Капитан Виноградов - Страница 3

Вытертая кобура привычно сковывала движения — девятимиллиметровый газовый «вальтер» был вручен перед самым отправлением, вместе с документами, билетами и деньгами. Виноградов отстегнул ее, смотал кожаную сбрую и сунул под подушку. Окинул взглядом причесанный ворс коврового покрытия, помедлил и скинул ботинки.

…Собственно, инструктаж занял не больше получаса. Подъехавшему прямо с утра, в условленное время Виноградову пришлось обойтись даже без кофе — Степаненко куда-то торопился и встретил капитана чуть ли не на пороге:

— Любуйся!

Он выложил перед Владимиром Александровичем несколько черно-белых фотоснимков. Наметанным взглядом недавнего «транспортника» Виноградов разглядел сползшую с насыпи колесную пару, развороченный бок рефрижераторной секции, человеческий обрубок в милицейской форме, зажатый металлической плитой двери. На двух фотографиях суетились какие-то бородатые, увешанные оружием люди, перегружавшие в бортовой «КамАЗ» ящики и бочки. Снимки были качественные, ясно, что работал профессионал или очень талантливый любитель с хорошей аппаратурой.

— Конец прошлого месяца. Южная Халкария… Последний перегон перед границей, — прокомментировал Степаненко.

Виноградов припомнил — в прессе тогда довольно бурно комментировался налет неустановленной банды на российский железнодорожный состав. Последовали даже какие-то санкции… Погибли больше десяти человек, в том числе двое милиционеров и стрелок военизированной охраны, выделенный местным Управлением дороги.

Степаненко сложил веер глянцевых прямоугольников:

— Один из вагонов, тот, который взрывали, был мой… Жратву — консервы, шоколад, ликеры — вычистили под ноль. Но это — хрен с ним! Они забрали одну штуку… Ее и надо найти.

— Что за штука?

— Контейнер такой… Типа бочки на двух полозьях. Метра два на полтора. По бокам — ручки, чтобы удобнее носить, сверху еще небольшая фиговина. Зеленая… А сам — белый.

— Тяжелый?

— Вчетвером носят.

— Внутри что?

— Да! Везли в брезентовом чехле, без маркировок…

— Внутри что? — повторил вопрос Виноградов.

— Не наркота. И не похищенный труп, — натужно усмехнулся собеседник. — Можешь быть спокоен.

Он понимал, что вопрос не праздный. Секунду помедлил.

— Внутри… Скажем так: найдешь — сам узнаешь! Не найдешь — меньше будет головной боли. И у тебя, и у нас.

При такой постановке вопроса задача на порядок усложнялась, но правила в этой игре придумывал не Виноградов. И даже, судя по всему, не Степаненко.

— Что еще?

— В этом злосчастном поезде ехал Андрей Баконис, фотокорреспондент из «Прибалтийского курьера». Ну он еще прославился снимками у телебашни, потом там что-то про ваши генеральские дачи… Искатель приключений на собственную задницу!

— Слышал.

— Так вот, этот Баконис, когда они на засаду нарвались, первым делом целую пленку отщелкал, а потом — уже не знаю как он их уболтал — увязался за бандой… Прошатался с ними несколько дней, а «всплыл» уже дома — живой, здоровый. В «Курьере» появился его репортаж — но только о самом налете. Кто, что — ни строчки! Как обрезало — ни снимков, ни комментариев… Ничего!

— Так.

— Значит, первым делом — поедешь к корреспонденту. Побеседуешь. Вытяни из него все!

— Что — все?

— Когда я говорю все — значит, все! В первую очередь — про «бочку». Ну и остальное… Дальше — по обстановке, не мне учить. Только свяжись, сообщи о результатах.

— Будет сделано.

— И еще… Есть основания полагать, что контейнер поврежден взрывом. Это плохо. Очень плохо!

— Для кого?

— Для всех!

От тяжелого взгляда Степаненко Владимиру Александровичу стало на мгновение зябко. Мастер не шутил.

— Снимки возьми… Оплата — с сегодняшнего дня. Условия — как договаривались. Вопросы есть?

