Кащеево царство - Страница 12

Боярин впитывал в себя незнакомые слова и видел перед собою жутких оборотней, пьющих человеческую кровь, и коварных духов трясины, увлекающих заблудившихся путников в топь; видел деревья, разрывающие человека пополам, и кусты, склоняющиеся над спящими и протыкающие их прямо в сердце. Кошмарные наваждения не отпускали его, он чувствовал, что погружается в них всё глубже, не в силах вынырнуть. Он пытался прочесть молитву, чтобы спастись от наплывающих туч югорского морока, но не мог вспомнить ни слова. «Господи, что же это?» – со страхом думал он. – Неужто они все здесь – колдуны, а мы – их добыча?». Смириться с этим было невыносимо, но и сбросить с себя дурман он не мог. «Погибаю, погибаю, нет мне спасения».

Но голос певца вдруг прервался, кто-то поднёс боярину кружку ледяной воды. Завид отпил, захлёбываясь и кашляя, затем поднял глаза на своего спасителя. Перед ним стоял Арнас.

– Сар курить – мир не видеть, – понимающе улыбнулся тот. – Русич не привык, голова глупеть.

– Паршиво мне, пермяк, – прохрипел боярин. – Боюсь, не выдержу, умом тронусь.

– Русич сильный. А я – помочь, – успокоил его Арнас.

Он подбежал к Ядрею, что-то сказал ему, тот кивнул, взглянув на боярина. Завиду показалось, будто он слышит его голос:

– Тебе-то за каким дьяволом с ним ехать? Югорцы что ль не осилят?

– Буслай не поверить. Увидеть боярин, сказать: уморили, – отвечал пермяк.

– Ладно, чёрт с тобой. Езжай. – Воевода махнул рукой и по-приятельски обнял югорского князька за плечи.

Двое рабов выволокли ослабевшего боярина на двор и погрузили в сани. Челядины, ожидавшие на улице, переполошились, заподозрив худое, но Арнас успокоил их:

– Совсем пьяный боярин. Везти в стан, пусть лежать.

И вскочил на запятки.

– А ты-то здесь за каким бесом? – нелюбезно спросил его бородатый возница в побелевшей от инея шапке. – Ты ж при воеводе должон быть.

– Ядрей послать в стан. Говорить с вои.

Холоп вытер рукавицей нос и хлестнул оленей плёткой.

– Но пошли!

Те сорвались места, помчались по заметённым улицам югорского городка. Сверху на них бессмысленно пялились деревянные болваны, трепыхались на ветру разноцветные ленточки, привязанные к берёзам и елям. Озарённые слабым лунным сиянием, перламутрово отливали стропила с колдовскими резами. Затянутые пузырями оконца дымно взирали на проносящиеся мимо сани с дремлющим русичем. Звёзды раскалёнными игольными ушками прожигали чёрную ткань небес. Внизу до самого окоёма простиралось зубчатое безбрежье тайги, похожее на застывшие волны ночного моря. Завид Негочевич всхрапывал и охал, кутаясь в песцовую шубу.

Несмотря на глубокую ночь, в новгородском стане никто не спал. Ватажники делили добычу. Сгрудившись возле югорских нарт, шумели и спорили, а Буслай, вытаскивая то песцовую шкурку, то серебряную побрякушку, громко объявлял имя нового владельца. Возле него горели два костра, писарь, потирая озябшие руки, отмечал на харатье, кому что досталось. Ушкуйники по одному подходили к вожаку, кланялись, принимая награбленное, затем протискивались за спины своих товарищей и немедля начинали торг с товарищами. Всё это производило странное впечатление, ибо Ядрей, уезжая, запретил прикасаться к хабару. Но дорвавшихся до богатства ушкуйников уже ничто не могло остановить.

Заметив прибывшего боярина, Буслай отвлёкся от дележа дани, подошёл к саням.

– Это что такое? – спросил он.

– Югра хотеть убить! – залопотал Арнас, кидаясь к нему. – Обмануть боярин, отравить. Идти спасать нада!

Буслай в ярости сжал кулак.

– Говорил я: нельзя этим нехристям доверять. А ну-ка, ребята, – повернулся он к воям, – хватай оружье. Своих пойдём выручать.

Новгородцы переполошились, загомонили, забегали по стану, хватая брони. Спустя час Буслай уже вёл войско через лес. Холопов не взяли. Пущай стан охраняют. Мало ли кто туда забредёт. Отца Ивана, сунувшегося было с крестом и мечом, тоже оставили – от греха подальше. Зарубят его, чего доброго, а без священника войску нельзя. Зато прихватили с собой Моислава – уж очень рвался в бой попович, не унять.

