Карми (СИ) - Страница 40

Том застонал глухо, протяжно, отпуская его волосы и цепляясь за подушку, как за соломинку. Ресницы задрожали, и веки сомкнулись. Гибкое тело зависло над кроватью дугой:

- Крис… – прохрипел Том, пытаясь взять под контроль сорвавшееся дыхание. – Сукин ты сын… Так нечестно…

Кончики пальцев осторожно проникли следом за языком, по влажной дорожке, толкнулись настойчивей, растягивая узкую плоть.

- Технически, – хрипло рассмеялся дарк. – Моего отца сукой назвать нельзя... только кобелем. И одного, и второго...

- Ты за это заплатишь, – прошипел Том, пытаясь расслабиться и не стонать уж слишком очевидно. – Проклятье… – Не дотянуться до него, не потребовать и не приказать. В полной власти. Том облизнул пересохшие губы, прислушиваясь к ощущениям собственного тела, никак не могущего решить, чего больше – дискомфорта или удовольствия.

Пальцы снова уступили место языку. Язык – пальцам. Крис то и дело ласкал напряженный член, возвращался к сжимающемуся колечку мускулов и снова принимался за сладкую муку, пока наконец не решил, что достаточно.

- Обязательно, – сорванным голосом пообещал он, укладывая Тома на постель. На миг завис над ним на вытянутых руках, вглядываясь в лицо. – Я знаю, и я готов.

Он вошел в такое желанное тело осторожным толчком, одновременно накрыв губы Тома своими, будто желая выпить первый стон или вскрик.

И Том его не разочаровал. Застонал сильно, вцепившись пальцами в его влажные плечи, сжавшись на миг так, что от боли перехватило дыхание. Выгнулся в инстинктивной попытке уйти от проникновения, но только еще больше прижался к сильному телу, отдавая его обладателю и свои стоны, и свое дыхание. А потом ноги обвились вокруг бедер капканом, и остались на спине белые полосы от сильных пальцев.

Толчок и глубокий поцелуй. И еще один и еще, толчки в ритме поцелуев или поцелуи в ритме проникновений? Одно дополняло другое, как судорожные вздохи, как тонкая пленка пота, укрывшая тела. Ни секунды покоя, то легче, то быстрее, не позволяя привыкнуть, не позволяя забыться и потеряться.

Не вымолвить слова, не отстраниться. Даже стоны и вскрики не отражаются от этих стен. Только шорох белья, сорванное дыхание, да влажный звук поцелуев, в которых тонет все. Память, страх, вся прошлая жизнь. Есть только это здесь и сейчас. Двигающийся в покорном теле напряженный член, как символ обладания. Слившиеся губы и объятия настолько тесные, что ни вздохнуть, ни выдохнуть. Удовольствие разрастается внутри, копится, не выпущенное наружу со вздохом, стоном. Искрят нервные окончания, горит кожа и слиплись ресницы от пота. И все равно мало, так мало.

Люблю тебя – каждым касанием. Каждым сдавленным всхлипом, клубящимся в горле рычанием. Люблю тебя – и это не обсуждается, это свершившийся факт. Не могу без тебя и не хочу. Люблю тебя. В моих руках сейчас и всегда.

Том вскинулся, отвернулся, уводя губы от очередного поцелуя. Напряг мышцы, поймав любовника в капкан своего тела, не давая двигаться. Ладонью стер с виска капельку пота, невесомо погладил щеку, скользнул ниже, массируя шею.

- За все надо платить, Крис… – прошептал Том в его губы, а потом вдруг напрягся, вытянулся куда-то. Голова капитана дернулась от рывка назад, и свет спальни отразился в сияющей стали. Запел воздух, и в следующую секунду зазвенел нож, упавший на пол, а по плечам дарка рассыпались безжалостно обкромсанные волосы. – Теперь ты мой, Крис Хэмсворт… – Хриплый смех был страшным, но губы, прижавшиеся ко рту – болезненно-нежными.

Впрочем, нежность почти сразу растворилась без следа. Она уступила место болезненной страсти, сильным рывкам Криса, уже без страха навредить или поранить. Не навредит, не поранит, сорвет еще один стон, и снова, и снова, а потом вскрик, и слизнет с тонких покрасневших губ капельку крови там, где зубы пропороли тонкую кожицу. А в голове – легко, будто вместе с косой ушла тяжесть гнетущих мыслей и забот. И расцветает в теле бритвенно-острое удовольствие.

