Карточный мир - Страница 9

Черт его дернул!

А потом он сам открыл три жира, и — готово…

И Виталин стал перебирать в уме все случаи, когда он был в выигрыше и не удерживал его. И — по мере воспоминаний — у него в груди скоплялась мучительная, болезненная горечь. «Сколько же я проиграл?» вдруг мелькнуло у него в голове и при этой мысли он вскочил, как от толчка, мигом оделся и очутился в своей мастерской.

Горничная услыхала шум и показалась в дверях.

— Вам, барин, сегодня чаю или кофе? — спросила она по обычаю.

— Ах, что хотите! Сюда!

Виталин отпер ящик стола, вынул чековую книжку, бумажник и стал считать.

Десять дней несчастливой игры и у него не хватает семи тысяч. Короче: — осталось на книжке восемь тысяч да в бумажнике триста рублей. У жены три тысячи. И все.

Он захлопнул ящик стола и, медленно отойдя к дивану, опустился на него и задумчиво обвел глазами свою мастерскую.

На мольберте стоял натянутый холст, в бокале торчали кисти, на табурете валялись палитра и краски в девственно неприкосновенной чистоте.

И Виталину вдруг стало совестно. Он покраснел и, вскочив, беспокойно заходил по комнате. Ведь не может же он, художник, опуститься до положения игрока, живущего удачей или неудачей?

— Баста! — произнес он вслух, — теперь можно и поработать.

Горничная внесла стакан кофе.

Он велел поставить поднос на табурет подле мольберта, сам сел перед ним и уставился на чистый холст.

Будет, будет картина! Ничего, что месяца три он не брал в руки кисти и безумствовал. Такие развлечения не особенно вредны. Даже необходимы. Зато, какие он перевидал рожи! Какую гамму ощущений он уследил на человеческих лицах!.. Это не пройдет бесследно.

И ему на холсте стали представляться картины. То — внутренность «Café de Paris» при освещении электрических фонарей, то игорный зал, то отдельные эпизоды игры, то отдельные лица. Он взял уголь и стал чертить им по холсту. Вот отставной корнет в потертых рейтузах с лицом Дон-Кихота, вот наглое лицо его приятеля, Кострыгина, еврей, армянин, а вот тот артельщик, который повесился, промотав доверенные ему деньги.

— Папа рисует! — раздался за его спиной голос Саши, и он быстро обернулся, радостный и счастливый.

В дверях мастерской стояла Наталья Александровна в каракулевой кофте, в такой же шапочке, свежая, румяная с мороза, и глядела на Виталина радостным взглядом.

Он понял сразу ее мысли и весело ответил:

— Бросил, хочу работать!

Она только засмеялась в ответ и быстро кивнула головою.

Виталин взял палитру и стал выпускать на нее краски.

— Хочешь завтракать, или подождешь обеда? — спросила Наталья Александровна.

— Подожду обеда, — ответил Виталин, смешивая краски, и взял кисть.

Наталья Александровна села подле него. Саша притащил в мастерскую складную крепость и уселся с нею на полу.

— Это все эскизы, — говорил Виталин, быстро водя по холсту кистью, — типы, которые я видел! Я изображу игру в момент азарта. Увидишь, какая будет картина! Ты думала, что уже всему шабаш? Наталья Александровна кивнула.

— Я боялась. Ты так увлекся игрою. Правда, мы от игры поправили все дела, но теперь я ее проклинала. Это гадость! Пока ты выигрывал, я не думала об этом. Но когда ты стал проигрывать… ты проигрывал чужие деньги и то — тяжело, а если это трудовые, если это последние… ужасно!..

— Ну, таких бы я не проиграл, — с уверенностью ответил Виталин.

— А в первый раз?..

Виталин подумал об этом первом разе и ему на миг стало жутко.

— Теперь Чирков выигрывает, — сказал он: — только он умнее меня. Ходит не каждый вечер.

— Она была и хвалилась. Говорила, тысячу выиграл.

— Мама, купи мне пушку! — закричал Саша, — такую, как мы видели.

— Я куплю! — сказал Виталин, быстро водя по холсту кистью.

— Это кто? — спросила Наталья Александровна, указывая на Кострыгина.

— Тот, кто свел меня в клуб. Приятель. Кажется, маклер, или какой-то агент.

— Прямо разбойник.

