Капкан - Страница 3

Ни разу за всю свою рассудочную, строго расписанную по минутам жизнь он еще не был исполнен столь отчаянной решимости.

Испуганным голосом назвал он телефонистке номер Вудбери на Вест-Энд авеню, испуганно заговорил, когда хозяин дома взял трубку; все тем же испуганным голосом подзывал такси и прощался с привратницей, и привратница многозначительно ухмыльнулась вслед благонравному мистеру Прескотту, который на ночь глядя отправляется невесть куда.

— Какой разговор! Само собой — приезжай безо всяких! — гаркнул ему в трубку Вудбери. — Поздно? Ерунда! Сию минуту скажу жене, чтоб наш япошка сунул в ледник пивца, да настоящего, с градусом!

Согретый ласковым словом генерал-квартирмейстера экспедиции, Ральф трясся в такси.

— …все побоку, — бормотал он. — Все эти судейские кляузы и каверзы, концерты, чопорные английские еженедельники, чинные партии в бридж… Поживу среди настоящих людей, отведаю здоровой пищи, посплю на Матушке-Земле. Симпатяга этот Вудбери, широкая душа!

Когда Ральф прибыл, Вудбери, который поджидал его в холле, трижды потряс ему руку, трижды хлопнул по плечу и повел к себе по лестнице из черного ореха, украшенной вычурной резьбою. Его богатый и душноватый кабинет изобиловал чучелами уток, обкуренными трубками в витринке с выжженной по дереву надписью, восславляющей доблести Колгетского университета, и оригиналами тех самых реклам, изображающих девиц с обтянутыми глянцевитым шелком ножками, которые принесли исстрадавшемуся миру благую весть о том, что наступил Век Ажура.

Была извлечена на свет миссис Вудбери, миловидная особа лет тридцати.

— Ах, мистер Прескотт, — защебетала она. — По-моему, просто чудесно, если бы вам удалось поехать с Вэссоном. У-у, медведище! Изображает из себя заправского туриста, для которого лес — что родной дом, а сам беспомощен, как малое дитя. Я так надеюсь, что вы сумеете выбраться: хоть будет кому приглядывать аа ним. Вы вот говорите, что не приспособлены к походной жизни, но у вас такой спортивный вид — честное слово: легкоатлет, да и только.

— Что ж, это ты верно, — согласился ее супруг и повелитель. — Не такой уж я герой, каким себя выставляю. Но вообще-то, не скажи, душа моя: я умею обходиться копченой грудинкой и пресными лепешками гораздо лучше, чем ты думаешь. Ну, а ему для первой вылазки в Большие Леса как раз подойдет не слишком матерый волк, который не заставит трубить без привала по восемнадцати часов в сутки.

Эта скромная оценка достижений хозяина дома в роли Отважного Землепроходца сильнее самого красноречивого бахвальства убедила Ральфа в том, что они славно проведут время в походе. А тут еще Вудбери, совсем как мальчишка — несколько обрюзгший мальчишка, правда, но очень веселый, — принялся вытаскивать из чуланов и сундуков все свои любимые игрушки, и Ральфа покорили… нет, не прелести крытой лаком блесны (у рыбки был до того тоскливо-неживой вид, что никакого рыболовного азарта она в его душе не разбудила) и не остроумная конструкция катушки спиннинга на агатовых камнях — его пленила пара стоптанных, ссохшихся шнурованных ботинок.

— Чем не пижонские туфельки? — захлебывался Вудбери. — В самый раз на танцы! Ты взгляни, как набиты гвоздики, — будто солью тряхнули из солонки. Сделаны по специальному заказу. А подметка! Мягонькая, как у мокасинов. Эти самые ботинки — где они только со мной не побывали: в Мэне, в Мичигане, в Канаде… Сколько окуней я в них переловил — и каких здоровенных! Сколько гор излазил!.. Ну, а теперь я тебе покажу такую штуку — пальчики оближешь!

