Капитан Шопот - Страница 17

— Ну, мы с тобою, Микола, теперь дипломаты, — промолвил капитан. — Пережили много, перетерпели всего, но тут не имеем права ни о чем вспоминать, когда встречаем гостей... Проверил, все в порядке — козырнул, в добрый путь!

— Да я разве что? Братик вспомнился... У вас же, наверное, тоже кого-нибудь убили, товарищ капитан?

— Отца.

Этот белобрысый одутловатый мужчина с водянистыми глазами, в тщательно выглаженном светло-сером костюме с черной ленточкой на лацкане пиджака выделялся из пестрых туристов своей молчаливостью и стремлением к одиночеству. Он не надоедал мелочными расспросами интуристовским переводчикам, не стремился брать интервью у первого встречного, не раздаривал автографов и не собирал их, не возмущался тем, что его не приглашает провести вечер какая-нибудь советская семья, не стремился обрастать в новой стране знакомыми. И маршрут для своего путешествия выбрал самый простой и скромный: через Карпаты и Полесье в Киев и обратно. Ясное дело, для небольшого хотя бы разнообразия возвращаться должен был по другой дороге. Не соблазнила его Москва с ее Кремлем, самым большим в мире собранием старинных русских и византийских икон, фресок и мозаик, не потянуло и в Ленинград, где один лишь Эрмитаж стоит половины всех музеев Европы, вместе взятых. Рекламные проспекты «Интуриста» приглашали путешественников на теплые берега Черного моря, в Крым и на Кавказ или в оазисы Средней Азии — ни одна страна в мире не могла предложить туристам такой большой выбор!

Но белобрысый мужчина с траурной ленточкой на лацкане пиджака был слишком углублен в свои печали, чтобы броситься следом за своими соотечественниками и коллегами к Кремлевским стенам, в сибирскую тайгу, к мечетям Самарканда и монастырям Грузии. Потихоньку ехал он по глухим шоссе, останавливался в небольших украинских городах, тихих и живописных, часто принимали его за чеха и проявляли в соответствии с этим надлежащий почет и уважение, и турист не очень-то торопился исправлять ошибку. Ну, он не чех, а немец. Мог, следовательно, быть из дружественной Советскому Союзу Германской Демократической Республики. То, что он из Федеративной республики, абсолютно ничего не означает. Когда проводят границу, не спрашивают, с какой стороны от нее ты хочешь жить. Он очутился по ту сторону границы — вот и все. Но этой большой стране он симпатизирует. Точно так же, как и ее друзьям. Доказательством тому является хотя бы его машина. Он купил ее в Чехословакии, хотя известно всем, что западные немецкие машины отнюдь не плохие. Иногда, когда в этом была крайняя необходимость, мужчина вступал с кем-нибудь в беседу: в чайной, у дороги, на бензостанции. Хвалил эту землю. Печально вздыхал, выражал сожаление, что его жена, которая так хотела поехать в Советский Союз, неожиданно умерла перед самым путешествием. «Бывает же такое несчастье с человеком?» — сочувственно говорил собеседник. Тут все соболезновали доктору Кемперу; работники «Интуриста» заблаговременно предупреждали своих коллег, чтобы они с особенным вниманием встретили доктора, который тяжело переживает утрату любимой жены.

Так неутешный вдовец в тяжком одиночестве, в стороне от больших трасс заканчивал свое траурное турне, как глубокомысленно определил он его в беседе с сотрудником советского туристского агентства, в отличие от незабываемого сладкого путешествия медового месяца, который они совершили когда-то с Гизеллой. Это было так давно, словно бы не во время его, Кемпера, жизни, словно бы и не с ним, а с его двойником, с его духовной эманацией. Это не он, а только его дух отправился тогда с Гизеллой по Рейну. Сели на пароход в Кельне, поплыли к зеленым вершинам Семигорья к скале Дракона, к Лорелей, вдоль долин Пфальца, старинных замков, тихих городков, засмотревшихся в вечные воды великой немецкой реки. Ночевали в маленьких гостиницах и пансионатах. Сходили с парохода там, где у Гизеллы появлялось желание ткнуть в берег пальцем: «Сойдем здесь». И их встречали на берегу молчаливые старые немцы, которые, покуривая глиняные трубки, приходили посмотреть на пароход и пассажиров. Гизелла и Кемпер находили для себя убежище и жили там день или два, прогуливаясь по окрестностям, любуясь местными достопримечательностями, ибо каждая местность непременно имела свои памятники, которые свидетельствовали, что великая история задела своим крылом и ее. Потом снова садились на пароход, плыли дальше, и Рейн становился уже, а горы круче, все более дикие камни стискивали русло реки, и в этом первозданном окружении острее ощущалась привлекательность их счастья.

