Картахена - Страница 27

Мысль о том, что Аверичи надо убить, возникла у меня не сразу. Вернее, поначалу у меня вообще не было никаких мыслей. «Бриатико» меня заворожил. Две недели прошли в прогулках по коридорам после отбоя, разговаривать с людьми мне не слишком хотелось. Меня не оставляло ощущение, что они все – мои гости. Только незваные.

Потом в голове стали мелькать кусочки пазла: нож? удавка? Отравить в столовой за ужином? Подсыпать ему порошок из побегов лианы, Dahlstedtia pinnata, или подлить в молоко сок ассаку – отраду индейских рыбаков? Чем Аверичи не рыба – он задохнется, замечется и выпрыгнет из воды. А потом всплывет брюхом вверх.

Нет, в отравителях есть что-то жалкое. К тому же их всегда разоблачают. Аверичи должен не просто умереть – он должен вернуть то, что украл. Этого не сможет сделать человек, захлебывающийся пеной от цикуты или, скажем, ослепший от аконита. Аверичи должен испугаться, сделать, что велят, а потом умереть.

Значит, пистолет. Утром или вечером? Спозаранку? После того, как погасят свет?

Прожив в «Бриатико» две или три недели, человек становится пленником особого ритма. Завтрак начинается слишком рано, после обеда нельзя шуметь, после десяти – вообще отбой. Свет в коридорах горит только блеклый, красноватый, как в борделе. Только там темнота скрывает засаленные занавески, а здесь все чистое, голубое с золотом, двенадцать человек одних горничных. Может, поэтому мне не хотелось убивать Аверичи в отеле, отмывать кровищу пришлось бы Пулии или кому-то вроде нее, а как убить без крови?

Пистолет мне продали на блошином рынке в Венцано, парень честно предупредил, что выстрелить из него удастся раза два, не больше. Значит, жертву нужно выманить подальше от отеля (скажем, в дальний конец парка, к павильону). Но как? Еще мне нужна была возможность выстрелить в упор. И потом, куда стрелять, чтобы не повредить марку? В каком кармане он ее носит? И в каком виде? Пришлось хорошенько порыться в Сети, почитать филателистические форумы и прочее. Там говорилось, что никто в здравом уме не станет отклеивать марку с бумаги, если есть возможность этого не делать. Значит, владелец держит ее в бумажнике или в блокноте, в чем-то плоском, размером не меньше открытки.

Мне могло не хватить решимости, и это меня беспокоило. Но сомнения не успели растворить мою ярость: все произошло раньше, чем предполагалось по плану. Поздним вечером, увидев с верхней террасы одинокую жертву, направляющуюся в парк, убийца не мог упустить такой дивный случай (отличное начало для дешевого триллера). Пробираясь по аллее с пистолетом, заткнутым сзади за ремень джинсов, убийца испытывал беспокойство. Убийца не любит делать серьезные вещи впопыхах. Но случай упускать было жалко, тем более что темнота сгустилась прямо на глазах, как будто выключатель повернули.

Решимость вернулась ко мне, как только Аверичи поднялся со скамьи, белея в полумраке своей рубашкой-сафари с нагрудными карманами, развел руками и удивленно засмеялся. Мне сразу стало ясно, где у него бумажник, оставалось только нажать на курок. Потом все пошло не так, но теперь уж ничего не поделаешь.

Комиссара я отыскала в траянской бильярдной. Это единственная бильярдная на четыре деревни, и там всегда полно народу, хотя сукно на столах вытерлось почти до дыр. Зато там подают вино с самого утра, а возле бара можно курить и читать свежие газеты. Когда я вошла в подвал, освещенный двумя тусклыми лампами, комиссар как раз отошел от борта, уступая место своему партнеру, сержанту, с которым он приезжал забирать тело моего брата. У этого сержанта кривые ноги и плоский затылок, что говорит о жадности и себялюбии. Из него выйдет отличный старшина карабинеров. Увидев меня, комиссар досадливо поморщился:

– Чего ты хочешь? У меня обед до четырех, приходи потом в участок.

– Я нашла орудие убийства.

– Неужели? – усмехнулся сержант. – Давай его сюда, я добавлю его в нашу коллекцию.

– Взгляните вот на это. – Я старалась говорить спокойно, хотя мне хотелось кричать. Не доставая гарроту из платка, я положила ее на зеленое сукно рядом с шаром, остановившимся у самой лузы.

