Картахена - Страница 22

– Может, твой англичанин захочет прийти туда и поговорить с ними на родном языке? – спросила мать. – Он ведь, наверное, скучает. Я бы скучала!

Мама чувствует себя лучше, она вымыла все окна и встретила меня на крыльце с гордой улыбкой; на ней была клетчатая рубашка Бри, которую она надела для уборки. Подходя к дому, я увидела мелькание знакомой ткани сквозь ветки олеандра и вся покрылась гусиной кожей, даже дышать перестала. Все отдала бы за то, чтобы из кустов вышел мой брат.

Раньше мама любила Бри, а меня просто терпела, наверное, я была слишком мелкой и капризной. Когда отец ушел, она приходила к брату и ложилась в его кровать поплакать, а в мою никогда не ложилась. Ему было девять, а мне пять. Потом мама заболела и перестала его любить. Но если я скажу ей, что он умер, она развалится на мелкие кусочки, это точно.

В тот день, когда я нашла у Риттера орудие убийства, заменить меня было некому, пришлось ждать до следующего утра. Я собралась идти в Аннунциату сразу после завтрака, боялась не застать комиссара на месте. Все утро вещи валились у меня из рук, разбился даже флакон с душистой солью – меня смущало то, что придется соврать полицейским, то есть в первый раз в жизни нарушить закон.

Но разве я могу рассказать им, что вчера обнаружила в нашем чулане кредитную карточку убитого Аверичи? Взялась перетряхивать зимние вещи, чтобы убрать их на сезон, засыпав в карманы вишневого табаку, и нашла золотую Визу в кармане пальто, которое мама давно не носила, но и выбросить никак не решалась. Зачем Бри ее оставил, ума не приложу, неужели надеялся подобрать пин-код? Или просто сверкнуть ей небрежно на танцах, потянув за краешек? Какое-то время я стояла в пахнущей сухим луком темноте, прижимая карточку к губам. Бедный мой братик, не смог расстаться с чужим, где-то существующим богатством. Найди этот кусок пластика кто-то другой, он мог бы оказаться прямой уликой, доказательством преступления. Впрочем, брату уже все равно. А я торопиться не стану. Хватит с них гарроты.

Что до карточки, то пора завести себе ящик с уликами, как в полицейском участке, и положить туда номер первый: открытку с дыркой в левом верхнем углу. И номер второй: золотую Визу. Однажды они мне понадобятся.

Капитана по прозвищу Ли Сопра я увидела только на шестой день работы, он не ходит на процедуры и не делает уколов, а в столовой бывает редко, предпочитая заказывать еду в номер. В тот день он вышел из процедурной, розовый после хамама, швырнул полотенце в корзину и вышел вон, даже не посмотрев на нас с Пулией. Махровый халат был ему велик и доставал до полу, волосы были слишком белыми, как будто он пудрил их тальком, но выглядел капитан, как ни странно, не смешно, а величественно. Прямо как стареющий император с византийской мозаики. Когда он скрылся за дверью хозяйского кабинета, мы с Пулией посмотрели друг на друга со значением и вернулись к своему занятию. Вообще-то, это ее работа – разбирать белье, но я все равно слонялась без дела. К тому же я люблю запах кладовки, там пахнет сушеной петрушкой, цедрой и почему-то камфарой.

Я подошла к шкафу с бельем и заглянула внутрь: туго скрученные полотенца голубели там на дне, словно спины неведомых рыб. Свежих осталось совсем немного, на завтра не хватит – весь день будет идти дождь, а значит, озябшие старички соберутся в хамаме и потребуют внимания.

Кого я ищу в этой богадельне? – думала я, расправляя простыни со следами лечебной грязи. Мужчину с сильными руками, способного стрелять и душить одинаково хорошо. Человека, который скрывает свое прошлое и не хочет быть узнанным. Того, кто хорошо знает деревню и земли «Бриатико». Может, я ищу сына покойной хозяйки? Сколько лет этому человеку? И не его ли battesimo на снимке, присланном мне братом? Тогда это выглядит довольно странно: крестят наследника Диакопи, а народу всего ничего. У нас в деревне на крестинах в церкви не протолкнуться.

