Карнавальная ночь - Страница 8

– Но, – продолжала Маргарита, – он и в половину не так хорош, как Ролан.

– Возможно, – повторил Жулу, прикуривая сигару от свечи. – Ты хочешь есть? Пойдем ужинать на кухню, там лучше.

– Я не пошла на свидание с Леоном Мальвуа.

– Смотри-ка, и вправду!

– Ты разве не заметил?

– Нет… я думал только о соусе к цыпленку.

– Какой же ты дурачок! – добродушно рассмеялась прекрасная Маргарита. – Поцелуй меня.

Жулу заупрямился.

– Я не приму Ролана, – сказала красавица, обвивая руками шею Жулу. – Видишь, как тебя любят.

– Наверное, надо было вместо пива взять две бутылки вина в долг?

– Однако ты не ревнив, Кретьен! – воскликнула Маргарита, внезапно рассердившись.

– Нет, – не моргнув глазом признался этот увалень-Буридан.

Маргарита закусила носовой платок, в ее глазах мелькнула презрительная насмешка.

– Ревновать к кому? – преспокойно продолжал Жулу. – К английским лордам? К русским князьям? К господину Леону Мальвуа? К этому простофиле Ролану? Да какое мне до них дело!

Сжатый кулак Маргариты впечатался в физиономию Жулу, так что у него из носа брызнула кровь.

– Дурак! Дурак! Дурак! – трижды прокричала она в безумном гневе.

Жулу осторожно положил сигару на каминную доску, грубо схватил Маргариту и одним махом бросил ее на пол.

Несколько секунд она оставалась неподвижной. Взволнованная, с растрепанными волосами, она прерывисто дышала.

– Сумасшедшая, – мягко произнес Жулу, словно просил прощения. И сурово добавил, желая предотвратить уже знакомую ему сцену: – Только не надо нервических припадков! Ты станешь вся красная, милая моя.

Слеза покатилась по щеке Маргариты.

– Не плачь, – взмолился Жулу. – Ударь меня, если хочешь, только не плачь!.. Ну хорошо! Да, я ревнив! Если ты ударишь кого-нибудь, если кто-нибудь тебя побьет… если ты скажешь кому-нибудь, как мне сейчас, «дурак»… и таким же тоном, я убью его!

– Это правда, Кретьен?

– Правда!

Маргарита поднялась и отбросила назад свои пышные волосы, покрывшие полуобнаженную спину, словно мех.

– Ты довольна? – прорычал этот распалившийся наконец Буридан.

Маргарита с сомнением взглянула на него, а затем нахмурилась.

– Убирайся, – коротко и жестко приказала она. – Ты мне противен! Я стыжусь тебя! Если я стану тем, кем должна стать, я не возьму тебя даже в лакеи!

Жулу уставился на нее с открытым ртом, словно этот внезапный приступ ненависти несказанно удивил его.

– Сумасшедшая! – жалобно пробормотал он, склоняя курчавую голову.

Маргарита задумчиво накручивала на пальцы пряди роскошных волос.

– Может быть, мне сходить за вином? – робко предложил Жулу.

Раздался звонок в дверь, и молодой звучный голос позвал:

– Маргарита! Маргарита!

– Давай, старайся! – торжествующе рассмеялся Жулу. – Нас нет дома.

Но Маргарита перебила его:

– Открой, болван, я хочу взглянуть на него.

Далеко от Парижа между Жосселеном и Плоермелем, что в департаменте Морбиан, родители Кретьена Жулу звались граф и графиня Жулу Плесган дю Бреу. В приходской церкви у них была собственная скамья слева от аналоя. По знатности они равнялись с королями, а по доходам с пастухами. Эти дворяне имели тысячу экю ренты. Однако в тех благословенных краях можно встретить и более бедную знать, лихо разъезжающую на каретах без рессор по проселочным дорогам своих бывших вотчин.

Может быть, вы будете смеяться, но графское семейство держало шестерых слуг и трех лошадей, две из них были одноглазые, третья – слепая. В замке Бреу давали балы, праздновали годовщины свадьбы. Двух дочерей не спешили выдавать замуж, ибо надежды и упования семьи были связаны с Кретьеном, призванным вернуть блеск и славу древнему роду. Дела шли все хуже и хуже. Пятьдесят лет назад между Жосселеном и Плоермелем с тысячей экю ренты можно было жить припеваючи. Не там ли стоит великолепный замок Роанов, принцев Леонских, располагавших пятьюдесятью тысячами пистолей? Тысяча экю! Да вы представить себе не можете, чего стоил экю в тех краях!