У них сохранились сувениры из того незабываемого путешествия: тусклое распятие из Кельна, глиняные статуэтки из раскопок римского военного табора на Мозеле, настенная фаянсовая тарелка с сентиментальным рисунком: двое влюбленных у прозрачного источника, из которого пьют воду голуби.

Привезет ли он сувениры из этого горького путешествия? Украинская керамика, значки со спутниками, лакированные шкатулки с портретами советских космонавтов, настольные авторучки в форме межконтинентальных ракет, изделия гуцульских резчиков, платина с якутскими бриллиантами, уральские самоцветы, кавказская чеканка по серебру, — нет, все это было слишком праздничным, слишком радостным, если учесть его неутешное горе.

Кемпер собирал странные сувениры во время своего путешествия. Хаотичность его коллекции оправдывалась сумятицей чувств доктора. В его машине можно было найти несколько пустых бутылок из-под карпатских и полесских минеральных вод, плитки шоколада «Гвардейский» и «Детский» валялись между коробками папирос «Казбек», сигарет «Верховина», «Украина», «Фильтр» и десятками спичечных коробков. Не мог удержаться Кемпер и от традиционных покупок: русской водки, коньяка армянского и одесского; в Киеве на валюту приобрел русскую шапку из меха молодого олененка (ее называли пыжиковая) и сохранял квитанцию, в которой было написано, когда и где куплена шапка и сколько за нее заплачено.

Что же касается других сувениров доктора, то каждый из них имел на себе отметку, оставленную ретивым администратором того пищевого заведения, где можно было приобрести бутылку минеральной воды, пачку папирос или спичек, коньяк, водку, шоколад. На бутылках и на шоколаде, на папиросах и даже на спичках рука педантичного финансиста, который заботился о наценках на товар, нашлепывала фиолетовый штамп с названием ресторана, чайной или буфета и адресом этого учреждения. Странная попытка остановить время и вернуть на несколько столетий назад! Так средневековые феодалы, не ограниченные в претензиях, устанавливали в своих небольших владениях свои цены, а то и чеканили собственную монету. Такой аналитический ум, как у доктора Кемпера, сразу сообразил, как можно воспользоваться феодальной ограниченностью некоторых советских бухгалтеров: зачем вести путевые заметки (да еще человеку, которому вовсе не до записей!) — достаточно приобрести в каждом месте, которое так или иначе заинтересовало тебя, какую-то вещь, и уже ты имеешь зацепку для памяти!

То, что пустые бутылки из-под минеральной воды доктор везет в машине, объяснялось просто его небрежностью (и опять-таки: не до того человеку, который месяц назад похоронил любимую жену!), папиросы и спички во всем мире считались простейшими и наиболее распространенными сувенирами, о прославленных русских напитках и говорить нечего! Кемпер направлялся к границе, огражденный от малейших подозрений. У него в машине не было ни одной запрещенной к вывозу вещи, он готов был предстать перед самым длительным, самым придирчивым осмотром.

Доктор Кемпер не знал, что полковник Хепси не только старательно продумал все методы его «работы» на чужой земле, но и скомбинировал свои действия так, чтобы он выезжал из Советского Союза именно в тот день, когда туда будет пробираться другой тайный и совершенно нежеланный гость, Ярема Стиглый. У Яремы была своя задача, и он же, сам того не ведая, должен был подтвердить или опровергнуть данные, которые привезет доктор Кемпер. Кроме того, Хепси размышлял так: если один или другой из его агентов (тот при выезде, а этот при проникновении) неожиданно провалится, то обстановка, которая возникнет в тот день на границе, даст одному из них возможность проскользнуть незаметно. Если к этому прибавить еще и старательно подобранные криптонимы, которыми обозначались обе операции: «Эскулап» и «Капеллан», то станет вполне понятным самолюбование полковника Хепси во всех этих установившихся атрибутах внешне бессмысленной игры, которой забавляются взрослые дети, одевающиеся в специально скроенные мундиры с металлическими блестящими знаками отличия или нашивками из цветных тряпок. Такая игра могла бы показаться смешной, если бы не имела слишком трагических результатов, если бы не стояли за нею ракеты и бомбы, миллионные армии, генеральные штабы, министерства и правительства. Да еще если бы недоставало участников этой игры: отставных преступников, авантюристов по призванию тривиальных бездарностей, которым любой ценой хочется всплыть на поверхность жизни.