Кара-курт - Страница 79

— Не знаю, где он его прячет, но знаю точно: во всех соседних аулах Хейдар уже был, очень плохо о вас говорил. Бить его не бьют, нужен он Фаратхану, народ против кызыл-аскеров поднимать.

— Ладно, разберемся. Ты не сказал еще, кто шеф у Махмуда-Кули. Как у вас организована переправа?

— Я не знаю, какой-такой у Махмуда-Кули шеф. Он дает «пассажирам» меченые табакерки, «пассажиры» несут табакерки с собой, пока мы не проводим их на ту сторону. Там они нам их отдают, мы передаем Махмуду-Кули. Вернется к нему табакерка, он знает: все в порядке, товар доставлен в целости... Так было в прошлый и позапрошлый раз.

— Значит, по крайней мере, двух человек вы уже переправили? — спросил Яков. — Кто это был?

— Откуда я знаю, Ёшка? Ночь темная, человек в накидке — ничего не видно. Нам приказано вести, мы ведем. Не поведешь — самого убьют, семью вырежут. Джан горбан, я тебе все рассказал, — взмолился Имам-Ишан. — Защити мою семью! Узнает Клычхан, пошлет своих людей.

— Когда ты ходил через гулили в последний раз?

— В прошлое новолуние. Такой ветер в горах был, едва прошли...

Яков быстро прикинул: «эпроновец», немало беспокоивший командование, появился позже этого новолуния. С тем ли он сюда прибыл, чтобы уйти за кордон? Зачем? С бандой Аббаса-Кули не вышло, значит, нужны новые, такие, как у Клычхана, банды более крупного масштаба по ту сторону рубежа? А по существу — не банды, а восстание племени?

— Ловко у тебя получается, Имам-Ишан, — сказал Яков. — Значит, если хорошо перешел границу, отдаешь свой кабачок — пароль, получаешь задание, снова идешь проводником. А поймают пограничники, на всякий случай письмо Гуссейнхана захватил. Так, что ли? Вроде бы ты и друг советских пограничников, пришел предупредить, — и враг. И нашим и вашим служишь?

— Такое время, Кара-Куш, — сознался Имам-Ишан. — Верно: и нашим и вашим. Жизнь заставляет! Теперь горы на нас с двух сторон давят — деваться некуда. И проводником пойдешь, и записку в советскую комендатуру понесешь.

— Что ж другие-то не ходят? Тебя послушать, так у вас и правда, как говорит наш новый мусульманин Курбан-Вареня´, что ни человек, то проводник или контрабандист.

Имам-Ишан прищелкнул языком, одобрительно сказал:

— Курбан-Вареня´ — якши человек! Наш человек! Жена у него красавица, по всей гулили уже знают, что он в правильную веру перешел...

— Ладно, Имам-Ишан, давай ближе к делу, — сказал Яков. — Сегодня ты много километров прошел, наверное, устал. Завтра поедем в Ашхабад на текинский базар искать твоего Махмуда-Кули. Я думаю, ты не откажешься нам его показать?

Имам-Ишан побледнел.

— Горбан Кара-Куш! — воскликнул он. — Не бери меня на текинский базар. Один раз я там появлюсь вместе с тобой, больше мне не жить. Что хочешь делай, не бери меня с собой в город.

— Пойдешь так, как будто никто тебя не задерживал. Рядом с тобой никого не будет, но ни один свой шаг не спрячешь от нас. Передашь Махмуду-Кули кабачок, спросишь, когда работа. Если даст знать, чтобы ты к нему не подходил, покажешь мне его.

— А как ты будешь одет, джан горбан? Неужели в военном пойдешь?

— Какой дурак ходит в военном на текинский базар? — вопросом на вопрос ответил Яков. — О текинском базаре договориться успеем. Надо сейчас о Фаратхане говорить. Что он приказал тебе сделать, когда ты через гулили перейдешь?

— Он приказал мне передать Сюргуль-ханум этот родник бальзама истинно-правоверной души, — сказал Имам-Ишан, приложив руку к груди, где был спрятан молитвенник, завернутый в тряпицу.

— А еще приказал, — добавил Яков, — вместе с Сюргуль переправить через гулили и проводить к Фаратхану очень важного господина. За это обещал тебе большую награду, а если не сделаешь, будет тебе кутарды...

Имам-Ишан опустил седеющую голову.

— Значит, я совсем пропал, — сказал он.

