Капкан - Страница 51

— Рад с вами познакомиться, не совсем расслышал ваше имя.

«Хлопотное будет дело — научить его свободно держаться среди чужих людей, — подумал Ральф. — Ах, черт, как я тоскую по Элверне! Не надо было мне отказываться от нее…»

Но когда Джо обступили мужчины, хоть и отягощенные банками и юриспруденцией, но все же приемлемые как рыболовы-любители, он держался вполне свободно. Ральф с беспокойством следил, как он сыплет охотничьими рассказами. Голос Джо зазвучал громче; он все чаще подпускал крепкие словечки; и эти его крепкие словечки были слышны в комнате для танцев.

Один раз Джо хлопнул по спине суетливого маленького миллионера в пенсне на шелковой ленточке. В это время он еще капли не выпил.

Как маятник, Джо то и дело возвращался к столику с виски, и хотя Ральф честно предоставил его самому себе, честно сидел в сторонке и старался не шпионить за ним, он видел, что Джо, наливая себе виски, всякий раз подолгу не выпускает бутылки из рук.

Результат был ужасающим.

Джо рассказал о миссионере, в чью церковь забрел медведь, а история эта, восхитительно звучавшая в бревенчатых холостяцких хижинах, оказалась не совсем к месту у отделанного черным деревом камина полковника Генри 1 юдора Экерса, тем более что из дверей ее слушали вертлявые девицы. К суетливому миллионеру с шелковой ленточкой он обратился по имени. И предложил сплясать шотландский танец.

Он предлагал это после каждой рюмки и угомонился только, когда полковник Экере оборвал его:

— Думаю, что лучше воздержаться, милейший.

Все время Ральф замечал, что Вири, который затащил их сюда, бросает на него умоляющие взгляды. Но он упорно твердил себе: «Пропади они все пропадом! Если эти болваны не оценили Джо, тем хуже для них. Даже теперь, на взводе, он стоит десяти тысяч этих жирных охотников за долларами… Вот только если он вздумает вести себя так же, когда у меня в гостях будут Конни, Дик и миссис Сэндел… Ах, чертовщина… Я так тоскую по ней!»

Только когда дело дошло до шотландского танца и Экере сурово оборвал Джо, Ральф отвел приятеля в сторону и попросил:

— Будь поосторожней, старина. Ты, кажется, хватил через край. Твои слова могут… э-э… неправильно истолковать. Я, пожалуй, не стал бы рассказывать все эти истории, когда в соседней комнате дамы.

Джо тупо посмотрел на него и проворчал:

— А, к чертям собачьим их всех! Я сюда не напрашивался. А теперь… теперь я уже здесь и желаю веселиться. Червяки несчастные!

Вири кивком головы дал Ральфу понять, что им лучше уйти, и Ральф с наигранной веселостью громко сказал полковнику Экерсу:

— К сожалению, нам пора. Мы так устали с дороги.

— Не желаю домой! — уперся Джо.

Сгорая от стыда, под ехидными взглядами всех этих филинов в человечьем обличье Ральф жалобно молил:

— Нужно уходить, Джо. Я так устал. Прямо с ног валюсь!

Джо не слишком упорствовал. Когда они уходили, случилась только одна неприятность: прощаясь за руку с хозяйкой, Джо пошатнулся и заорал во всю глотку:

— Доброй ночи, миссис Экерстейн! Эх и здорово я тут у вас повеселился!

А Экерсы занимали в Виннипеге достаточно видное положение, и Джо наезжал в Виннипег достаточно давно, так что он просто не мог не знать эту фамилию.

В лимузине по дороге домой в головах у обоих вскипало множество бурных мыслей, но вслух не было сказано ни слова.

В дверь номера Джо протиснулся, судорожно цепляясь за ручку, опрокинул стулья, ощупью прошел вдоль стены, повалился одетый на кровать и сразу захрапел, мертвецки пьяный. Ральф попытался поступить благородно, помочь ему раздеться и принять душ, но не мог. Он так устал… так бесконечно устал.

Долгие часы расхаживал Ральф взад-вперед по своей спальне, и мысли кружились у него в голове, словно мухи по душной комнате.

