Карагач. Книга 1. Очаровательная блудница - Страница 62

– Экологически чистое место, – заключила Лиза. – Где-то здесь гнездо сокола… А мама здесь была?

– Даже ночевала, – отозвался Стас. – Вот здесь дом стоял, новый, брусовой. Мне там квартиру дали…

– С тобой в квартире?

– Одна, я в бараке жил.

– Ты ее на постой пустил? – язвительно спросила Лиза.

– Вроде того. Она сначала к Репе заселилась, а он приставать стал. И в глаз получил…

– Какое целомудренное время было! – мечтательно произнесла она. – Люди здесь страдали, влюблялись, рождались и умирали. Теперь и не подумаешь…

– Все одичало. Будто никогда и не жили. Напоминает сгоревший корабль…

– Нет, есть примета!

Лиза указывала на провода, где, словно ноты на нотной линейке, сидели ласточки – городские, с раздвоенными длинными хвостами, правда, почему-то молча.

Прошло еще более часа. Успели сварить чай, разогреть тушенку и первый раз за весь день стали есть, однако никакого движения на реке не наблюдалось. В женской зоне стучали топоры, молотки и скрипели выдираемые ржавые гвозди – разбирали старые постройки. Рассохин, как и в былые времена на Карагаче, часто вертел головой, озирался, однако приближения этих двоих не заметил и не услышал, а увидел, когда они уже стояли в пятнадцати шагах от костра: безбородый, однако с косичкой, мужчина лет сорока и с ним женщина такого же возраста, завязанная до глаз платком. Оба одеты по-таежному, в выцветших и черненных кедровой смолой брезентовых куртках, в кержацких броднях, за спинами – берестяные пестери, с которыми ходят по грибы и ягоды.

Глядели вроде бы по-кержацки, без всяких ярко выраженных чувств.

– Доброго здоровья, – по-мирскому поздоровалась женщина. – Хлеб да соль.

Мужик только смотрел и молчал.

– Благодарствую, – напряженно отозвался Рассохин. – Давайте с нами?

Они приблизились к костру, сняли пестери и сели на землю, подвернув ноги, как в обласе. И оба уставились на Елизавету.

– Нас твоя матушка послала, – негромко проговорила женщина. – Велела к себе привести.

Лиза вскочила, глянула на Рассохина и спросила у него же:

– Какая… матушка?

– Твоя родная матушка, – ответила та. – Ты ведь Елизавета?

– Елизавета…

– Письмо тебе писала, наказывала в гостинице ждать. А ты сама на Карагач пришла.

Рассохин взял ее за руку, усадил рядом с собой.

– Сначала скажите-ка, посланцы, – набираясь ярости, словно электричества, напряженно вымолвил он, – вы кто будете?

Гости переглянулись.

– Он именем Демиан, – представила женщина. – А я жена его.

– И все?

– Так спрашивай, ответим.

– А какое отношение имеете к ее матери? Кто вы ей?

Ее сухопарый Демиан стоически молчал, не отводя пристального взора с Лизы.

– Да живем мы вместе, – объяснила его жена. – В одном скиту.

– Значит, мама жива?! – словно очнувшись, встрепенулась Лиза.

– Жива. Ты собирайся-ка, Елизавета, и пойдем.

– Она никуда с вами не пойдет! – жестко заявил Стас. – По крайней мере, без меня.

Демиан наконец-то отвел взгляд, пощурился на солнце и вытянул натруженные ноги.

– Ты, должно, Рассохин? – утвердительно спросила женщина.

– Рассохин.

– Мы так и думали… Тебя она не звала. Велела лишь Елизавету привести. Воля матери.

– Почему сама не пришла?

– Болеет…

– Я пойду! – Лиза засуетилась. – Сейчас соберусь и… Я везучая! У меня есть талисман!

Он грубовато схватил ее за руку и вновь усадил.

– Тебя обманывают! Не пойдешь.

– Что ты – обманывают? – слегка возмутилась женщина. – Грех эдак говорить… Поди знаешь, она письмо писала, когда занедужила. Демиан отсылал.

– А ты почему молчишь… посланец?

– Он глухой у меня, от простуды, – смиренно глянув на мужа, проговорила она. – Немтырь, но понимать понимает… Ты же, Елизавета, помнишь материну руку?

– Это писала не она! – заявил Рассохин.

– Как – не она? – чего-то испугалась Лиза. – Ты же говорил, похоже…

– Не хотел тебя разочаровывать…

– Нет, Стас… Но вот же люди, они знают!..

