца аж XVIII столетия) западной науки — до обычаев и повадок, лет полтораста как ушедших в прошлое в самом глухом азиатском захолустье.

Наряду с «академическим учёным» Миллером Петербурге подвизался «патриотический писатель» В. К. Тредиаковский. Ни в коей мере не отмеченный литературными талантами, сей автор пробавлялся «историческими» изысканиями, трактуя Италию как «Удалию», выводя Испанию от польского «выспа» — остров (мало ли, что Испания ПОЛУостров — такие мелочи Тредиаковских никогда не смущали) а в Латинской Америке отыскал «Гать Малую» — Гватемалу. Я могу ошибаться, но «русских этрусков», кажется, изобрёл он же. Впрочем, «россов» Василий Кириллович отыскивал буквально везде — от Шотландии (она же Каледония — ну ясно же, Холодония, холодная, значит, страна!) до Туркестана.

Настоящий, без кавычек, академический учёный, русский гений Михайло Васильевич Ломоносов, как пишут биографы, «ставил Тредиаковского на одну доску с Миллером в умении писать учёную чушь, часто досадительную и для России предосудительную». Их преемники и по сию пору стоят на этой доске. И, отчасти благодаря им, отчасти — собственным, Александр Сергеичем Пушкиным ещё отмеченным, лености и нелюбопытству нашим, многие вполне реальные и научно доказуемые славные деяния наших предков пребывают в забвении.

Вот об одной такой до сих пор неизвестной большинству читателей странице нашей истории я и поведу речь в этой книге. Про то, как начинался когда-то русский Кавказ. В этой книге будет и героизм побед, и горечь поражений, и скорбь, и смех — всё, чем полнится каждая страница жизни нашего народа, нашей страны. И победы эти, и поражения достойны нашей с Вами памяти, читатель. Потому что это наша история, это деяния наших предков. Это мы.

По той же недоброй традиции беспамятства, о которой мне доводилось говорить во введении, тема русского Кавказа начинается для нас XIX веком. Пушкин — «Кавказ подо мною, один в вышине…», Лермонтов — он едва ли не весь там, и «Демон», и «Мцыри», и Печорин… он там и погиб. И волы, волокущие по кривым кавказским тропкам тело Грибоедова, и «Кавказский пленник» и «Хаджи-Мурат» Толстого. Всё это было, всё это наше, но… но Русский Кавказ начинался не с этого. Освоение этого края славянами, как народом и Русью, как державой, началось задолго не то что до золотого века русской литературы — задолго до крещения Руси.

644 год по христианскому летосчислению, двадцать второй год Хиджры. Двадцать два года назад погонщик верблюдов Мохаммад, провозвестник-расул нового, единого бога — «и нет бога, кроме него!» — со своими приверженцами бежит из культового центра арабских языческих племён, Мекки, в Медину. Всего двадцать два года — и единоверцы недавней кучки беглецов пустынным вихрем-самумом несутся над «подносом Вселенной», сметая казавшиеся вечными державы и племена, алтари и престолы. Зелёные знамёна новой веры — ислама — поднимаются над руинами древнего Персидского царства, над Палестиной — святой землёй христианства, уже ставшего религией всей Западной Европы, Малой Азии и Северной Африки в придачу. Воины на быстроногих конях и величавых верблюдах наводняют Египет, дряхлую страну пирамид, и их предводитель, глядя на остатки истреблённой христианскими фанатиками александрийской библиотеки, пожимает плечами: «Если в этих книгах есть то, чего нет в Коране, — они вредны. Если нет — бесполезны». От Индии до Испании разольётся море белых бурнусов и зелёных знамён, и зелёных дамасских клинков с узорами, похожими на письмена, и арабских книг с письменами, похожими на узоры. В двадцать втором году Хиджры этот потоп подкатывает к Дербенту. Под стенами этого города, который арабы назовут Баб-уль-Абваб — «ворота ворот» (строго говоря, это лишь перевод персидского имени города), начинается наш рассказ о славянах и Руси на Кавказе. Под этими же стенами три с половиной века спустя он закончится.