Каприз Олмэйра. Изгнанник. Негр с "Нарцисса" (Сочинения в 3 томах. Том 1) - Страница 162

— Держись крепче друг за друга, ребята! — орал Девис.

Бельфаст старался перекричать его. На лице Ноульса расплывалась тупая недоумевающая улыбка. Малорослый парень с густой бородкой клином периодически выкрикивал.

— Кто тут трусит? Кто трусит?

Другой вскочил, возбужденный, с сверкающими глазами, вылил струю бессвязных ругательств и спокойно уселся. Двое матросов дружески спорили между собой и, чтобы придать аргументам больше весу, поочередно ударяли друг друга в грудь. Трое других, тесно сдвинув головы, говорили все разом; вид у них был очень таинственный, что не мешало, однако, всей тройке кричать что было сил. Это был бурный хаос разговоров; смесь долетавших отрывков поражала своей необычайной нелепостью. Можно было услышать:

— На моем последнем судне…

— Кому какое дело? Попробуй-ка это на одном из нас, если…

— Плюнь…

— То есть пальцем не шевельнуть.

— Он говорит, что здоров…

— Я всегда так думал…

— Чихать…

Донкин, скорчившись в комок, сидел у бушприта; лопатки его были высоко подняты к ушам, заостренный нос свешивался вниз, и вся фигура в этой позе напоминала большого ястреба с взъерошенными перьями. Бельфаст сидел, раскорячив ноги, вскинув вверх руки, изображая мальтийский крест. Лицо его было багрового цвета. Оба скандинава сидели в углу с видом пораженных людей, которым приходится присутствовать при катаклизме. Позади света в облаке дыма стоял Сингльтон, монументальный и неясный, касаясь головой бимса; он был похож на статую героических размеров во мраке склепа.

Он выступил вперед, бесстрастный и огромный. Шум затих, как разбившаяся волна. Но Бельфаст еще раз крикнул, подняв руки.

— Говорю вам, что малый подыхает!

Затем сразу опустился на рубку и сжал голову руками. Все смотрели на Сингльтона; кто стоял на палубе, глазели вверх, другие следили за ним из темных углов, с любопытством поворачивая голову. Они сразу успокоились и стали ждать, как будто этот старик, который даже ни на кого не смотрел, владел тайной их беспокойных мятежных стремлений и желаний, более острой проницательностью, более ясным знанием. И, действительно, стоя среди них, он сохранял равнодушный вид человека, который видел на своем веку множество кораблей, не раз слышал подобные голоса, испытал уже все, что только может случиться в широком море. Они прислушивались к тому, как его голос гудел в широкой груди, словно слова старика докатывались к ним из сурового прошлого.

— Чего вы хотите? — спросил он.

Никто не ответил. Только Ноульс пробормотал:

— Так, так. — И кто-то тихо произнес:

— Просто срам один, будь я проклят!

Сингльтон подождал и сделал презрительный жест.

— Я видал бунты на кораблях еще до того, как некоторые из вас родились на свет, — медленно произнес он, — случалось, что их поднимали ради чего-нибудь серьезного, случалось и зря; но чтоб по такому поводу — никогда.

— Парень умирает, говорю вам, — повторил горестно Бельфаст, сидя у ног Сингльтона.

— К тому же еще и черный, — продолжал, старый моряк. — Я видел, как они мрут, словно мухи.

Он остановился, задумавшись, точно вспоминая какие-то страшные происшествия, подробности ужасов, гекатомбы негров. Все взоры были прикованы к нему. Он был настолько стар, что мог помнить еще суда, торговавшие невольниками, кровавые мятежи, быть может, пиратов? Кто мог сказать, какие насилия и ужасы он пережил в свое время? Что он скажет? Он сказал:

— Вы не можете помочь ему, он должен умереть.

Он снова сделал паузу, его усы и борода шевелились. Он жевал слова, бормотал сквозь спутанные белые волосы, непонятный и волнующий, славно скрытый под покрывалом оракул.

— Высаживают на берег… больного… из-за него противный ветер… Боится… Море возьмет свое… Всегда так… Как покажется берег, так и ему конец… Сами знают… Длинный переход… Больше дней — больше долларов. Сидите спокойно. Чего вам нужно? Ему не поможете.

Он как будто очнулся от сна.

— Вы ничего не добьетесь, — сказал он сурово, — Шкипер не дурак. У него что-то на уме. Будьте начеку, говорю вам. Я его знаю.