– Похоже на гарроту. – Комиссар не выглядел удивленным. – Девочка принесла нам не пистолет, слава святой Катерине. Она принесла какую-то штуку и сейчас скажет, что это та самая штука, которой попортили горло ее брату.

– Разумеется, та самая. – Я почувствовала, что ноги слабеют, и прислонилась к барной стойке. – Я нашла это у Риттера, постояльца отеля.

– Разве обыск постояльцев входит в твои обязанности? – Комиссар поглядел на меня, насупившись. – И почему ты привезла это сюда, а не вызвала полицию в отель?

– Потому, что не хочу поднимать шум в «Бриатико». Там и без того неспокойно.

– Допустим, это гаррота, хотя и очень странная. – Сержант слегка покачивался на своих кривых ногах. – И как ты теперь докажешь, что улика принадлежит именно ему?

– Да у него их целая пачка, – выдохнула я.

Вентилятор, стоявший на стойке бара, гнал сигаретную горечь прямо мне в лицо. Почему они не берут гарроту в руки, думала я, почему мы не едем в участок, чтобы приобщить ее к уликам? Почему эти двое стоят здесь в своих перепачканных мелом черных рубашках и смотрят на меня как на остолопку? Теперь, когда я записываю это в дневник, я вижу, что и впрямь выглядела глупо. Но в тот день злость душила меня почище гарроты.

Мы все же поехали в участок, и по дороге комиссар отчитывал меня за назойливость, а сержант невозмутимо крутил руль. Приехав, мы вошли в кабинет, мою находку положили на стол, а комиссар взялся за телефон и долго добивался у нашего портье, чтобы тот соединил его с администратором. Я представила, как взъерошенный Витторио чертыхается и торопливо втыкает проводочки в нужные гнезда.

Администратора не нашли, номер его личного телефона я вспомнить не смогла, тем временем Витторио поймал проходящего мимо пианиста и попросил его подойти. О боже, только не пианист, подумала я, а вслух сказала:

– Такие вещи не делаются без соблюдения формальностей. Вы должны были поехать туда с сержантом, изъять улики и приобщить их к делу. А вы звоните портье, как будто речь идет о домашнем розыгрыше.

Комиссар отмахнулся и заговорил сердитым голосом:

– Вы кто? Музыкальный работник? Сойдете и вы. У полиции есть вопрос, касающийся безопасности отеля. Где сейчас ваш постоялец по имени Риттер? Передайте администрации, что мы хотим с ним поговорить. А еще лучше, позовите его к телефону, я подожду.

На том конце трубки что-то удивленно спросили, и комиссар ответил:

– Нет, это срочно. У нас появились новые показания по делу. Что это за железки, похожие на гарроты без ручек, оказались в личных вещах упомянутого синьора?

Было слышно, как в отеле брякнула положенная на стойку трубка, мне показалось, что я различила знакомые голоса, а потом на том конце быстро заговорили и, кажется, даже засмеялись. Не то чтобы я услышала смех, просто лоб у комиссара разгладился, он фыркнул, дослушал до конца, положил трубку и обернулся ко мне:

– Проверять не пришлось, мы сразу получили ответ. Так и быть, я прощу тебе испорченную сиесту. И не появляйся здесь, пока тебе в голову не придет что-нибудь более убедительное.

– Что он вам сказал?

– На вот возьми, – он взял гарроту двумя пальцами и протянул ее мне, – верни ее хозяину. Платок я оставляю в качестве штрафа. У Джузеппино вечно не хватает чистого платка в кармане. Верно, сержант?

– Что такого веселого он вам сказал? – Я убрала руки за спину. – И вообще, почему вы верите объяснению пианиста? И с какой стати объяснение было у него наготове?

– Потому что это его железки. – Комиссар опустил улику в карман моего платья. – Он попросил Риттера купить их в городе, потому что сам не выберется туда до воскресенья. Позавчера он дал ему тридцать монет, а Риттер привез заказ из магазина, но еще не успел передать.

– Из магазина?

– Из магазина Сталоцци возле рынка, он торгует старыми роялями и всякой прилагающейся к ним дребеденью. Это рояльные струны, девочка. Новенькие рояльные струны. На них играют музыку. Отправляйся работать и не шарь больше по чужим ящикам. Посади ее на автобус, Джузеппино.