Капитан звездного океана - Страница 27

«Я предаюсь своему воодушевлению, — писал он в священном порыве, — и не стесняюсь похвалиться пред смертными своим признанием: я похитил золотые сосуды у египтян, дабы отлить из них звездный памятник вдали от пределов Египта. Ежели вы простите мне похвальбу — я порадуюсь, ежели укорите — снесу укор. Но жребий брошен: я написал свою книгу. Прочтется ли она современниками моими или потомками, мне безразлично — она подождет своего читателя. Ведь ожидала же природа тысячи лет созерцателя своих творений».

…Приходится ради куска хлеба выдумывать гороскопы для тупиц придворных? Пустяки, он возьмется за любую работу, будь то вычерчивание планов, переписывание нот, составление календарей, — никакой труд не зазорен. О нем, Кеплерусе, пренебрежительно отзываются современники? Но разумно ли судить о человеке по его образу жизни, по платью, по мебели, по кошельку? Он беден, однако независим, ни пред кем не угодничает, и даже бедность свою не променяет на целое Саксонское княжество. Его кошелек пуст? Ничего, случались и похуже времена. Глядишь, все наладится, утрясется. Ему давно уже предлагают кафедру математики в Верхней Австрии. Жалованье там скромное, зато выплачивать обещают без задержек. Что, если и впрямь согласиться, перевезти туда семью, инструменты… Линц город тихий, спокойный. Сиди составляй новую карту провинции, как требуют того честолюбивые отцы города, да неторопливо исчисляй свои планетные таблицы. В самом деле, отчего бы не съездить осенью в Линц и обо всем не договориться окончательно?..

По прошествии двух десятилетий, за неделю до смерти, пробираясь по грязной размытой дороге над Дунаем, имперский астроном Иоганнес Кеплерус снова вспомнит возвращение из Линца в Прагу…

Два дня пути оставалось до Праги, когда появились предвестья грядущей беды. Сначала Иоганн услышал далекое и жалобное: «Miserere! Miserere! Miserere!»[34] Он выглянул из кибитки, навстречу медленно приближалась процессия кающихся. Облаченные в лохмотья люди надрывно возглашали молитву.

— Сверни на обочину! Пропусти несчастных! — крикнул Кеплер вознице.

Кибитка съехала с дороги и остановилась. Иоганн открыл дверцу, спрыгнул на землю.

Процессия тем временем поравнялась с экипажем. Среди дергающихся, извивающихся тел он заметил нескольких человек с толстыми веревками и кнутами. Бичеватели до крови стегали себя и собратьев. Многие ползли на коленях, противоборствуя козням дьявола, оставляя за собою красные кровавые следы. «Откуда это насилие над своей плотью, первобытное сознание греховности? — горестно размышлял математикус. — Мысленно ли так уподобляться животным?.. Однако при чем тут животные? — возражал он сам себе. — Разве лисицы, или вепри, или олени сбиваются в подобные процессии, дабы рвать братьев своих и сестер на куски? О, лишь человек, сей царь природы, способен так извратить свою суть, додуматься до такой низости».

— Невидимый яд расплескал черную смерть! — проголосил кто-то из толпы.

— Стрелы отравленные злых ангелов! — подхватил другой голос.

— Миазмы, рожденные землетрясеньем! Падением комет! Спаси нас, святой Рок! — забились в агонии грешники. И началось столпотворение:

— Колодцы заражены проклятыми лекарями!

— Чума! Чума надвигается! Спаси нас, дева Мария!

— Бегите, грешные души, покайтесь! Спасайтесь в пещерах, в оврагах, в кельях, средь горных теснин!

— Никто и ничто не спасется! Конец света! Чума!

Иоганн Кеплер дождался, покуда кающиеся прошествуют мимо, и тогда спросил у одного из поотставших:

— Ответствуй, добрый человек, откуда грядет чума? Босой человек воздел руки к небесам, выдохнул:

— Нешто не ведаешь, несчастный! Из Праги — чумной мор надвигается! Корфюрст пфальцский штурмом взял Прагу! Тому неделю назад! Чуму занесли наемники курфюрстовы! Оспу! Болезнь французскую! Покаемся пред смертью, покуда не поздно! — Человечек грохнулся на землю, судорожно крестясь, восклицая: — Не зря комета вполнеба стояла над городами и весями! Не зря кровь из нее сочилась! Истинно сказано: грядет на грешную землю обширное и страшное одиночество!