Устремив глаза перед собой, он повернул голову сначала справа налево, потом слева направо, словно обозревал длинный ряд коварных капитанов.

— Он сказал, что проломит мне череп, — крикнул Донкин душераздирающим голосом.

Сингльтон посмотрел вниз полным недоумения и любопытства взглядом, словно не мог найти говорившего.

— Провались ты, — сказал он нерешительно, как бы отказываясь от этой задачи. В нем чувствовалась неподдающаяся выражению мудрость, суровое равнодушие, охлаждающий дух покорности. Все слушатели, толпившиеся вокруг него, увидели себя как бы просветленными собственной разочарованностью. Они небрежно развалились с развязностью людей, которые прекрасно сознают всю непоправимую безотрадность своего существования. Старик снова целиком ушел в себя и как бы утратил сознание окружающего; он махнул рукой и вышел на палубу, не произнеся больше ни слова.

Бельфаст продолжал сидеть в глубоком раздумье; глаза его сделались совершенно круглыми. Несколько человек тяжело взобрались на верхние койки и, очутившись там, с облегчением вздохнули; другие быстро ныряли головой вперед на нижние койки и тут же в одно мгновение переворачивались кувырком, как делают это животные, забираясь в берлогу. Ноульс перестал усмехаться. Девис тоном горячего убеждения произнес:

— Значит, наш шкипер сумасшедший!

Арчи пробормотал:

— Клянусь богом, мы еще не знаем, чем это кончится.

Пробили четыре склянки.

— Половина нашей нижней вахты прошла, — тревожно закричал Ноульс, — Что ж два часа сна тоже чего-нибудь стоят, — прибавил он рассудительно.

Некоторые тотчас прикинулись спящими; Чарли в глубоком сне произнес вдруг громким печальным голосом несколько связных слов.

— У мальчишки глисты, — с ученым видом пояснил Ноульс из-под одеяла.

Бельфаст встал и подошел к койке Арчи.

— Мы вызволили его, — прошептал он грустно, — а скоро выбросим за борт, — прибавил он, и нижняя губа его задрожала.

— Кого выбросим? — спросил Арчи.

— Беднягу Джимми, — выдавил из себя Бельфаст.

— Да пропади он пропадом, — сказал Арчи с напускной грубостью и сел на койку. — Вся каша из-за него. Не случись тут меня, было бы у нас на борту убийство.

— Разве он виноват? — шепотом возражал Бельфаст, — Я укладывал его в постель… Ей-ей, он не тяжелее пустой бочки из — под солонины, — прибавил он со слезами на глазах.

Арчи посмотрел на него в упор и решительно повернул нос в сторону борта. Бельфаст неуверенно брел по баку, словно потеряв в темноте дорогу, и чуть не упал на Донкина. С минуту он созерцал его с высоты своего роста.

— Ты что, не собираешься выходить? — спросил он.

Донкин безнадежно посмотрел вверх.

— Эта паршивая шотландская сволочь ткнула меня ногой, — прошептал он с полу, тоном крайнего отчаяния.

— И хорошо сделал, — сказал Бельфаст, все еще погруженный в глубокое уныние. — Сегодня вечером, братец, ты был близок к виселице, как никогда. Черт побери, ты брось разыгрывать свои дьявольские штуки вокруг моего Джимми. Не ты его вызволил. Заруби себе это на носу. Потому что если я примусь за тебя, — лицо его немного прояснилось, — если я примусь за тебя, так уж это будет по-американски: косточки затрещат.

Он слегка постукал пальцами по склоненной голове Донкина. — Заруби себе это, мой мальчик, — заключил он весело.

Донкин пропустил это мимо ушей.

— Они небось здорово отделают меня? — спросил он с мучительной тревогой.

— Кто отделает? — прошипел Бельфаст, делая шаг назад, — Я бы вот отделал твой поганый нос, если бы у меня не было Д жимми на руках. Кто мы такие, по — твоему?

Донкин поднялся на ноги, следя за тем, как спина Бельфаста исчезала через дверь. Кругом спокойно дышали спящие невидимые люди. Он, казалось, черпал из окружавшего спокойствия мужество и ярость. Его злобное худое лицо выглядывало из просторного, плохо пригнанного чужого платья, словно ища, что бы размозжить. Сердце неистово Колотилось в его узкой груди. Они спали. Он почувствовал вдруг дикое желание свернуть им шеи, выколоть глаза, оплевать лица. Он тряс парой худых грязных кулаков на коптящие лампы.