Буслай остановил ватагу на опушке ельника, а Арнас, как договаривались, обогнул лес на санях. Промчавшись по льду реки, подъехал к воротам. В темноте новгородцы не видели его, но слышали шелест полозьев по слуду и короткие возгласы – пермяк разговаривал с дозорными у ворот. Теперь он вёл сани один – возница остался с прочими смердами в стане.

– Слышь, Буслай, долго нам здесь мёрзнуть? – прошептал один из ушкуйников, шмыгнув покрасневшим носом.

– Утихни. Зырянин зря гонять не станет.

– А ежели он того, недоброе замышляет?

– Тогда мы его вместе с югрой в этом острожке спалим.

Ворота медленно открылись, Арнас въехал в городок и помчался к терему князька.

В избе продолжалось веселье. Купец Савелий спал, уронив голову в тарелку, прочие новгородцы выделывали разудалые коленца под югорские бубны и дудки, Ядрей отбивал дробь по столу, а князёк умильно наблюдал за ним, улыбаясь и кивая. Позади князька вороном торчал сухопарый пам с окладистой бородой. Был он трезв и угрюм, исподлобья взирал на происходящее. Едва Арнас вошёл в избу, пам повернул к нему остроносую голову и прошил колючим взглядом. Зырянин приблизился к воеводе, наклонил к нему лицо.

– Отвёз боярина? – пьяно спросил тот.

– Всё сделать, всё отвезти, – закивал Арнас. – Сделать как нада.

– Вот и ладно. На вот, выпей, – Ядрей сунул под нос ему чашу, полную браги.

Зырянин взял чашу, но пить не стал.

– На улица нада, – сказал он, беря воеводу за рукав. – Говорить нада.

– Куда т-ты меня? – прогудел Ядрей. – А ну отстань, не то по шее надаю.

– На улица, – ныл зырянин. – Важное говорить.

– Ч-чего? Что ещё за речи такие?

Арнас поднял глаза на шамана, невинно улыбнулся ему. Затем опустил голову – так, чтобы пам не видел его губ, и тихо произнёс:

– Измена, боярин.

Ядрей вскинулся, вытаращил на него глаза.

– Чего? Белены объелся?

Арнас облизнул губы, неуверенно раскрыл рот и вдруг, ловким движением выхватив нож у размякшего Ядрея, прыгнул на пама.

Завид Негочевич открыл глаза и уставился в звёздное небо. «Что за дьявол? – подумал он. – Только что в хоромах был, а ныне где?». Он вспомнил югорского певца, ледяную воду и заботливое лицо Арнаса. «Почему небо? – задумался он. – Раз небо, должен быть мороз. Но его нет. Чудно. Может, это душа моя летит в небесах?». Ему показалось, что грязный и мерцающий серп луны закачался, а звёзды запрыгали вокруг него, складываясь в очертания громадного лика, покрывшего собой всё небо. Лик этот не имел волос и щёк, но был лишь намечен прерывистыми линиями ночной зерни, точно кто-то накапал молоко на выкрашенную в чёрное кожу.

– Зачем ты явился в мой дом, Завид? – спросил лик, не разжимая исполинских губ.

– Сам знаешь, зачем, – буркнул боярин, не испытывая страха.

– Разве мой народ навредил тебе?

– А кто емцов наших стребил?

– Они сами виновны в своей судьбе. Требовали слишком многого. Мой народ кроток и незлобив, но умеет постоять за себя.

– Все вы – бесовское семя. А тебя я не боюсь. Так и знай.

– Ты злобишься, и тем проявляешь слабость. Ты некрепок в своей вере, а потому подвержен моим чарам. Но главное, что ты ищешь опасность не там, где она сокрыта.

– А где ж она сокрыта?

– В тебе. В Ядрее. Во всех вас.

– Ладно болтать-то, – огрызнулся боярин.

– Даже сейчас, трясясь от страха, ты не понимаешь, что боишься только самого себя.

Голос помолчал, с каким-то сожалением созерцая человека. Завиду даже показалось, будто лик вздохнул.

– Возвращайся домой, боярин. И остальным скажи, чтоб возвращались. Не будет вам удачи в этом походе.

– Значит, страх и тебя гложет? Боишься Христа-то?

Голос издал какой-то звук, похожий на смешок.