Караин - воспоминание - Страница 8

Послышался тихий голос; он шел словно снаружи, проникая в освещенную лампой каюту из некоего сновидения. Караин говорил:

- Я жил в лесу. Она не являлась больше. Ни разу! Ни единожды! Я жил сам по себе. Она забыла. Это было хорошо для меня. Я не хотел ее; я никого не хотел. Я нашел заброшенный дом на расчищенном месте. Никто меня не тревожил. Иногда вдалеке слышны были голоса людей, идущих по тропе. Я отсыпался; отлеживался; там был дикий рис, проточная вода в ручье - и покой! Каждый вечер я сидел один у маленького костра перед хижиной. Много ночей прошло над моей головой.

Потом однажды вечером, сидя у костра после ужина и уставившись в землю, я начал вспоминать мои странствия. Вдруг я поднял голову. Я не слышал ни звука, ни шороха, ни шагов - но голову поднял. Через маленькую поляну ко мне шел человек. Я выжидал. Он приблизился и, не поздоровавшись, сел на корточки у моего костра. Потом обратил ко мне лицо. Это был Матара. Он смотрел на меня неистовым взглядом больших запавших глаз. Вечер был холодный; вдруг костер перестал греть; а он все смотрел на меня. Я поднялся и ушел оттуда, оставив его у костра, который не давал тепла.

Я шел всю ночь и весь другой день, а вечером развел большое пламя и сел рядом - ждать его. Но он не вышел на свет. Я слышал его в кустах то здесь, то там - шепот, шепот. В конце концов я разобрал слова - я слышал их раньше: "Ты мой друг - убей верным выстрелом".

Я терпел это, пока мог, потом бросился прочь, как бросился нынешней ночью из моего укрепления, чтобы добраться до вас вплавь. Я бежал - бежал со слезами, как ребенок, оставшийся один вдалеке от домов. Он бежал рядом беззвучными шагами, но с шепотом, с шепотом - невидимый, слышный. Мне нужны были люди, чем больше, тем лучше, - люди, которые не умерли! Так мы опять стали скитаться вдвоем. Я искал опасности, насилия, смерти. Я сражался в Аче, и храбрые жители этой земли дивились доблести чужестранца. Но нас было двое; он отводил от меня удары... Зачем? Я не жизни хотел, а покоя. Никто не видел его, никто про него не знал - я не смел никому сказать. Иногда он покидал меня, но ненадолго; потом возвращался, чтобы шептать или смотреть. Мое сердце было изорвано страхом, но умереть не могло. Потом мне повстречался старик.

Вы его видели. Люди называли его моим чародеем, слугой, меченосцем; но он был мне отцом, матерью, защитой, убежищем и успокоением. Мы встретились, когда он возвращался из Мекки; я услыхал его молитву на закате солнца. Он ходил к святым местам с сыном, женой сына и их маленьким ребенком; но на обратном пути по воле Всевышнего они все умерли - сильный мужчина, молодая мать и ребенок; старик вернулся на родную землю один. Он был полон паломнического покоя и благоговения, он был очень мудр и очень одинок. Я рассказал ему все. Мы стали жить вместе. Он произносил надо мной слова утешения, мудрости, молитвы. Он оберегал меня от тени мертвого человека. Я упрашивал его дать мне амулет, который сделает меня неуязвимым. Он долго отказывался; но наконец со вздохом, с улыбкой дал мне его. Дух, над которым старик имел власть, был сильней, чем непокой моего мертвого друга, и он перестал тревожить меня; но я стал неугомонен, стал искателем смуты и опасности. Старик всегда был рядом со мной. Мы странствовали вместе. Нас привечали могущественные; его мудрость и мою отвагу помнят там, где мощь ваша, о белые люди, уже позабыта! Мы служили султану Сулы. Мы сражались с испанцами. Были победы, надежды, поражения, скорбь, кровь, женские слезы... Зачем?.. Мы бежали оттуда. Мы собрали вокруг себя воинственное племя скитальцев и пришли сюда на новую битву. Остальное вы знаете. Я - правитель покоренной земли, любящий войну и опасность, воин и заговорщик. Но старика больше нет, и вот опять я раб мертвеца. Нет его подле меня, чтобы отогнать укоризненную тень, чтобы заставить безжизненный голос умолкнуть! Сила его амулета умерла вместе с ним. И я теперь знаю страх; слышу шепот: "Убей! Убей! Убей!.." Разве мало я убивал?..

