Катастройка, Повесть о перестройке в Партграде - Страница 19

Примеру автозавода последовал протезный комбинат. Он принял решение наладить производство миниатюрных автомобильчиков на основе инвалидных колясок, причем таких, что их могут использовать не только инвалиды, но и здоровые. Моторчики для автомобильчиков решили закупать в ФРГ, на заводе детских игрушек. Колеса решили закупать в Японии, на заводе детских велосипедов. Кузова взялась поставлять итальянская фирма, утилизующая бракованную продукцию партградского автозавода. И опять-таки десятки сотрудников комбината вместе с сотрудниками КГБ и ГРУ укатили за границу с пустыми чемоданами, надеясь наполнить их предметами западного комфорта.

Скоро все партградские предприятия включились в ускоренное развитие экономики на основе свободы предпринимательства и самофинансирования. В городе по этому поводу возник анекдот. На вопрос, чем ускоренное развитие отличается от обычного, партградец отвечает: тем же, чем понос отличается от обычного испражнения, а именно то же самое говно, только с ускорением.

Крутов, живший в постоянном страхе, что гласность доберется до подноготной перестройки и он станет предметом насмешек распоясавшейся прессы, собрался было проситься на пенсию по состоянию здоровья, но его помощник, бывший ранее помощником Жидкова, отсоветовал ему совершать такой опрометчивый поступок.

– Если Вы, Сидор Егорович, попроситесь на пенсию, Вас немедленно объявят консерватором и свалят на Вас вину за все грехи перестройки. Я Вас сведу с одним человеком. Должность у него маленькая – всего лишь заведующий овощной базой. Зато голова у него большая. Можно сказать, гений. На Западе он наверняка стал бы финансовым воротилой или президентом. А у нас в России он вынужден прозябать на какой-то паршивой овощной базе, на которой и овощей-то никаких нет. Одним словом, как Чаадаев.

– А это еще кто такой? – спросил Крутов.

– Друг Пушкина. С декабристами был близок. Письма писал о положении в России. За это его сумасшедшим объявили.

– Диссидент, короче говоря. Ну да теперь диссиденты реабилитированы. Полезное дело делают. Ладно, давай твоего Чаадаева!

И вот состоялась встреча Крутова с партградским «Чаадаевым» – с заведующим овощной базой Гробыкой. Встреча произошла в загородной вилле последнего. Снаружи вилла выглядела как заурядная дача заурядного советского жулика среднего масштаба. Но, войдя внутрь, Крутов понял, что он, первый человек в области, просто бедняк в сравнении с этим «Чаадаевым». После ужина, поразившего видавшего виды Крутова царским изобилием, прошли в кабинет хозяина.

– Вот это библиотечка! – воскликнул Крутов при виде огромного количества книг.

– Всю жизнь собирал, – сказал Гробыка с гордостью. – Теперь ей цены нет. Пустить на черный рынок – все финансовые трудности области покрыть можно. Только не стоит это делать.

– Почему?! За такой патриотический поступок мы Вас орденом наградим, в газетах прославим.

– Почести мне не нужны, я не тщеславен. И не жаден. Дело не в этом. Трудности не мешают жить. Без них вообще нельзя. Избавитесь от одних трудностей, появятся новые, еще более трудные. Так уж лучше со старыми жить, с привычными.

После таких намеков разговор зашел об экономической реформе и вообще о положении в области.

– Вы, Сидор Егорович, не первый год на руководящей работе, не мне Вас учить, – сказал Гробыка. – Эта реформа не в первый раз у нас проводится. А результат?.. И на сей раз результат будет тот же. В чем тут загвоздка?

– В чем, по-Вашему?

– А в том, что наши вожди и теоретики не принимают во внимание специфику нашего строя. Вот возьмите мою базу! Она с первых дней существования находится на самофинансировании. Она финансирует не только себя, но и кое-кого еще.

Гробыка не стал уточнять, кого именно. Да Крутов и сам знал, что все руководители области пользовались услугами таких экономических гениев, как Гробыка, делая вид, будто понятия о них не имеют.