Однако графу и графине пришлось выделить тысячу двести франков на содержание Жулу, наследника, надежду, продолжателя рода. Выдаваемые ежегодно двенадцать сотен франков должны были поспособствовать тому, чтобы Кретьен Жулу стал адвокатом и научился зарабатывать деньги.

Зарабатывать деньги! Отираться в суде! Сделаться адвокатишкой! Какой позор для Жулу Плесгана дю Бреу, родственника Роанов – и не какая-нибудь там седьмая вода на киселе! – кузена Рие, племянника де Гулеа, родни Фиц-Роев де Клар! И что же потомку древнего рода, родне знатнейших семейств Франции вести тяжбы в суде, скрипеть пером, марать бумагу, тянуть деньгу с клиентов?! Увы, увы! До чего мы докатились! Граф и графиня – милейшие люди, по общему мнению – долго раздумывали, прежде чем отдать единственного сына в адвокаты. Но к 1832 году звонкий и тяжелый экю прежних времен изрядно похудел и утратил былую силу.

Из тысячи экю вычтем тысячу двести франков, на содержание родителей, двух дочерей, шести слуг и трех лошадей, остается шесть сотен экю. Пришлось немного затянуть пояса.

Но надежда грела: Жулу будет адвокатом! Не такое уж это дурацкое занятие. Надо же беречь и охранять Закон. А выборы! Кретьен Жулу уже немножко депутат по праву рождения! Напыщенные заводчики больше не посмеют сказать о нем «недоросль-недоучка». Недоучка? Черта с два! Жулу обучается в самой столице! Целых три года! Каждый год обходится в двенадцать сотен франков, всего выходит три тысячи шестьсот франков. Посторонитесь, богатые заводчики! У Жулу большое будущее. На смену пике пришло перо. Открывайте шире двери: Жулу идет!

Да что там три тысячи шестьсот франков! А восемь лет в колледже в Ванне по семьсот франков в год – сочтите-ка! А тысяча франков, что отвалили молодцу, который, загримировавшись под Жулу, сдал за него экзамен на степень бакалавра! А поборы в святая святых – на факультете права! А разорительные экзамены! А суммы, отправленные тайком матерью-графиней! Что и говорить, Жулу оказался бесценным животным, ослом стоимостью по меньшей мере пятнадцать тысяч франков. За эти деньги можно было выдать замуж обеих дочерей, купить ферму или пожизненную ренту. Но, взвесив все «за» и «против», решили сделать ставку на великое будущее Жулу, пусть даже для этого пришлось бы снять последнюю рубашку, и, как ни странно, оказались правы, в чем нам еще предстоит убедиться.

Однако занимая столь исключительное положение в семье, Жулу вовсе не возгордился. Наезжая в родительский замок, он легко сходился с субретками, обутыми в деревянные сабо, и занимал деньги у Иомика, главного конюха, получавшего жалованье аж 36 франков в год!

Все тайное становится явным: к концу третьего года обучения праву выяснилось, что адвокат из Кретьена не получился. В замке Бреу с ужасом осознали, что пятнадцать тысяч франков были потрачены впустую. Жулу вел в Париже жизнь Полишинеля. Он отлично играл в пульку, но более никаких талантов не проявил. Он наделал долгов. Бедная мать выплакала все слезы, дочки вставляли через слово душераздирающее «мы же говорили». А добрый знакомый, ссужавший семью деньгами, послал свое письменное проклятие, даже не заплатив за почтовую марку.

Такова история Кретьена Жулу, «дурака» при ослепительной Маргарите. Разумеется, в этой истории нет ничего оригинального. На почве Латинского квартала, студенческой вольницы, такие типы произрастают дюжинами. Из них получаются вечные студенты, любимая пожива авторов водевилей. Когда смотришь водевиль про такого бедолагу, животики можно надорвать от смеха.

Да только Жулу был не совсем обычным недоучившимся студентом. Он по-прежнему оставался деревенским жителем, поместным дворянчиком, стражем бретонской чести, любителем сидра и отважным волокитой. Он был из тех, что, напившись, валяются в придорожной канаве, хмельные и блаженные. Но в парижской грязи эти дикие волки не могут спать, здесь они пьянеют иначе. Порою их начинает лихорадить, и они впадают в ярость.