В первый раз за ту ночь его лицо исказила судорожная гримаса бешенства. Взгляд его заметался по каюте, как мечутся перед грозой испуганные птицы. Он вскочил на ноги с криком:

- Клянусь духами-кровопийцами, клянусь духами, что воют в ночи, клянусь всеми духами гнева, несчастья и смерти: настанет час, когда мой клинок вопьется в каждое встречное сердце, когда...

Он выглядел таким грозным, таким опасным, что мы как один повскакали с мест и Холлис тыльной стороной ладони смахнул со стола крис. Кажется, мы даже вскрикнули хором. Но вспышка миновала, и миг спустя он уже снова сидел в своем кресле; мы, трое белых, стояли над ним с довольно-таки нелепым видом. Нам стало немного совестно. Джексон поднял с пола крис и, вопросительно взглянув на меня, подал ему. Он взял оружие с легким церемонным наклоном головы и, демонстративно придав ему мирное положение, упокоил его в складках саронга. Потом посмотрел на нас со строгой улыбкой. Мы были смущены и пристыжены. Холлис теперь сидел на столе боком к нему, подперев рукой подбородок, и разглядывал его в задумчивой тишине. Я сказал:

- Ты не должен бросать своих людей. Как они без тебя? И есть, есть забвение в жизни. Проходит время, и даже мертвые умолкают.

- Я не женщина, чтобы забыть долгие годы, не успев моргнуть глазом! воскликнул он с горьким негодованием.

Он поразил меня. Было чему удивляться. Его жизнь - этот нескончаемый жестокий мираж, мираж любви и успокоения - была для него такой же реальной, такой же неоспоримой, какой собственная жизнь представляется любому святому, философу или дураку из нашего племени. Холлис пробормотал:

- Нужны ему твои прописи.

Караин обратился ко мне:

- Ты знаешь нас. Ты жил среди нас. Зачем - нам неведомо; но тебе внятны наши думы, наши печали. Ты жил на моей родине и знаешь, чего мы желаем, чего страшимся. С тобой хочу я отправиться. В твою страну, к твоим людям. К твоим людям, живущим в неверии; для кого день - это день, а ночь - это ночь, ничего больше, потому что вы разумеете все видимое и презираете остальное! В твой край, лишенный веры, где мертвые не говорят, где каждому даны мудрость, одиночество - и покой!

- Любопытная, однако, характеристика, - заметил, бегло улыбнувшись, Холлис.

Караин поник головой.

- Я умею трудиться, сражаться и хранить верность, - прошептал он усталым голосом, - но на берег, где ждет меня он, я не могу возвратиться. Нет! Возьмите меня с собой... или уделите мне часть вашей мощи - вашего неверия... дайте мне амулет!..

Он выглядел совершенно обессиленным.

- Да, забрать его, положим, - проговорил Холлис очень тихо, словно раздумывая вслух. - А другого выхода и не видно. Призраки в нашем обществе есть, как же без них, они не прочь учтиво покалякать с леди и джентльменами, но с омерзением отшатнутся от нагого человека вроде нашего высокородного друга... Нагого... я бы сказал - освежеванного. Да, жаль его. Невозможно, разумеется. А кончится все тем, - продолжал он, глядя на нас, - что в один прекрасный день он взбесится, впадет в амок посреди своих верных подданных и отправит изрядное их число к праотцам, пока кто-нибудь из них не отважится хряснуть его изменнически по башке.

Я кивнул. Подобный конец представлялся мне более чем вероятным. Очевидно было, что мучительная мысль довела его до предела человеческого терпения, что еще немного - и он опрокинется в тот особый род безумия, какому подвержены малайцы. Передышка, которую подарил ему старик, сделала возврат терзаний невыносимым. Это было ясно как день.

Вдруг он поднял голову; до этого нам на миг показалось, что он задремал.

- Дайте мне защиту - или силу вашу! - воскликнул он. - Амулет... оружие!

И опять уронил подбородок на грудь. Мы посмотрели на него, потом друг на друга с сомнением и трепетом, словно неожиданно набрели на место, где случилось некое таинственное бедствие. Он отдал себя в наши руки, доверил нам свои проступки и терзания, свою жизнь и покой, а мы не знали, как с этим быть, как решить задачу, что задала нам "тьма внешняя". Мы, трое белых, смотрели на малайца и не могли вымолвить ни единого дельного слова - если вообще существовало слово, способное дать решение задачи. Чем дольше мы думали, тем сильней унывали. Мы чувствовали себя так, словно нас позвали к самым вратам Преисподней свершить суд, определить судьбу странника, вдруг явившегося из мира солнечного света, мира иллюзий.