Капкан - Страница 19

Пригласить бы ее поужинать или еще куда — не осмелюсь. В точности так бывает, когда первый раз идешь купаться весной в наших местах. Лед только сошел, стоишь, жмешься на берегу, делаешь вид, будто сейчас нырнешь, а потом важно оглянешься по сторонам и со всем достоинством, на какое способен, зашагаешь обратно к дому, так и не окунувшись. Просто, мол, для тебя это самое обыкновенное дело — прогуливаться нагишом.

Кончает она, значит, и говорит: «Ну, вот и все». Встаю. Переминаюсь с ноги на ногу. Не могу решить, удобно ли дать ей сколько-то для себя, помимо того, что положено по счету. Боюсь попасть впросак: еще обидится, чего доброго. Да и вид у меня, наверно, разиня — разиней. И попрощался.

А она только улыбнулась по-приятельски и вежливо так отвечает:

#9658; «Я надеюсь, мы еще с вами увидимся до вашего отъезда на Север. Так интересно бы послушать снова про эту собачку, вожака вашей упряжки».

Тут я возьми да ляпни:

«Д-д-давайте сегодня поужинаем вместе!» Как маленький!

И представь, она согласилась. Ну и ужин был! Банкет! Нектар и эта самая… как ее. Элверна объяснила, как надо заказывать, а отправились мы прямо в Ранела-Отель. Зал — громадина; повсюду длинные красные портьеры, стены увешаны картинами; исторические сиены и всякое такое. У меня не было смокинга, но Элверна сказала, сойдет и так.

Ел я неведомую еду, все она научила. Ну и дела: Джо Истер уминает салат из авокадо (Пробовал? Ничего особенного, водянистый какой-то на вкус), омара в сабайоне и почки; официант ставит на столик электрическую кастрюльку и готовит их прямо у тебя на глазах!

А теперь гляди, как мы иной раз несправедливо сулим о людях. Понимаешь, когда она меня все это уговаривала заказать, одолело меня сомнение… Она была еще красивей, чем утром; платьице — прелесть, шелковое, должно быть, чуть-чуть вырезано у шеи; такая хорошенькая, просто страшно, и милая, и воспитанная, и вообще. А я все же засомневался: вдруг она меня нарочно подбивает заказать побольше дорогой еды? И знаешь, Ральф, до того стало горько: деньги — черт с ними, да сама-то она мне уж очень понравилась…

Так или иначе, когда насоветовала она мне кучу снеди, я спрашиваю: «И вам то же самое?» А она вот так прижала руку к груди и говорит:

«Ни в коем случае! Если мне можно заказать, что я хочу, я возьму толстый-претолстый, большой-пребольшой бифштекс и целый воз жареной картошки «соломки». Есть хочу, умираю! С утра только выпила чашку кофе с «наполеоном», и все. Больше не могла себе позволить. На мое жалованье не прокормишь и золотую рыбку. А молодым людям я себя не часто позволяю водить по ресторанам, честное слово!»

Подумай! Такая откровенная и прямая, и… я просто был готов расцеловать ее, эту малютку Элверну!

— Что же с ней дальше сталось? — спросил Ральф, заметив, что Джо весь ушел в мечты. — Не встречались вы с ней больше?

— Нет, почему же. Мы поженились на другой день. Завтра увидишь ее.

Кренясь под парусом, лавируя меж скалистыми живописными островками, они переправились через Озеро Грез и подошли к берегу, на котором в беспорядке теснились бревенчатые хижины. Это и была фактория Мэнтрап.

Весь день Ральф оживленно занимал Джо умными разговорами, стараясь не показать, что его гложет червь сомнений. Причиной его тревоги была Элверна, королева маникюрного столика.

Какой окажется она сама и ее дом? Воображение навязчиво рисовало ему две противоречивые картины.

«Говорила, как обожает музыку и прочее…» Ну, разумеется! Одна из тех «артистических» натур, от которых всякому артисту становится тошно. Вместе с достатком обрела манеры тонной дамы, от которых настоящей даме захочется чертыхаться. С ним, чего доброго, будет держаться надменно. Станет рассказывать про своих потрясающе шикарных приятелей из похоронных бюро и транспортных контор. Даст ему понять, что он напрасно старается выставить себя джентльменом и питомцем Йельского университета, — кого-кого, а ее не проведешь! И — что самое ужасное — его искренняя, простая дружба с Джо превратится по ее милости в банальное и натянутое знакомство.