Если речь идет о наследнике, то вычислить его возраст довольно просто. На хозяйкиной могильной плите из розового гранита вырезаны цифры: 1932–2001. Породистая лошадка Стефания не могла родить раньше, чем ей исполнилось восемнадцать, значит, мы можем начать года с пятидесятого и закончить семьдесят седьмым. Отсюда следует, что человеку, которого я ищу, может быть самое большее пятьдесят восемь. И самое меньшее тридцать. Таких в отеле раз два и обчелся. Доктор? Нет, его отец и мать живут в Альгеро. Администратор? Тосканец. Вечером надо будет сесть и составить список подходящих людей.

– О чем ты задумалась? – Пулия шлепнула меня по спине.

Корзина с мокрыми простынями была набита доверху, мы подняли ее и поставили на тележку. Эту тележку для белья соорудил нам помощник повара, в прошлой жизни она была инвалидной коляской одного постояльца с третьего этажа. Мы выкатили тележку в коридор и уже собрались уходить, когда в кабинете хозяина раздался смех, громкий, жестяной, как будто в корабельную рынду бьют. Смеялась Бранка, ее ни с кем не спутаешь.

– Ты слышала? – Пулия округлила глаза. – Вот незадача. Пошли скорей отсюда.

– Почему? – Я невольно перешла на шепот.

– Лучше всего не знать таких вещей о вдове. Особенно когда траур еще не прошел.

Ветер внезапно усилился, в кабинете хлопнула створка окна, и за стеной снова засмеялись. Когда отель перестраивали, повсюду снесли добротные стены, а взамен понаставили гипсовых, так что слова Бранки я слышала отчетливо:

– Хорошо, что я не успела ему ответить, век бы не отмылась. Мало меня в феврале изводили! Я это письмо поначалу хотела в полицию снести. А потом решила заплатить. Одним словом, повезло мне.

– Да, повезло тебе, – сказал Ли Сопра скучным голосом. – А парню не повезло. Слушай, давай земельные документы посмотрим. У меня с компьютером что-то случилось, завтра повезу его в Салерно. Заодно в адвокатскую контору зайду.

– Адвокат этот смотрит на меня, будто я чужого хочу. Насторожен, точно куропатка на яйцах. Почему они все терпеть меня не могут?

– Не обращай внимания. Я же сказал, что помогу все уладить. Разве я не все твои дела улаживаю? Или ты недовольна?

– Ладно, хватит подслушивать, – буркнула Пулия за моей спиной. – Отнеси лекарства на третий этаж и проследи, чтобы никто таблетки за щеку не закладывал.

– Неужели у них любовь? – спросила я, чтобы задержать ее еще на минуту.

– В этом отеле все выглядит не так, как есть на самом деле. Такое уж это место. А скоро его продадут, и останусь я на старости лет без работы.

– Кто это в здравом уме купит нашу богадельню?

– Еще как купят, – возмутилась Пулия. – В конце января сюда приезжал нотариус, думаю, что они с Аверичи обсуждали продажу. На три часа заперлись в библиотеке.

– Знаешь, меня учили не верить в совпадения. В январе приезжает нотариус, через две недели хозяина убивают на окраине парка, а теперь капитан разглядывает в его кабинете земельные бумаги. Здесь определенно есть связь.

– Где это тебя учили? – Пулия выпрямилась и хмуро на меня поглядела. – Человек такого полета, как Ли Сопра, не станет связываться с незаконным делом. А совпадение свое ты из пальца высосала! Люди умирают каждый день, потому что Господь создал нас смертными.

Черта с два. Люди умирают, когда кто-то хочет, чтобы они умерли, подумала я, но вслух ничего не сказала. Нет ничего хуже раздосадованной Пулии.

Выйдя за ворота, я увидела тренера Зеппо, восседавшего на скутере в черных очках, хотя солнце едва пробивалось сквозь тучи. По черным очкам весной сразу видно северянина. Чем южнее провинция, тем реже там видишь людей, скрывающих взгляд. Вторая пара черных очков в отеле принадлежит капитану, но тот, по слухам, испортил себе глаза сиянием арктических льдов. На Зеппо была красная кожаная куртка, одной ногой он упирался в каменную стену, другая стояла на земле, и вся его поза выражала готовность крутануть ручку и что есть духу помчаться по шоссе. Волосы тренера сияли на солнце, будто свежая сосновая стружка.