Словно лезвия, вспарывают кожу на спине впившиеся ногти. Тело прижимается ближе и ближе, двигается в такт, принимает покорно и жадно, даря яркое, слепящее наслаждение. Кажется, захрустели позвонки под ладонями, но Том скулит, стонет, почти кричит не от боли. Содрогается тело, щедро делясь влагой, захлебываясь воздухом и еще одним стоном.

- Крис… – на грани слышимости, на последних каплях дыхания.

- Том... – эхом откликнулся тот, уткнувшись лицом в его шею. Слишком хорошо. Так хорошо, что каюта медленно кружится вокруг, свет золотистыми хлопьями оседает на коже, бликует на смятой постели, а острый запах секса коротит нервы.

Том устало хмыкнул и, сделав небольшое усилие, перевернулся на бок, так и не выпустив любовника из себя и не разжав объятий.

Дарк хорошо пах. Сильно. Так, как нравилось Тому. Всегда нравилось. Даже тогда когда Крис нес его в больницу на руках. От боли тогда сводило тело, но жар тела дарка, его сильные руки и запах он помнил до сих пор. Сумасшедший одержимый Хиддлстон, что теперь делать будешь?

- Прости, – шепнул он, с легким сожалением касаясь обрезанных волос. Он не жалел о том, что сделал. Он хотел этого. Но вот способ… Чуть дернулась бы рука – и дарк был бы уже мертв.

- Это ничтожная цена за тебя, – усмехнулся Крис. – Спасибо тебе, карми. Ты преподнес мне ценный дар.

- Пожизненное рабство? – тепло фыркнул Том, ероша его изрядно укоротившиеся волосы. Завтра надо будет сказать, чтобы девочки подравняли. – У тебя странные понятия о ценностях.

- Ну, я же дарк, – легонько тронул губами искусанные губы Крис. – Мы такие, мы странные.

- Я заметил, – Том пошевелился, инстинктивно сжимая мышцы вокруг обмякшего уже ствола Криса в своем теле, и сдавленно охнул. – Впрочем, во мне, наверное, тоже есть гены дарков, ибо мои понятия о жизни тоже отличаются от общепринятых. Например, у меня ощущение, что от губ ничего не осталось, но мне нравится.

- Я рад, что ты находишь это приемлемым, – усмехнулся Хэмсворт, прижимая к себе Тома. Правда, выйти из него все-таки пришлось. – И пожизненное рабство. И стертые губы. И измочаленные нервы. И ревнивца-дарка.

- А у меня есть выбор? – Том вскинул бровь отточенным жестом, а в его глазах заискрился смех.

- Уже нет. Сам мою косу обрезал. Значит – навсегда и мой. Надо было тебе раньше спрашивать меня о тонкостях бетанского этикета, – Крис тыльной стороной ладони погладил его щеку.

- Я знаю самое главное, этого хватит, – Том прикрыл глаза, откровенно наслаждаясь ненавязчивой лаской. – Мне нужно в душ. Да и тебе – тоже. Хотя мне нравится твой запах.

- Успеешь еще насладиться, – легкий, почти невесомый поцелуй. – Но на сей раз я в душ первый. – Кончиками пальцев по плечу Тома, по руке, и, поднимаясь на ноги, по бедру и длинным ногам, любуясь совершенством формы удивительного человека. Такого любимого. И всецело – его.

Том проводил его взглядом и перевернулся на живот. Дотянулся до брошенного ножа и вернул его под подушку, аккуратно взял отрезанную косу и отложил в сторонку. И только потом поднялся сам, морщась от саднящего ощущения. Повязав сброшенное полотенце на бедра, Том подошел к столику, жадно осушил бокал вина и опустился в кресло у огромного окна, перекинув ноги через подлокотник для удобства. Закрыл глаза и слабо улыбнулся. Безумный день. Один из лучших в его жизни. Изменивший все. Он прислушивался к плеску воды в душе и, наверное, впервые в жизни не хотел ни о чем думать. Оказывается, это приятно. Просто сидеть и слушать. И ждать.

...просто наблюдать сквозь приоткрытую дверь, так и не выключив воду, как Том сидит в кресле, прикрыв глаза. Этот момент Крис сохранит в сердце до последнего вздоха. Тот, кто решил быть до конца. Некоторые клятвы, даже не произнесенные, имеют силу, пока жив тот, кто их давал.

Крис улыбнулся и, коснувшись кончиками пальцев сенсора, запустил программу экспресс-очистки кабины. Пройдя через каюту, он остановился у кресла и склонился над замершим Томом, упираясь руками в подлокотники.