Кастальский ключ - Страница 25
По официальным сведениям, в Михайловском существовали музей и «Колония для престарелых литераторов». На деле то, что именовалось «музеем», ничего общего с настоящими музеями не имело. Что до «Колонии для престарелых литераторов», то в доме, носившем сие торжественное название, проживали три старушки: одна из них — обыкновенная богаделка, вторая — бывшая секретарша Достоевского, третья — дальняя родственница второго мужа Наталии Николаевны Гончаровой, Ланского.
В то время, когда Владимир Ильич Ленин и Надежда Константиновна Крупская отбывали сибирскую ссылку, неподалеку от них, в селе Тесинском, отбывали ссылку члены петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» Ленгник и Шаповалов.
Между Лениным и Ленгником в последний год из ссыльного житья завязалась переписка, связанная с увлечением скептической философией Юма и Канта, которое переживал тогда Ленгник. Ленин решительно возражал против этих идей и в конце лета, чтоб поспорить, приехал в Тесинское.
«Скептицизм Юма, — пишет Ленгник в своих воспоминаниях о встрече в Теси, — особенно, по-видимому, гармонировал с той безнадежной обстановкой, в которой протекала тогда сибирская ссылка… Философия же Канта была мне привита еще с детства вместе с германскими классиками, из которых особенно Шиллер, как известно, был пламенным энтузиастом кантианства».
Описывая Ленгника, Шаповалов говорит, что, как и Ленин, он находился в то время в полном расцвете сил и способностей. Блестяще знал математику, немецкую литературу, философию. Был он упорен, горд, настойчив, обладал ярко выраженной индивидуальностью и страстным темпераментом.
Читаешь Шаповалова — и перед тобой Ленин и Ленгник, когда они, добравшись до вершины находящейся неподалеку от Тесинского Георгиевской горы, забыли об усталости и полностью отдались спору. Клинки так и сверкают, оба противника вооружены арсеналом разящих аргументов, речь их пересыпана философскими терминами и цитатами, которые они отлично помнят и приводят наизусть на языке подлинников.
— Кант справедливо подвергает сомнению возможности человеческого разума, — утверждает Ленгник. — Они ограничены. Все познать невозможно.
— Неверно, тысячу раз неверно! — возражает Ленин.
И ссылается в подтверждение своих слов на историю наук и на историю всех великих открытий, которые доказывают, что человеческий разум, проникая в глубь веков и в загадки природы, открывает то, что вчера еще казалось недоступным для человека, а сегодня, озаренное ярким светом науки, стало ясным и познано до самых глубин.
— Поэтому, — продолжает Ленин, — для человеческого знания нет предела. Оно не ведает преград и в познании природы идет все вперед, от победы к победе.
— Возможности человека ограничены, — настаивает Ленгник. — Он находится во власти фатальных законов истории. Эти законы непреодолимы и неодолимы…
— Это не так уже потому, что человеческое познание идет и будет идти по пути непрерывного прогресса, — отбивает атаку Ленин. — Оно должно идти этим путем, очищаясь от идеалистической, буржуазной шелухи по мере роста революционного рабочего движения, который определит не только поведение и миросозерцание самого рабочего класса, насквозь ясное, жизнерадостное, захватывающее своей красотой, но и поведение и миросозерцание его классовых противников и заставит их вместо туманных, облачных теорий говорить языком фактов и огнем баррикад.
— Но идеалистическое миросозерцание Канта… Скептицизм Юма… Пессимизм Шопенгауэра…
Это Ленгник, перед тем как сдаться, пытается защитить тех, кто, как писал он сам, привлек его «скучающее в ссылке внимание».
Все его аргументы разбиты. Он признает полную правоту Ленина.
Когда солнце склонялось к закату, горизонт совершенно очистился, и сквозь голубую мглу проступила волшебная красота тубинской долины с рекой Тубой и ее рукавами и островами и огромное предгорье Саян с уходящими вдаль цепями гор и сверкающими снежными вершинами.
Солнце озаряло фигуру Ленина, и как-то особо торжественно звучали его слова.
Он говорил, что марксизм, идущий в ногу с выводами науки, представляет собою самое жизнерадостное мировоззрение, которое раскрывает перед человеком необъятные перспективы и ведет к древнегреческой жизнерадостности в противовес христианскому аскетизму, кострам средневековья и священной инквизиции.
Рабочий класс, говорил он, вступает в борьбу во всеоружии человеческого знания. При помощи науки он не только докажет свое право на существование, но и победит в открытом бою и создаст бесклассовое социалистическое общество. Идеалистическая философия приводит к признанию бога, к отрицанию жизни, к религиозному аскетизму. Революционный марксизм утверждает победу человеческого разума над тем, что еще не познано, победу человека над природой, светлое будущее человечества, прекрасное своей языческой жизнерадостностью…
Читатель! Друг мой! Вглядись, вдумайся, вслушайся в эти слова! Ты услышишь в их ликующем жизнелюбии тот же вдохновенный взлет человеческой мысли и страсти, которым пронизан бессмертный пушкинский гимн счастью, радости, светлому будущему человечества:
Месяцы, проведенные в Пскове, Ленин посвятил созданию общерусской газеты, которая, по задуманному им плану, должна была печататься за границей и нелегально переправляться в Россию.
Как и все новое, газета рождалась в муках: тут и аресты, срывавшие только что налаженное дело, и отсутствие денег, и трудность связи с товарищами.
Волею не шибко умного полицейского начальства в Пскове подобралась тогда довольно большая группа социал-демократов, находившихся «под гласным надзором полиции». Жили бурно, напряженно, в планах, мыслях, спорах. Впоследствии Владимир Ильич, вспоминая эту полосу своей жизни, смеясь, рассказывал Надежде Константиновне, как малышки — дочки одного из ссыльных — передразнивали его и Потресова. Заложив руки за спину, они расхаживали по комнате, одна говорила «Бернштейн», другая отвечала «Каутский».
Три месяца, проведенные Лениным в Пскове, заполняла до краев работа, работа, работа… Он стремился использовать каждую минуту, чтобы как можно скорее сделать все, что надо было сделать в России, а затем любым способом, легально ли, нелегально, уехать за границу и наладить издание общерусской газеты.
С приездом Ленина в Псков все нити революционного рабочего движения стали стягиваться к нему, и туда, в Псков, переместился центр всей подпольной работы партии.
С присущим ему талантом конспиратора Ленин умел делать все так, что полиция не напала даже на след двух проведенных им довольно обширных совещаний. Внешне жил весьма замкнуто. Время от времени приходил в библиотеку — приносил книги, уносил книги. Даже опытные филеры, следившие чуть ли не за каждым его шагом, ничего не заподозрили.
Ленин торопился. Он чувствовал, как нетерпеливо ждет партия выхода своей газеты, — газета эта нужна революционному делу так же, как летний ливень земле, иссохшей от жары и засухи.
Главное — люди. Главное — транспорт. Главное — связи, связи, связи…
…Как ни занят был Ленин, все же он находил время, чтобы побродить по псковской земле. К сожалению, до нас не дошли его письма того времени. Но сестра его Анна Ильинична в своих воспоминаниях пишет: описания природы — как красот Швейцарии, так и окрестностей Пскова или безбрежных сибирских просторов — рассыпаны всюду в его письмах.
Перед ним лежала Россия. Пушкинская Россия, возникшая среди этих озер и дубрав. И та современная Ленину Россия, о которой за два года до того он писал в своей книге «Развитие капитализма в России».