Каурай. От заката до рассвета. Часть 2 (СИ) - Страница 9

— Насчет панночки можешь не волноваться, — хохотнул Берс. — До нее уж кто-то добрался и поработал с ней так, что недолго бедняжке осталось. Поговаривают, изукрасили ее мастерски, словно сам Сеншес постарался. Я бы так не смог. Не ты ли, Коляда, такой затейник?

— Шутишь? Был бы я, ведьмина башка лежала бы сейчас в бочке с огурцами! Послал бы ее в подарок папаше! Но ежели вы гутарите, что панночка нонче подыхает в муках, значит, воевода ни о чем другом думать, как об этой своей змеюке, не в состоянии. Это же шанс!

— Для чего?

— Чтобы взять Валашье приступом, дурная твоя голова! Убить змеюку с одного удара!

— И у тебя, дружище, есть для этого силы? Лестницы, крючья, осадная башня, или хотя бы пара пушек, чтобы проделать в частоколе дырку? Или хотя бы грамотный человек, который знает с какой стороны к острогу можно подойти незамеченным?

— С его “вольнолюбием” мы лишились и этого шанса, — проговорил Рюк и хохотнул: — Все что нам осталось — это довериться сопливому мальчишке…

— Какому еще мальчишке? — поднял брови насторожившийся Коляда.

— А которого ты сам вчера притащил из лесу, — хмыкнул Берс. — После того как прикончил Ермея. Забыл? Двое их было. Вон один у печки, горшки чистит.

— А где второй, тот горюнов плут? — заколыхался Рюк. — Давай, тащи его сюда, Берс. Хватит ему там в говне ковыряться!

Кряхтя, Берс поднялся с лавки и двинулся к выходу. Застучали сапоги по ступеням, хлопнула дверь. Но не успел горячий спор разгореться вновь, как к ним в жаркий полумрак наведался Бесенок, вытирая чумазое лицо рукавом и принюхиваясь к запахам еды.

— Эй, малец, не стой на пороге! — зазывали его к себе радушные атаманцы. — Дайте ему сесть! Клюнья, дай чего-нибудь мальцу пожевать, а то он еле на ногах держится.

Милош охотно втиснулся на лавку и сунул в рот недоеденный ломоть хлеба.

— Слухайте, хлопцы, да я же знаю этого пострела, — подслеповато сощурился горбоносый атаманец. — Да это не кто иной как Милош, кузнецово подмастерье! Бесенок!

— Да, это я, — довольно расплылся в улыбке Милош. — Здоров, дядь Щурый!

— Чего, малец, решил на вольные хлеба? Надоело тебе на горюновых мехах качаться?

После этих слов весь зал взорвался задорным хохотом, а перед покрасневшим Милошем росла тарелка с галушками и наплескивали полный стакан горилки.

— Рюк сказывает, якобы, ты знаешь панские укрепления?

— А то! — довольно ухмыльнулся Милош с полным ртом галушек.

— И что даже караулы знаешь? — допытывались у него атаманцы.

— Угу… — кивнул тот, пытаясь протолкнуть в горло так нежданно свалившиеся на него галушки.

Игришу оставалось только позавидовать такому счастью: про него атаманцы напрочь позабыли, и одна только бабка Клюнья беспощадно гоняла его с поручениями, постоянно насвистывая ему вслед свое “Ну, держииись!”

— И если что и ворота сможешь открыть? — задал резонный вопрос Берс, отодвигая подальше стакан с горилкой.

— Смогу, — уверенно кивнул Милош и потянулся к горилке, но та отъехала от него еще на ладонь. — Раз плюнуть, вы только скажите когда!

— И не забоишься? Дело-то серьезное. Опасное.

— Нее, — покачал головой мальчик. — Если вы ночью на приступ пойдете, то всяко открою. Они там на рассвете сменяться должны — в ту пору эти оболтусы вообще ничего не соображают: что старая смена, что новая — думают только как рожи себе не порвать от зевоты. Прокрасться мимо и снять запоры — плевое дело!

— А не врешь ты часом? — задумчиво зацокал пальцами по столу Рюк.

— Я? Вру? — хмыкнул Милош. — Еще чего не хватало!

— Такое ли это плевое дело прокрасться мимо сторожей и открыть ворота, как ты гутаришь?

— Давно бы уже открыли и без твоей помощи, если б это было так просто. Уж не дуришь ли ты нам головы своими баснями?

