Каратель богов - Страница 12

– Спасибо, теперь все понятно… И с чего вы планируете начать подбираться к банковским счетам G.O.D.S.?

– С визита к Дьякону. И не намерен это откладывать. Я отправлюсь к нему уже сегодняшней ночью.

– Что-то я не улавливаю связи между этим религиозным фанатиком и покровителями Талермана. Разве они знакомы или у них есть какие-то общие интересы?

– Нету, насколько я в курсе. Но это не имеет для нас значения. У Дьякона я возьму, фигурально выражаясь, ключ зажигания, который запустит двигатель нашей операции и стронет ее с места. И едва это произойдет, вернуться на исходную точку и начать все сначала будет уже невозможно…

Невозможно вернуться на исходную точку… Девиз, который я непременно выбил бы на своем гербе, будь у меня таковой. Лишь однажды мне посчастливилось исправить допущенную мной фатальную ошибку и начать жизнь заново, но цена, какую я за это заплатил, устроила бы далеко не каждого. Даже удивительно, что она вообще оказалась мне по карману…

Трудно сказать, согласился бы я сегодня добровольно сгореть заживо, но четыре года назад эта идея не выглядела такой уж дикой. Почему? Ну, во-первых, меня намеревались поджарить в исключительно научных целях умнейшие на планете люди, которые, разумеется, не были заинтересованы в моей гибели. А во-вторых, мой жизненный путь на тот момент уперся в глухой, непроходимый тупик, и иного способа выбраться из него, кроме как подвергнув себя экспериментальному самосожжению, я попросту не видел.

У каждого Наполеона и Гарри Каспарова есть свои Ватерлоо и «Deep Blue». Ареной моего судьбоносного поражения стал Габон, где я – оперативный агент Ведомства, – противостоял давно спевшемуся альянсу сразу трех игроков: ЦРУ, египтян из «Мухабарат аль-Харбии» и СОР Иордании. Гражданская война, охватившая Габон в 2054 году, являлась благодатной почвой для того, чтобы пополнить Ведомственные банковские счета, в чем я по долгу службы был большой специалист. И хоть чутье подсказывало мне поумерить амбиции, взять передышку и уступить этот лакомый пирог кому-нибудь из сослуживцев, я не прислушался к собственной интуиции.

А зря.

Несколько побед подряд, одержанных мной до этого в других концах света, вскружили мне голову. Вот я и решил, пока прет масть, занести в свой послужной список еще один плюсовой пунктик. Тем более что грубые политические игры Африки с их изначально простыми – практически хрестоматийными – раскладами не требовали от нашего брата-комбинатора особого напряжения ума и сил.

Допущенная мной на сей раз ошибка заключалась в одном: как бы я ни спешил, как бы ни рвался из кожи, мои противники меня опередили. Проведя в нашей игре весьма изящную дебютную комбинацию, они изловчились одним махом настроить против меня всех моих потенциальных союзников. Чем и определили свой дальнейший успех в этой партии. Приноровиться к ней и отыграть инициативу я не сумел при всем старании. И в итоге был досадным образом разоблачен, после чего едва унес ноги, бежав с позором из Габона под дружный хохот оперативников трех разведок, а также перекупленных ими моих бывших резидентов.

После столь сокрушительного фиаско и рассекречивания моей личности мне светила лишь работа каким-нибудь инструктором или консультантом в нашем учебном центре. Это в лучшем случае. А в худшем – бесславная и бесперспективная служба до пенсии в Ведомственной бухгалтерии или архиве. Ни то, ни другое меня категорически не устраивало. Особенно беря во внимание то, сколько времени, сил и нервов мне стоило дослужиться до должности комбинатора – командира оперативной группы отдела «Гермес». К тому же этот пост мог стать плацдармом для продвижения вверх по служебной лестнице – из взмыленной, пропыленной полевой грязи в полноценные, гладко выбритые штабные князи.

