Кавказская пленница - Страница 1

 Кавказская пленница

Эту историю рассказал нам Шурик. Он во время кани­кул собирал кавказский фольклор. Неизвестно доподлин­но, зачем это было ему нужно, но собирал он его добросове­стно, прямо из первоисточника, а не где-нибудь в пыльной библиотеке. Видимо, для него это была одна из ступеней в стремлении стать тем, кем все мы должны были рано или поздно стать: гармоничной личностью. Благодаря, конечно, всеобщей и всеобязательной системе усредненного и возвы­шенного образования, плюс стремление самообучиться лю­бой ценой, взять из каждого предмета главное. С точки зрения обучаемого, конечно.

Интересно, что при этом все научиваются одному и то­му же.

Из физики запомнилась сказка о яблоке, угодившем Ньютону в макушку, и закон сообщающихся сосудой. И действительно, сколько нальешь, столько и выпьешь.

Из географий помним и знаем все места на глобусе, куда, по всей видимости, никогда не попадем.

Иностранные языки изучали так глубоко и долго, как нигде в мире не изучают. Поэтому, если мы находимся в прохладных широтах, то на все вопросы на любом языке на том же языке и отвечаем: «Нихт ферштейн!». Если в тёплых — то: «Моя твоя не понимай!»

С экономикой все было в порядке: экономика должна быть экономной!

Астрономия — астрономной...

И ни у кого, кроме лентяев, не возникало сомнений в необходимости такого широкого спектра обязательных познаний. Так что, если у вас возникало желание изучить мертвый язык ацтеков в свободное от разгрузки вагонов время, вы могли заручиться широкой общественной под­держкой и содействием масс.

Шурик не был лентяем, и поэтому свято верил в абсо­лютную целесообразность своей моноэкспедиции. Его энтузиазм передавался окружающим, вызывая в них стремле­ние всячески благоприятствовать юному следопыту, жела­ющему пополнить калейдоскоп наших познаний еще одним лоскутком.

Шурика интересовали различные легенды, обряды, то­сты, анекдоты, древние обычаи. Его воображение будора­жили сведения о совершенно экзотических обрядах, кото­рые совершали аборигены на экваториальных островах.

Например, на острове Тутонго-Энтого в день свадьбы невесте и жениху в специальном храме специальным на­пильником спиливают передние зубы до половины. Потом празднование свадьбы продолжается пять месяцев, и все приглашенные с аппетитом едят белую глину, смешанную с листьями токо-токо.

Шурик был уверен, что на одной шестой части всей земной суши можно разыскать перлы не менее замечатель­ные. И поэтому все выше забирался в горы, надеясь там найти хотя бы следы древних диких обычаев.

В одном из горных районов Кавказа и произошла с ним эта история, сама похожая на легенду. В каком именно районе все это произошло, Шурик не сказал, чтобы не быть несправедливым к другим районам, где могла произойти точно такая же история.

Итак, оседлав впервые в жизни серого скакуна разме­ром чуть больше крупной собаки, Шурик мелким аллюром подминал под себя серпантин горной дороги... Ослик часто перебирал ногами, и седока трясло, как в лихорадке. Но временные дорожные неудобства растворялись в буйстве окружающей каменной стихии.

Дорога врезалась в гору, и могучие скалы нависали над головой Шурика, грозя именно в эту секунду рухнуть и не оставить от него мокрого места. Затем дорога выходила на самую кромку величественного ущелья, и казалось, что легкий порыв ветерка в состоянии столкнуть незадачливо­го путника в бездну.

Шурик вертел головой и остро переживал драматизм момента, но ослик оставался ко всему безучастен. Он шаг за шагом отмерял свои километры со знанием дела, не озираясь по сторонам, внушая седоку покой и уверенность.

Шурику одолжили этого ослика в областном центре сочувствующие отечественному фольклоризму с условием вернуть скакуна на обратном пути.

Можно было бы, конечно, взять и мотоцикл, но в горных условиях «живой» мотоцикл был надежнее. Да и была в этом уже какая-то возможность приобщиться к древним традициям.