Или, что нисколько не лучше, вместо чопорной мещаночки его встретит грязнуля и неряха.

Ральф не забыл «Бангер-хауз» в Белопенном; кроме того, в Уоррике ему довелось заглянуть в хижины трапперов. Он знал, как часто беспечные обитатели глуши превращают свое жилье в хлев. Он помнил хижину, в которую они зашли купить бензину: кухню-столовую, где сковородка, с которой капает сало, брошена в бочонок с мукой, а посудным полотенцем сбивают пыль с башмаков; где жирные тарелки не убирают со стола от одной трапезы до другой, а когда приходит время снова садиться за стол, ополаскивают в кастрюле с кипящим супом, по-видимому, предназначенным для еды.

На кровати в невообразимом беспорядке валялись засаленные одеяла, подушка в черной от грязи наволочке, топоры, ружья, рыбья чешуя, обрывки газет и неразборчивые собаки. И все насквозь было пропитано тяжким, кислым запахом мокрой одежды и несвежей пищи.

Что, если хижина Джо окажется такой же, только к прелестям холостяцкого жилья прибавится удушливый аромат дешевых духов, кольдкрема и пасты для ногтей, а среди хаоса и грязи будет томно расхаживать крашеная блондинка в рваном халате, которая заманила в свой капкан наивного, одуревшего от любви дикаря и не заботится больше о том, чтобы выглядеть привлекательной?

Весь день Ральф бодрился и расхваливал Джо, стараясь не отравлять себе эти последние часы раздолья и свободы.

С того края озера Мэнтрап казался пятнышком на неровном зеленом берегу, но по мере того, как они под гул мотора резали сверкающие воды, пятнышко росло на глазах. Ральф увидел на обрыве над устьем Мэнтрап — Ривер, которая пересекает Озеро Грез и течет дальше, нестройный ряд бревенчатых хижин. Сзади поднимались косматые холмы, поросшие сосняком и частым кустарником, местами выжженные, местами вырубленные, полуоголенные и оттого более нелюдимые и запущенные, чем самый дремучий бор. Посредине селения у облезлой темно-серой деревянной церковки со шпилем, крытым ржавой жестью, сбились в кучку вигвамы индейцев-кри, сооруженные из березовой коры и брезента.

Даже с близкого расстояния селеньице напомнило Ральфу скорее временный бивак, чем обжитой благоустроенный поселок. Он мысленно сравнил Мэнтрап с разбросанными среди камышей и высокой травы ящиками и тюками в начале пешего перехода.

Как одиноко и печально здесь должно быть на закате! Нет, это не тот надежный приют, что может отогреть тоскующее сердце.

Вместо того, чтобы взять курс на ближайшие хижины, Джо описал широкий полукруг и направился к дальнему краю селения.

— Не могу не доставить удовольствие старине Макгэвити, — сказал он. — Агент «Гудзонова Залива» и мой заклятый конкурент, все так, а Элверна величает его старым и бесстыжим брюзгой, но, по-моему, он славный старикан. Шотландец — без овсянки жить не может! Тридцать лет в Канаде, а все тоскует по родине. Так уж я всегда даю ему возможность поднять флаг в честь моего прибытия. Не то чтобы строго официальная церемония, но все же я здесь мировой судья, какой ни на есть. На этом основании я и Вудбери твоему пригрозил арестом за провоз самогона… Свинство, кстати говоря, если учесть, что у самого на борту целый ящик шотландского виски!

Тем временем Лоренс Джекфиш, сидя на носу, вынул из клеенчатого футляра британский флаг и привязал к самодельной мачте, а Джо дважды выстрелил из своего дробовика.

Лодка полным ходом летела к фактории «Гудзонова Залива» — «Форту», как его здесь называли: в свое время это и вправду был форт, который не раз осаждали индейцы. Теперь Ральф увидел на берегу аккуратный бревенчатый дом (бревна были обтесаны квадратно, как у швейцарского шале), украшенный глянцевитой вывеской «Компания Гудзонова Залива».

Для Ральфа это был символ покорения дикого края… Индейцы прежних времен в головных уборах из перьев, в отделанных бахромою штанах из оленьей кожи; губернаторы с ястребиным взором — высокородные авантюристы в кружевных манжетах и треуголках; пироги с восьмерками здоровенных гребцов и песни французских voyageurs,[15] летящие по течению неведомых рек.