И он жестом фокусника развернул перед Ральфом карту на холщовой подкладке, озаглавленную «Мэнтрап-Ривер и ее окрестности». Вот Виннипег в нижнем правом углу, вот Фламбо-Ривер, а выше — озеро Уоррик и Мэнтрап-Ривер, фактория Мэнтрап, Озеро Грез, Река Туманной Скво, Порог Призраков, река Потерянная, река Плакучая, озеро Полуночное…

Что такое Виннипег, Ральф еще более или менее знал, хоть никогда не бывал западнее Чикаго. Слышал он и про Фламбо-Ривер, и воображение рисовало ему хмурый поток, который катит свои желтые воды тысячу миль по густой сосновой тайге сквозь чащобу ивняка, по безлюдным болотам, таким унылым в час заката. Однако о большинстве мест, обозначенных на карте — как на манитобской стороне, так и в Саскачеване, — он имел не больше представления, чем о центральных областях Тибета, и их названия ласкали ему слух: Порог Военных Барабанов. Певучая Быстрина, озеро Нипигосис, Ручей Болотных Курочек, Озеро Птицы-Громомет, Сосновый мыс. А селения! Белопенное, Киттико, фактория Мэнтрап… Что это за прелесть, должно быть: меднокожие индейцы, индианки с малышами на спине, бревенчатые хижины, посты «Компании Гудзонова Залива», колоритные фигуры трапперов в клетчатых красно-черных рубашках.

Еще не успев пробежать по карте взглядом, обыкновенно столь скептическим и трезвым, он уже знал, что вырвется из своей чистенькой, налаженной, привычной жизни и окунется в таинственный мир приключений. Еще не допив бутылку пива (которую ввиду загадочного и, разумеется, временного отсутствия в доме таких предметов, как открывалка или консервный нож, Вудбери с шиком откупорил о ручку кухонного шкафа), Ральф очертя голову сделал заявление, безрассудно-опрометчивое для человека его склада:

— Пожалуй, действительно стоит подумать, нельзя ли попробовать устроить так, чтобы мне удалось выбраться тоже. Страшно признателен вам с миссис Вудбери за радушный прием в такой непристойно поздний час…

Глубокой ночью шагал он к себе на Т ридцать Седьмую — пешком до самого дома, — шагал и чувствовал себя жилистым, рослым, независимым. Надменно цокали по мостовой каблуки его черных ботинок под безукоризненными гетрами, а ему чудилось, будто они ступают по пружинистой и мшистой тропе далекого Севера.

Среди витрин Пятой Авеню, в царстве изумрудных браслетов, серебряных миксеров для коктейлей и туалетов, прямехонько с Faubourg St. Honore[5] горделиво красуется выставка спортивных товаров знаменитой фирмы «Фултон и Хатчинсон».

Витрина изображает туристский бивак. Как ярко зеленеет здесь ситцевая мурава, как натурально струятся стеклянные воды, как мил сердцу каждого Дэниела Буна,[6] истомившемуся в городской неволе, этот набитый опилками черный дрозд, что беззвучно распевает на безжизненной камышинке! И до чего необходимы в суровых походных условиях такой вот портативный радиоприемник, надувная полушка (она же спасательный пояс) и керосиновая плита о четырех горелках!

Оторвав благоговейный взор от этой правдивой картинки. Ральф Прескотт переступил порог магазина и был направлен на седьмой этаж, в отдел спортивной одежды.

— Мне бы дорожный костюм, — застенчиво молвил он подлетевшему к нему приказчику. — Что-нибудь практичное и простое. Собираюсь на север Канады, порыбачить…

— Сию минуту, сэр, — расцвел продавец. — Вам полный комплект? Могу предложить вот эти диагоналевые бриджи и к ним шнурованные сапоги, фланелевую рубашку и непромокаемую брезентовую куртку с карманами для дичи. Даром отдаем, можно сказать; бриджи, к примеру, всего за шестьдесят восемь долларов, а им износу нет.

Ральф поморщился, покряхтел — и капитулировал. Ом выбрал две рубашки: одну — в черно-малиновую шашечку, другую — в зеленую с желтым клетку, присовокупил к этому ухарскую двухгаллоновую техасскую шляпу с прекрасной кожаной лентой и в полном блеске походной амуниции уставился на себя в трехстворчатое зеркало.

Для Ральфа, как и для большинства мужчин, примерка платья была обычно пыткой, не говоря уже о том, что рядом с очередной обновкой весь прежний гардероб сразу начинал выглядеть несвежим и потрепанным. Зато в туристские доспехи рядиться было весело, как в маскарадный костюм. И, смотри, пожалуйста, какая у него бравая, складная фигура! Он воинственно расправил плечи, он молодцевато подбоченился. Потом он снял пенсне. Пенсне не вяжется с таким энергичным, мужественным обликом… В эту минуту Ральф был вполне уверен, что ему ничего не стоит одолеть пороги, пронести на спине трсхсотфунтовый тюк, осалить самого норовистого индейца.