— Вроде этого! — засмеялся Виталин. — Я хотел еще зарисовать маклера, который помог мне тогда отыграться, и все не могу схватить его рожи. Вот так и мерещится, а на холст не дается…

— Кушать подано, — доложила горничная.

Они прошли в столовую и Виталину казалось все вокруг обновленным, возрожденным.

— Нога моя в клубе не будет! — сказал он громко. — Вечером поедем к Чиркову.

— Вот тебе и твоя удача, — сказал патрон чертенку, — чувствуешь?

— Пхе! — ответил чертенок, — это он только так… У него ничего, ничего не останется и он у нас будет… И он, и все!.. Я знал, что делал. У меня время еще есть…

XVII

Чирковы, видимо, поправились. Сам, в лохматом рыжем домашнем пиджаке, выскочил в кухню на голос Виталина и радостно закричал:

— А, наконец-то! Маня, Федор Павлович с женой!

— Сейчас! — откликнулась жена Чиркова, и в ее голосе слышалось довольство.

Виталины вошли в большую комнату. Здесь прежде стоял продавленный диван, убогий стол и плетеные соломой дачные стулья.

Теперь кисейные занавески украшали три окна, а в комнате стоял полный гарнитур будуарной мебели, и все вокруг имело уютный вид.

— Сейчас устроимся! — сказал Чирков и выбежал в кухню.

Марья Павловна в красивом шерстяном капоте (что она считала почти «шиком») вышла к гостям и, крепко поцеловавшись с Натальей Александровной и пожав руку Виталину, сказала:

— Я думала, вы и не покажетесь!

— Ну, вот! Старые приятели, чай! — добродушно ответил Виталин и спросил, невольно оглядываясь по сторонам:

— Что, Сережа работу получил?

— Да, понемногу работает, — ответила, чуть улыбаясь, Марья Павловна.

— Хорошо устроились, — сказала Наталья Александровна.

Чиркова оживилась.

— Правда? Мне эта мебель очень нравится. Теперь хоть кого принять не стыдно. Слава Богу, поправились!..

И она дружески-откровенно начала рассказывать о пережитых бедствиях и о теперешнем сравнительном благополучии.

— Ребятишек одели, сами оделись, мебель, посуда… долги по лавочкам! — и лицо ее при этом светилось радостью.

— Большой заказ получил? — спросил Виталин. Марья Павловна вдруг весело расхохоталась.

— Шутник вы! Будто не знаете? Ведь, это он все в карты выиграл!

— В карты?..

Виталин вдруг почувствовал в глубине души что-то вроде зависти и тотчас устыдился этого чувства.

— Что же, слава Богу!

Наталья Александровна сразу покраснела. Ей стало невыносимо совестно, что открылось то, что она скрывала, что, значит, знают — откуда и у них средства.

— Как же, в карты! — оживляясь, заговорила Марья Павловна, и лицо ее разгорелось. — В тот вечер, когда вы проиграли, — она улыбнулась, — он четыреста рублей принес. А потом почти каждый день — то сто, то двести, и вот опять триста принес.

— И не проигрывает? — не без зависти спросил Виталин.

— Бывает; но тогда он не идет дня три, четыре.

В это время вернулся сам Чирков, нагруженный покупками.

Прислуга уже накрыла на стол и внесла самовар. Чирков вошел и, услышав о чем идет речь, весело сказал:

— Это, Федя, повыгодней иллюстраций, да рисуночков! Годик бы так поработать и — ша-баш!

— Идите сюда! — пригласила Чиркова Виталину, отходя к столу.

— А нам — сюда!

Чирков с Виталиным остались на диване.

— Так тебе везет? — заговорил Виталин. Чирков кивнул.

— Я за стол не сажусь. Все мажусь. Сначала в этот ходил, в Немецкий, ну, да там — гадость. А теперь в Купеческий хожу. Вот там игра!

И он начал рассказывать.

— Восемь, десять столов и на всех дают «ответы». Нет такой суммы, на какую не ответили бы. Ставь хоть тысячи! Бывают комплекты по восьми, по десяти тысяч и тут же, рядом с сотенными, можешь ставить рубль. Вот там игра! Такой игры нигде нет. Недавно один прометал двадцать четыре тысячи; на другой день известный всем купец отдал пятнадцать тысяч. Люди подходили к столу с шестью рублями и отходили с сотнями.

Я проиграл все. Занял три рубля и вернулся домой с тремястами! Хочешь, я и тебя сведу туда?