Я был и по сей день остаюсь ярым приверженцем заповеди, гласящей, что плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Ну, или на худой конец – полковником. Но ткните пальцем в любого другого сотрудника Ведомства, и вы с высокой вероятностью попадете в такого же фанатика своего специфического ремесла. Мы живем в нашем закрытом шпионском мире и считаем его единственным реальным миром на этой планете. И он – отнюдь не аллегория, ибо его законы позволяют нам много такого, что под страхом смерти не дозволено обычным людям. Вот почему все обитатели этого мира, включая меня, в той или иной степени поражены синдромом бога. И мы тяжко страдаем, когда повелевающие нами, более могущественные боги лишают нас наших полномочий. Один серьезный провал – и мы низведены до уровня простых смертных, коим навсегда отрезаны все пути в элитарный клуб, на самую вершину Олимпа.

Я потерпел непростительное поражение, прогневал верховных богов и был низвергнут ими на окраину моей вселенной. Где, пребывая в глубокой депрессии, начал влачить жалкое существование, когда мне неожиданно представилась возможность реабилитироваться. Вот только назвать ее удачей язык не поворачивался. За шанс вернуть себе все, что у меня отняли, я должен был пройти через натуральный ад. А затем, если повезет, вернуться оттуда живым и в здравом уме, после чего сразу приступить к долгому обучению по специальному курсу. Его программа являлась экспериментальной и была опробована до меня всего на пяти или шести подобных мне «добровольцах поневоле». В каждом случае ее успех носил переменный характер, и поэтому благополучное начало моей переподготовки отнюдь не гарантировало, что я переживу последующую пару лет в шкуре подопытного кролика.

Меня честно предупредили, что мне уготовано, если вдруг мое возвращение в строй сорвется из-за сбоя научной программы. Мне показали жертву такого сбоя, списанную в запас после полутора лет экспериментов. Это был изуродованный, безвозвратно сошедший с ума, седой инвалид, в коем я едва опознал парня, с которым мы когда-то учились на параллельных курсах Ведомственной учебки. Короче говоря, командование поступило со мной предельно честно: без обиняков дало понять, чем я рискую, подписывая контракт с теми, кто может превратить меня в неизлечимого калеку-идиота. Такого, которому не только файлы в архиве сортировать не дадут, но даже улицу подметать не доверят.

И тем не менее я согласился. Это был, пожалуй, самый смелый мой поступок в жизни, и он, как мне тогда казалось, того стоил. Я горел желанием стать прежним комбинатором и вернуться в настоящую игру по крутым ставкам, а не прозябать на задворках, документируя подвиги более успешных сослуживцев. И если ради этого меня заставляли сыграть в научный аналог русской рулетки, что ж, так тому и быть. В конце концов, разве работа, какой я занимался восемь лет до своего габонского провала, была сахаром и не грозила мне всякий раз скоропостижной смертью или увечьями?..

Мне повезло: я не пополнил собой статистику неудач ученых-экспериментаторов. И стал именно тем, кого они пытались из меня сотворить: одним из первых в мире редупликантов – оборотней, способных менять свой облик одним лишь усилием воли.

Я могу за считаные минуты полностью перестроить собственный организм на клеточном уровне посредством вживленных мне в тело уникальных наномодификаторов. Из-за биотехнологических ограничений я не могу перевоплотиться в женщину, ребенка, дряхлого старца или животное – только в мужчину от восемнадцати до семидесяти лет. Зато я умею менять, помимо собственного роста и комплекции, также тембр голоса и национальность – естественно, тоже в разумных пределах. Именно этому искусству – искусству глобального перевоплощения, – меня и обучали на протяжении двух лет, что были отпущены на мое перерождение и переподготовку.

Я не оговорился: иначе как перерождением произошедшие со мной метаморфозы назвать нельзя. Чтобы перекроить меня, обычного человека, в оборотня-редупликанта, мой организм пришлось подвергнуть сильнейшему болевому стрессу. Такому, после которого он, балансируя на грани смерти, начал отчаянную борьбу за жизнь – главное условие, при котором клеточные наномодификаторы могли прижиться в моем теле, восстановить поврежденные ткани и вернуть меня с того света. Крайне опасная процедура, потому что в случае неудачи тело попросту отторгло бы их. После чего я скончался бы в страшных муках от усугубленной ожогами обширной интоксикации.