Вопросов у Виноградова было много. Но на ответ рассчитывать не приходилось…

И снова — Прибалтика. Поднимаясь вверх по истертому булыжнику Старого города, Виноградов с грустью вглядывался в знакомые с детства сказочные уголки. Он любил эти горбатые, извилистые улочки, громады крепостных башен, узор шпилей и замысловатых флюгеров в печальном небе…

У россиян, подумал Владимир Александрович, после всего этого бардака возник новый вид ностальгии — ностальгии по утраченным окраинам некогда Великой Державы. Была ведь пусть какая-никакая, такая-рассякая, но Великая, но — Держава! А теперь… Это нашим детям, пока несмышленым, будет потом все равно — что Финляндия, что Латвия, что Гондурас: заграница… Но для нас, например, тридцатилетних питерцев, всю жизнь гордившихся европейским уютом Риги не меньше, чем золотыми куполами Суздаля или рыбным богатством Камчатки?

— Его нет, к сожалению, — с вежливым акцентом ответила симпатичная старушка, разбиравшая в приемной редакции огромный желтый мешок с письмами. — Сегодня, во всяком случае, не видела.

— Какая досада!

— Знаете что, молодой человек… Спросите у Бориса — он бывает там даже, пожалуй, чаще, чем здесь. — Собеседница кивнула в сторону обитой дерматином двери с табличкой на двух языках: «Заместитель редактора». Старушка напомнила Виноградову добрую и усталую учительницу, говорящую о непутевом, но любимом выпускнике.

— У Бориса?

— Вы, наверное, приезжий? Конечно… «У Бориса» — это кафе напротив, сразу за углом. Там собирается русская молодежь — журналисты со всех газет. И с телевидения… Что-то вроде клуба, так?

— Спасибо большое, я схожу — спрошу!

— Не за что. Может быть, хотите передать? Или оставить записку?

— Нет, спасибо. Всего доброго!

— Всего хорошего!

…Ни охранника, ни швейцара в галунах, к чему так привык в неспокойном Питере Виноградов, на входе в кафе не было. Без труда обнаружив бурую от времени дубовую дверь под кованой вывеской, через минуту он уже разговаривал с очкастым худощавым барменом.

— Баконис? Нет, сейчас нету.

— А имеет смысл ждать?

— Ждать?.. — бармен в задумчивости снял и начал протирать очки. Даже его акцент воспринимался Виноградовым не по-заграничному, пробуждая школьные воспоминания о взбитых сливках, первой отечественной жевательной резинке и безупречной чистоте гостиничного белья.

— Ждать? Пожалуй. Его нет уже третий день, так долго он не отсутствует — значит, должен появиться… Длительный перерыв может плохо сказаться на его самочувствии! — доверительно хохотнул он, подмигнув и звякнув серебряной ложечкой о пузатое стекло коньячной бутылки. Бармен говорил с Владимиром Александровичем как со старым знакомым, располагая к себе и ненавязчиво втягивая в интимный круг постоянных клиентов.

— Что-нибудь хотите?

— Пиццу, пожалуй… И кофе. — Виноградов пробежал глазами придвинутую призму с ценниками. — Рубли берете?

— Нет проблем. И даже юани, динары и донги! По курсу… Я вас не обидел?

— Нет, пожалуй… — хмыкнул Виноградов.

— Выпьете?

— Один «Сан-Франциско». Со льдом.

— Прекрасно! Присаживайтесь — я сейчас принесу.

Владимир Александрович присел за столик в углу, лицом к выходу, аккуратно пристроив дипломат в узкий промежуток между крахмальной клетчатой скатертью и стенкой, — плащ он перед этим снял и повесил на один из служащих для этой цели оленьих рогов.

Вообще-то можно было выбрать любой из шести пустовавших столов — столпотворения «У Бориса» явно не наблюдалось. Рядом с неработающим телевизором о чем-то шепталась студенческого вида пара — длинноволосый парень в свитере и коротко стриженная девушка. Друг друга и двух чашек кофе им было вполне достаточно доя гармонии с окружающим миром. Еще один посетитель как раз рассчитывался с барменом — судя по количеству грязной посуды, завтрак его был обилен и недешев. За самым большим столом, шестиместным, прямо под портретом Гюнтера Вальрафа[2], бурно дискутировала богемного вида компания. Энтузиазм ее участников подпитывался табуном пивных бутылок, среди которых белела тонкой шеей родимая «Столичная». Виноградов прислушался…