– Я не знаю, кто эти люди! Только прошу, не верь им. Твоей мамы давно нет в живых.

Она ослабла.

– Почему… нет?..

– Потому что она убита, – сквозь зубы выдавил он. – И все! Разговор окончен. Ступайте отсюда.

– Убита?!

Немтырь будто бы услышал, выкатил сухие, чуть кровяные глаза.

– Что это он такое говорит-то? – обескураженно проговорила его жена. – Как же – убита? Обезножила только, суставы ломит…

– Откуда ты знаешь, Стас?

– Я это видел сам, и Христофор подтвердил. Не нужно больше обманывать. Не буду спрашивать, кто вас послал и зачем вы заманили сюда Елизавету. Не хочу… Идите!

Лиза вдруг заплакала, уткнувшись ему в плечо.

Пришедшие опять переглянулись, молча встали и подняли свои пестери.

– Ты не плачь, Елизавета, – сказала женщина. – Матушка твоя жива. Должно, Рассохин ошибается или пускать тебя не желает. Сама-то подумай, с чего бы мы за тобой пришли, коль не посланы были?

Немтырь согласно покивал и помог жене просунуть руки в лямки.

– Никуда не пойдешь! – насупившись, приказал Рассохин. – Уговор помнишь?

– Как надумаешь, вон туда приходи. – Женщина невозмутимо указала на другой конец сгоревшего поселка, где торчал остов электростанции. – Мы тамо-то будем. Отдохнем с дороги…

Посланцы закинули пестери за спины и побрели по свободному от прошлогодней травы краю берега.

Лиза проводила их взглядом, достала платочек и вытерла лицо.

– Ничего не понимаю, – проговорила, сдерживая всхлипы. – Почему тогда они говорят – жива? Зачем?

– Увести тебя хотят.

– Но зачем я им? Совершенно незнакомые люди! И на вид добрые…

– Они все здесь на вид добрые…

– Это кержаки?

– Поди разбери. Нынче тут народ всякий. Вроде похожи, но говор не такой, и мужик без бороды. Молчун, что ли?

– Мне почему-то страшно. – Она прижалась к плечу. – И почерк не похож?

– Нет.

– А ты знаешь, кто маму убил?

– Знаю.

Лиза посмотрела ему в лицо.

– Кто?

– Я.

Она даже не вздрогнула, не отстранилась, только потупилась.

– Так я и подумала…

– Был больной, в бреду…

– Зачем ты оправдываешься? Сказал бы раньше, и все…

– Просто сказать – и все?!

– Я догадывалась. Ты все время прятал глаза, когда вспоминал маму. Еще когда я приезжала к тебе в Москву. Сначала подумала, у вас с ней что-то было. Потом поняла.

Ему стало холодно.

– Тогда хотел признаться, но сам еще не верил. Тридцать лет сомневался… Христофор позавчера подтвердил. Потом это письмо…

Лиза помолчала, прислушиваясь, затем отпустила его руку и отстранилась.

– Когда я думала о маме… О ее жизни, о смерти… Почему-то казалось, ее убили из ружья.

– Из винтовки.

– Ну, из винтовки… Я была маленькая, когда папа чуть в нее не выстрелил. У нас на даче, где жили ласточки. Он наставил ружье и держал на взводе…

– За что?

– К маме пришел дядя Валера, младший брат папы… – Она проглотила ком. – И они… послали меня смотреть, как ласточки вьют гнездо. А сами… в общем, понимаешь, что делали. Я в окошко подглядывала. И тут неожиданно приехал папа, откуда-то с международных соревнований. Хотел сделать сюрприз… Я так кричала… Дядя Валера на колени встал, а мама нисколько не испугалась. И папа выстрелил в пол. Хотел сначала обоих и себя. Я после этого стала заикаться.

– Она ничего не боялась…

– Папа звал ее – оторва… А меня возили к гипнотизерам.

– Меня тоже. И еще жена лечила, лучше всякого психотерапевта.

– Но мама же красивая была? Очаровательная?

– Очаровательная блудница… И походила на Афродиту.

– По таким мужики с ума сходят.

– И я сошел…

– Но ты же ее не любил?

– Всю жизнь думал… Это не любовь, это жажда обладать ею, страсть…

– Эгоистическое мужское чувство.

– У женщин это тоже бывает.

Рассохин померил шагами сыпучий яр, долго глядел на немое парение береговых ласточек над водой и наконец-то услышал звук взревевшего мотора возле женской зоны.