Кеплер вскочил в кибитку и распорядился следовать далее, не щадя лошадей.

Они ехали всю ночь. Утром, когда рассвело, он понял масштабы надвигающегося бедствия. Казалось, вся Священная Римская империя скороспешно снялась с насиженных гнезд и ринулась в бег. Бежали князья и курфюрсты, принцы, бароны, святые отцы, торговцы, судьи, профессора, студенты, даже палачи. Бежали все, кто мог уехать из Праги и зачумленных ее окрестностей. По дороге катился сплошной поток карет, экипажей, кибиток, рыдванов, телег. Только сумасшедший мог поддаться мысли направить свой возок навстречу бешено мчащейся лавине существ, которые спасались от чумы.

К вечеру, не продвинувшись вперед ни на милю, Иоганн решил отдохнуть до полуночи в близлежащем замке, а ночью продолжить путь.

— Отпусти мост! — крикнул он алебардщику, маячившему между зубьями сторожевой башни. — Мост, говорю, опусти! И доложи своему господину: прибавил Иоганнес Кеплерус, имперский астроном!

— Катись восвояси! — рявкнул сверху караульный. — Видишь виселицу надо рвом? Каждого, кто осмелится проникнуть в замок, приказал господин епископ повесить! Независимо от чинов и званий! Сдыхай от чумы в своей столице! А не то псов натравлю!

…Через три дня он все же пробился в Прагу. Город будто вымер. Изредка на улицах показывались святые отцы. Черные капюшоны наглухо закрывали их головы. Осеняясь крестным знамением, монахи швыряли пригоршнями песок в окна и двери чумных домов[35].

Квартал, где жил Иоганн, был огорожен тяжелыми цепями. Никто — под страхом смертной казни — не смел ни войти, ни выйти из карантинного квартала.

Кеплер затаился в подворотне. На углу, шагах в десяти, сидел стражник на лафете зачехленной мортиры. Он пересчитывал золотые кольца и монеты, должно быть, снятые с умерших. Наконец созерцание новоявленных богатств наскучило стражнику. Он извлек из-под лафета пузатую бутыль, основательно к ней приложился. Вслед за тем служивый зевнул, проговорил: «Эх, все равно подыхать, хлебну-ка еще разок!», сызнова приник к заветному сосуду и вскорости захрапел.

Математикус на цыпочках прокрался мимо спящего. Затем бросился бегом к своему дому. В несколько прыжков он одолел лестницу и рванул на себя дверь. Две толстые крысы спрыгнули со стола, шмыгнули за печь. Пламенел в окнах закат. На полу был рассыпан желтый, как воск, песок.

— Барбара! Барбара! Барбара! — звал он жену. Отклика он не дождался, метнулся в спальню. На кровати, тесно прижавшись друг к другу, лежали восьмилетняя Сусанна и трехлетний Людвиг. А где же старший сын, где жена?..

Уже ни на что не надеясь, уже понимая: грянуло непоправимое, опустился он на кровать, где спали его дети. От толчка Людвиг проснулся, увидел отца, заулыбался, потом захныкал:

— Па-а! Поесть хочу!.. И боязно, боязно ночью…

— Где мама? Братец твой где? — тихо спросил Иоганн Кеплер, пытаясь смягчить задеревеневший на ветру, сорванный путевыми перебранками дикий свой голос.

— А маму и братика унесли. В ящиках унесли, в черных. А меня и Сусанну не взяли, — спокойно отвечал мальчик. По малости лет своих он не ведал про смерть. Ибо все дети рождаются, дабы жить.

Секретарь. Ваша честь! На второй стадии строгого допроса — запугивании пыткой пред дверьми пыточной камеры — обвиняемая отказалась отвечать по следующим пунктам опросного листа:

«Имел ли дьявол от нее письменное обязательство и описано ли оно кровью, и чьею кровью, или чернилами? Вредит ли она ядом, дотрагиванием, заклинаниями, мазями? Сколько скота она повредила? Сколько раз она производила град, грозу, облака, ветры и какие были последствия? Ездила ли она на шабаш, и на чем, и куда, и в какое время? Может ли она также сделаться оборотнем, и каким оборотнем, и какими средствами? Как изготовляется ею волшебная мазь для производства бури и дурных погод?»