— И вовсе ты не пропал, — возразил Яков. — Важного господина ты сдашь Фаратхану, получишь свой бакшиш, и, только когда уйдешь, мы этого «пассажира» и возьмем. Ты ведь, наверное, еще не раз захочешь нам помочь? А, Имам-Ишан? Зачем же тебе пропадать?

Тот вскинул голову, пытливо посмотрел на Якова:

— Верно говоришь?

— Сам понимаешь, не шутки шутим.

— Что мне теперь делать?

— То, что приказал господин Фаратхан. Только ты теперь будешь все это делать еще лучше: для себя и для своих детей, чтобы их отец домой вернулся.

— Ия должен делать все точно так, как сказал мне господин Фаратхан? — боясь верить тому, что слышит, спросил Имам-Ишан.

— Конечно. Все в точности исполнишь до самого конца, чтобы и наша дорогая Сюргуль, и твой «пассажир» чувствовали себя в надежных руках.

— Ну, тогда, значит, якши, джан Кара-Куш! — сразу повеселев, воскликнул Имам-Ишан. — Ай, как приятно с умным человеком поговорить! Все равно что из родника попить в летний зной!

— Приходи почаще к нашему роднику, будем тебя без очереди пускать, — в тон ему ответил Кайманов. — Ладно. Разговоров было достаточно. Пора дело делать. Давай, неси молитвенник господина Фаратхана нашей дорогой Сюргуль. Надо и ее пожалеть. Она ведь тоже беспокоится, ждет...

На счастье Якова, ночи стали уже по-осеннему темные. Имам-Ишан подошел к дому Сюргуль, едва слышно постучал. Дверь тут же приоткрылась, показалась на миг сухая старческая рука, взяла завернутый в тряпицу молитвенник, снова скрылась.

Имам-Ишан сказал всего несколько слов. Яков все их расслышал и запомнил. Были назначены встреча и новый условный сигнал, по которому Имам-Ишан узнает, что важный господин назначил день перехода, место встречи с проводниками.

Что говорить, информация у Фаратхана была поставлена на славу. То ли песнями на огородных работах по обе стороны пограничной реки, то ли еще какими другими средствами, но все, что требовалось и кому требовалось сообщить, передавалось точно и в срок.

Дверь кибитки закрылась. Имам-Ишан в сопровождении Кайманова и Галиева вернулся в комендатуру.

На рассвете Яков с самым веселым видом вышел из ворот, направился к мелеку Сюргуль. Хозяйку он увидел в огороде, отметив про себя, что настроение у нее отличное, вид весьма довольный. Она даже что-то напевала себе под нос дребезжащим, старческим голосом.

— Салям, баджи! Коп-коп салям тебе, сестра милая! Как себя чувствуешь? Хорошо ли спала?

— Ай, Ёшка, так хорошо спала! Давно так не спала! — ответила Сюргуль.

— Вот и отлично! — радостно отозвался Яков. — А я пришел передать тебе большое спасибо от себя и от полковника Артамонова. Если бы ты не сказала мне пойти к Чары-Мураду, наверное, долго бы мы искали этого «воровского человека».

От Якова не ускользнуло крайнее удивление, мелькнувшее в глазах Сюргуль. В следующую минуту она отвела взгляд, ответила с достоинством:

— Ай, Ёшка, для тебя я всегда сделаю, что надо!

— Очень немного надо, — тут же сказал Яков. — Но я тебя прошу еще нам помочь.

Сюргуль настороженно молчала, выжидая, что он имеет в виду.

— Пойдем к нам в комендатуру, — сказал Яков, — посмотришь, того ли мы воровского человека поймали? Понимаешь, смотрим по следам, а он к мелеку Чары-Мурада подошел и опять к гулили подался. Испугался чего-то. Ну, мы его там и поймали.

— Пожалуйста! Давай пойдем! Будем смотреть! — отряхивая землю с ладоней, безразличным тоном сказала Сюргуль. Видно было, что предложение Якова немало ее озадачило.

В комнате следователя комендатуры сидел невзрачного вида человек, по-видимому, терьякеш из терьякешей — немытый и нечесаный, в засаленном халате, такой же грязной, потерявшей первоначальный цвет тюбетейке.

— Этот воровской человек дружил с врагом твоего мужа Джамалом? — спросил Яков.

Сюргуль всего несколько секунд напряженно всматривалась в незнакомца, затем охотно согласилась:

— Этот, лечельник. Этот. Он с врагом моего мужа дружил.

Задержанный, желтый лицом, весь в морщинах, вялый и безучастный ко всему терьякеш, молча посмотрел на Сюргуль, широко открыл глаза и, видимо, хотел что-то сказать, но передумал, снова прикрыл веки.