— Я сколько себя помню по этому частоколу гуляю! — разозлился Милош. — Знаю там каждый столбик, каждую дощечку. И меня там все знают — Кречет в особенности. Он хоть и мудак, но понимающий. Ежели вернусь, повинюсь и попрошусь обратно — в худшем случае, устроит хорошую взбучку, ну или в поруб посадит на пару деньков. Мне не привыкать… А вот опосля!

— Даа, — погладил усы Берс. — Видно серьезно ты, малец, на местных обижен, раз так просто соглашаешься своих предать.

— Предать? — чуть не подавился Бесенок голушкой. — Это еще с какой это стати?! Кто тут свои?

— Скажешь пустить банду баюнскую внутрь панского острога не предательство?

— Что я ему чем-то обязан пану этому? — всплеснул руками Милош. — С вами у меня куда больше общего, чем с этими. Во, глядите какая красотища! Есть у вас такие? — бросился он снова спускать рубаху.

При виде его коллекции шрамов вся компания зашлась свистом.

— Глядь, как Горюн по нему прогулялся, — заводили пальцами ему по позвонкам. — А вот это уже Кречет? Вижу, вижу его крепкую руку! Да, хапнул малец лиха!

На эти слова Милош только расплылся в широкой ухмылке и вернулся к галушкам. На этот раз стакан с горилкой словно по волшебству прыгнул ему в пальцы.

Одному натягивать броню на свой горб было жутко неудобно, но он справился. Обливаясь потом, Каурай выпрямился и тяжело затопал по людской, позвякивая пластинками. Эх, были бы еще вольных пару деньков, отлежаться бы и попривыкнуть к прежнему весу, чуть приладить к плечам и подправить побитые пластины. Но время торопило. Расходится по дороге.

Он вышел во двор и поежился до кончиков пальцев. Нехорошее чувство постоянной слежки не покидало его с утра. Каурай не успевал ловить на своем горбу косые взгляды, не сулящие ничего доброго, и поминал добрым словом неугомонного отца Кондрата, который в один миг умудрился “познакомить” с ним все Валашье.

Вот и он, легок на помине. Лежал на лавке, с задранной на голову длинной рубахе, раскрыв срам всему свету, и верещал во все горло, проклиная казаков Кречета до седьмого колена. Пан голова не слушал пустых проклятий мятежного попа — усач лично был занят экзекуцией. Плетка в крепкой руке не знала устали. Свист и крик стоял стеной, стучался в каждое ухо. “Бедняга Кречет”, — пожалел его Каурай, направляясь к конюшне. Покой ему только снится.

Красотка встретила одноглазого нетерпеливым ржанием. Ей страшно не терпелось покинуть стойло и пуститься по простору быстрее ветра. Не успел Каурай затянуть подпругу, как его уже обступила троица казаков с Усманом во главе:

— Ты куда это, мил человек? — спросил комендант, опасливо косясь на Красотку. — Пан воевода приказывал никуда тебя не пускать, пока работу не сделаешь.

— Моя работа начнется не раньше, чем зайдет солнце, — ответил Каурай. — Воевода боится, что я сбегу?

— От вас, пришлых, чего угодно ожидать можно, — не моргнул и глазом Усман. — Я бы тебя в поруб посадил до вечера, но думаю Кречету это не шибко понравится.

— И на том спасибо, — хмыкнул одноглазый. — И что воевода запрещает мне даже посрать за стенами острога?

— Одному, да, — ухмыльнулся Усман. — А ты куда собрался?

— Ишь какой ты любопытный, пан Усман…

— По должности положено!

— Лошадь прогнать, не видите что ли? — хлопнул Каурай по крупу свою Красотку. — Застоялась она в вашей конюшне, мочи нет. Да и к кузнецу мне надо. К Горюну.

— В остроге и свой кузнец имеется.

— Есть, но мне нужен мастер. Для дела.

— Раз так, то Воробей тебе провожатым будет, — ткнул Усман пальцем в племянника Рогожи, Воробья, с которым одноглазый не так давно ловил лошадей. — А то Горюн живет у черта на куличках. Поди заплутаешь.

— Мне провожатый не к чему. До кузницы я как-нибудь сам доберусь.

— Ты как хошь, пан, а одного мы тебя всяко не отпустим, — уперся рогом Усман. — А вдруг с тобой по дороге чего приключиться, как мы будем объясняться с воеводой?

Спорить с комендантом у Каурая желания не было — он махнул на них рукой и взгромоздился в седло. Да уж, с этими дядьками-няньками о поисках Щелкуна с Куроуком можно тоже забыть.