Ведь одним из первых и наиболее популярных средств передвижения здесь, наверняка, был ишачок, неприхотли­вое и добродушное животное. Правда, о нем понапридумано немало всяких небылиц. Мол, непроглядно туп осел, упрям и своенравен.

Но это для тех, кто не знает. Да и кто из нас не стано­вился жертвой стереотипов и предвзятости! Неизвестно еще, как мы выглядим с точки зрения самого осла. У него ведь тоже есть и своя точка зрения, и свои потребности, и интересы. Гораздо, конечно, более скромные, чем у нас с вами. Но это немногое ослик иногда очень упорно отстаи­вает в буквальном смысле этого слова. Вот так остановится на месте и стоит, как вкопанный.

Ведь человек такое создание, что на него сколько ни вкалывай, ему все мало... И все доводы, которые не сочета­ются с его человечьими интересами, воспринимает, как упрямство, тупость и преграду на пути к достижению своей цели. Однако проницательный и чуткий человек всегда найдет путь к сердцу животного.

Ослик быстро семенил своими копытцами, упорно пре­одолевая за поворотом поворот. Он сам выбирал оптималь­ную скорость продвижения, четко следовал направлению и, казалось, совершенно не уставал. Шурику только и остава­лось, что любоваться местными красотами.

За одним из поворотов на совершенно пустынной до этого дороге показался странного вида экипаж. Внешне он напоминал полевую будку от холеры. Но в то же время, по всей видимости, являлся автомобилем, поскольку имел четыре колеса и кабину спереди. Основная часть его конст­рукции была выполнена из дерева, а точнее из фанеры, кроме колес и двигателя, конечно. Кое-где имелись неболь­шие вкрапления из жести и стекла в виде заплат и смотро­вых окон. Весь этот коктейль материалов находился в определенной гармонии и, видимо, даже иногда сотрудни­чал, поскольку оказался на таком удалении от создателей и всего цивилизованного мира.

Нужно еще добавить, что сей самодвижущийся аппарат несомненно имел отношение к медицине, поскольку со всех сторон был раскрашен красными крестами и полумеся­цами.

Шурику сперва показалось, что это немцы при отступ­лении забыли свою санитарную машину, и так она уже несколько десятилетий стоит тут, обдуваемая горными вет­рами, омываемая дождями, опаляемая солнцем. А местные жители и проезжающие время от времени подлатывают и подкрашивают ее, как музейный экспонат под открытым небом.

Вокруг машины суетливо бегал человек в кавказской кепке-аэродроме. Он то пинал колеса, то залезал в кабину, то рылся в моторе. По всему было видно, чте этот человек пытается положить конец неподвижности экипажа и при­дать ему поступательное движение, возможно, с некоторым ускорением.

Шурик, с интересом наблюдая за происходящим, посте­пенно приблизился к машине.

В тот момент, когда кончик носа его осла поравнялся с бампером автомобиля, животное вдруг остановилось, как вкопанное, будто в этом месте была проведена черта, непреодолимая для всех видов транспорта.

Шурик задергал ногами, пытаясь стимулировать осла к дальнейшему путешествию. Однако осел только несколь­ко раз обернулся на месте, так и не продвинувшись ни на шаг.

Постепенно Шурика стало покидать душевное равнове­сие, и он уже дергался всем телом. Но и это не произвело никакого впечатления на, казалось бы, абсолютно безуча­стное ко всему происходящему животное.

Тут Шурик заметил, что своим гарцеванием привлек к себе внимание человека в кепке. Тот на мгновение от­влекся от манипуляций со своим автомобилем и вопроси­тельным взглядом уставился на всадника и его скакуна.

Шурик развел руками и смущенно залопотал, как бы извиняясь за свою беспомощность:

— Чего это с ним?

Потом, как бы в раздумьи, почесал затылок и, опуская руку, звонко шлепнул осла по заднице.

Осел, не стерпев такой фамильярности, запрыгал, как дикий мустанг.

— Стой! Да куда ты? — пытался его урезонить Шурик. Осел, видимо, посчитав, что достаточно проучил седока, снова остановился у прежней черты, не продвинувшись ни на шаг вперед.