– В Ставрополе, которым много лет руководил сам Михаил Сергеевич, овощей производили в пять раз больше, чем у нас. А дефицит их ощущался уже тогда. У нас же никакого дефицита не было. И сейчас как-то выкручиваемся. В чем тут дело?

– И в самом деле, в чем?

– Дайте мне вместо овощей заниматься автомашинами, компьютерами, ботинками или романами, и я за полгода наведу такой порядок, что в Москве взвоют от восторга. Согласен, машины и романы будут плохими сравнительно с западными. Но какое это имеет значение?! Дело же не в них. Со страной ничего особенного не случится, если роман будет скучный, а машина будет ломаться через каждый километр.

– Так в чем же секрет?

– Порядок должен быть. Уверенность. Люди должны думать, будто у них все есть или в принципе достижимо. В Ставрополе и в Москве думают, что нет картошки и капусты. И кричат. И страдают. И на Запад поглядывают. Вспоминают, что при царе картошки и капусты вдоволь было. У нас в Партграде люди думают, будто у нас, слава Богу, это еще есть. И помалкивают.

– Что же, по-Вашему, опять гайки закручивать?

– При чем тут гайки?! Я не против перестройки. Только как ее понимать? Если по-газетному, то пиши пропало. Первым делом, Сидор Егорович, перестаньте газеты читать. Пусть помощники читают, это их дело. А Ваше дело – руководить. И пошлите подальше московское начальство и московских трепачей. Наплюйте на все вообще.

– Как это так?!

– А вот так: тьфу на вас на всех и на все!

– Так ведь меня за это…

– Ничего, дорогой, не случится. Уважать только больше будут. Они к Вам с приказами. А Вы на это: тьфу на ваши приказы! Они к Вам с нотациями. А Вы на это: тьфу на ваши нотации. Они Вам нагоняй. А Вы твердо на своем стоите: тьфу! Вы сразу почувствуете, как дело пойдет на лад, все постепенно образуется и успокоится. Я, между прочим, ни на базе своей, ни в колхозах-поставщиках, ни на рынках никогда не появляюсь. Все само собой делается. Главное – не мешать делу самому делаться так, как оно может и хочет делаться. Если дело само не делается так, как нужно, никакими силами его не заставите делаться так, как вам хочется.

Чем дольше и откровеннее говорил Гробыка, тем спокойнее и радостнее становилось на душе у Крутова. Зародилась надежда на успех реформы и перестройки вообще. А когда партградский Чаадаев намекнул ему на возможность обставить его новую дачу заграничной мебелью, надежда перешла в уверенность.

– Твой Чаадаев действительно голова, – сказал Крутов помощнику после встречи. – А что, если его начать выдвигать на руководящую работу?

– Не пойдет, – ответил помощник. – Зачем это ему, если он и так фактически заправляет областью?!

В Партграде никакого ленинского НЭПа фактически не было: не успели частники подняться и развернуться, как их всех засудили. Но после отмены ленинского НЭПа в Партграде началось некоторое оживление «частного сектора». Это – приусадебные участки колхозников и дачные участки городских жителей, на которых выращивались овощи и фрукты и продавались на городских «колхозных рынках», а также частные портные, сапожники, врачи, учителя-репетиторы. Постоянно возникали нелегальные частные предприятия более крупного размера. Создатели их время от времени разоблачались и сажались в тюрьмы. В Партграде в течение нескольких лет процветала подпольная фабрика, производившая «заграничные» вещи – дамские кофточки, джинсы, сапоги, сумки. На самом деле вещи делались в Партграде, но на них приделывали заграничные этикетки и продавали их на черном рынке за большие деньги. Начальство смотрело на это сквозь пальцы, поскольку получало от жуликов взятки, превосходящие их заработную плату. Сам прежний первый секретарь обкома партии Жидков покрывал махинации жуликов. Его жена стала фактически главой партградских уголовных мафий. Помимо упомянутой фабрики, в Партградской области процветал нелегальный «дом отдыха», бывший фактически борделем для привилегированных лиц. В городе все знали о существовании такого рода банд, писали письма в центральные газеты, в КГБ и в ЦК КПСС. Но без толку, так как Жидков был старым другом самого Брежнева. Лишь со сменой руководства области разоблачили и арестовали всю банду.