Хотя он был юристом и ему приходилось иметь дело со всякими моральными конфликтами и тонкостями, собственные его нормы поведения были крайне просты. Человек может быть либо Добрым Малым, либо Негодяем. Человек не должен посягать на жену своего друга. Человек не может, никак не может быть верным и надежным и в то же время, подвыпив, опуститься до непристойности и хриплой ругани. А теперь…

Он так восхищался Джо, самым цельным человеком, какого ему довелось встретить в жизни. Он дал ему молчаливый обет верности. Он бежал оттуда, где — как знать? — мог бы вкусить целительный покой, бежал, чтобы не посягнуть на жену Джо.

И он бежал с женою Джо!

А Джо — из тех, кто сперва стреляет, а потом уж объясняется, — начал с жалких объяснений, а выстрелить и вовсе не смог; он спас их обоих от голодной смерти и, вероятно, от лесного пожара и по каким-то путаным причинам, ничего общего не имеющим с четко разграниченными человеческими побуждениями, о каких пишут в книгах, пожертвовал женой во имя дружбы! И наконец, оказавшись в личной жизни настоящим героем, выставил себя в обществе самоуверенным дураком.

Ральф схватился за голову: все полновесные принципы, которыми он с успехом руководствовался в дебрях Нью-Йорка, оказались шаткими и бессмысленными в бревенчатой хижине, в палатке, где не было ни крошки еды, в гостиной биржевого спекулянта.

Но, несмотря на все свое смущение, он упорно цеплялся за прежний план: Джо должен поехать с ним в Нью — Йорк, чтобы теперь, когда в Мэнтрапе у него ничего не осталось и он не может больше быть счастлив с Элверной, обрести новую жизнь и утешиться.

«Мои друзья всегда поступали правильно и невыносимо скучно. Бедняга Джо! Не удивительно, что сегодня его развезло на этом сборище, какие он мог видеть только в кино. Я заменю ему Элверну.

А мне кто заменит Элверну?

Ах, зачем только Джо напился и вел себя как последний дурак!

Я так тоскую по ней и буду тосковать всегда, всегда…»

Проснувшись на другое утро довольно поздно, Ральф увидел, что Джо, несколько смешной в своей новой сиреневой пижаме, дымит, как паровоз, и пристально смотрит на него.

— Кажется, вчера вечером я малость перебрал, — сказал Джо.

— Вот именно!

— А черт, вот свинство! Но ежели ты решил взять меня в Нью-Йорк, что ж, привыкай. Только… Я тебе вот чего скажу, Ральф: что бы я ни сделал, ты всегда помни, что я тебя очень люблю, а с людьми, к которым у меня лежит сердце — с тобой, с Элви или с Па Баком, я всегда старался так поступать, чтоб им в конечном счете было лучше, хоть, может, это и не сразу видно.

Прежде чем Ральф, немного раздраженный, как всегда перед утренним кофе, успел сформулировать мысль, что в конечном счете предпочел бы, чтобы Джо не напивался на людях, виновник неприятностей зашлепал из комнаты на своих красных, натруженных босых ногах, и слышно было, как он кряхтит под холодным душем.

Вечером они уезжали в Нью-Йорк вместе с Джеймсом Уортингтоном Вири. Накануне Ральф по телефону принес Вири извинения, и тот согласился забыть о недостойном поведении Джо.

Весь день они бродили по Виннипегу. Джо не позволил Ральфу пополнить его гардероб, но к словам Ральфа проявлял смиренный интерес, свидетельствующий о раскаянии.

Несколько раз Джо попробовал намекнуть, что ему, пожалуй, лучше не ехать в Нью-Йорк, но Ральф, исполненный решимости устроить все на благо Джо и сделать это на совесть, твердо заявил, что не двинется из Виннипега до тех пор, пока Джо не согласится ехать. И в конце концов он взял верх.

Вскоре после полудня Джо настоятельно потребовал, чтобы они отвезли весь багаж на вокзал.

— Это совершенно лишнее. Мы поедем с вещами на такси.

— Ну нет, когда будем садиться в поезд, я хочу точно знать, что все на месте, — сказал Джо, и Ральф, раздраженный столь неожиданной суетливостью, буркнул:

— Ладно, как знаешь.

Поезд отходил в девять вечера. Ральф, Джо и Вири довольно уныло пообедали в гостинице и в столь же унылом настроении поехали на вокзал.

Джо не только отвез багаж, но, сославшись на то, что не доверяет коридорному, сам заказал места: купе для Ральфа с Вири и полку для себя.