Капитан и Враг - Страница 1

Посвящается И., с которой связаны все воспоминания за последние тридцать лет.

Ни один персонаж этой книги не списан с живого человека. Но нельзя же называть героев буквами алфавита. Персонаж этого романа по имени м-р Квигли ни по своему характеру, ни по английскому написанию фамилии не похож на м-ра Квигли, с которым у меня была минутная встреча в Вашингтоне десять лет тому назад. Эта фамилия по непонятной причине врезалась мне в память, и я написал в своей книге «Мое знакомство с генералом», что «когда-нибудь использую ее в бог знает какой истории». После этого несколько Квигли весьма любезно писали мне, рассказывая о себе, но этот Квигли — мое собственное изобретение и не имеет ни к одному из них никакого отношения.

Мне идет двадцать второй год, и, однако, изо всех моих дней рождения я отчетливо представляю себе только двенадцатый, так как именно в тот сырой и туманный сентябрьский день я впервые увидел Капитана. Я все еще помню, каким мокрым был гравий под моими спортивными туфлями на квадрате школьного двора и как было скользко от мертвых листьев в галерее, ведущей к нашей часовенке, когда я без памяти убегал от моих врагов на переменке. Я проехался на ногах и резко затормозил, а мои преследователи промчались мимо, так как посреди двора стоял наш внушительный директор и беседовал с высоким мужчиной в котелке — зрелище и по тем временам уже редкое, а потому тот человек немного смахивал на актера в театральном костюме, что было близко к истине, ибо никогда больше не видел я его в котелке. На плече он держал трость, точно солдат — ружье. Я понятия не имел, кто этот человек, как, конечно, не знал и того, что он выиграл меня предшествующей ночью — по крайней мере так он утверждал — во время игры с моим отцом в трик-трак.

Я так разлетелся, что грохнулся на колени у самых ног собеседников, и когда поднялся, то обнаружил, что директор гневно смотрит на меня из-под густых бровей. Я услышал, как он сказал:

— По-моему, это как раз тот, кто вам нужен, — Бэкстер-третий. Ты ведь Бэкстер-третий?

— Да, сэр, — сказал я.

Человек, которого я всю жизнь так и буду звать — «Капитан», спросил:

— А что значит «третий»?

— Он самый младший из трех Бэкстеров, — сказал директор, — но они не родственники.

— Это ставит меня в несколько затруднительное положение, — сказал Капитан. — Который же из них тот Бэкстер, что мне нужен? Моего, как ни странно, зовут Виктор. Виктор Бэкстер — не очень-то сочетается.

— Мы тут редко пользуемся именами. Тебя зовут Виктор Бэкстер? — резко спросил меня директор.

— Да, сэр, — сказал я, помедлив, ибо очень уж не хотелось мне признаваться, что у меня такое имя: я ведь старался, хоть и тщетно, скрыть его от соучеников. Я прекрасно знал, что Виктор по каким-то непонятным причинам принадлежит к числу нежелательных имен, вроде Винсента или Мармадьюка.

— Ну в таком случае я полагаю, это тот самый Бэкстер, который вам нужен, сэр. Тебе надо вымыть лицо, молодой человек.

Суровые правила морали, существовавшие в этой школе, не позволяли мне сказать директору, что лицо было вполне чистое, пока мои враги не плеснули в него чернилами. Я увидел, что Капитан смотрит на меня карими, доброжелательными — при всей, как я узнаю впоследствии, ненадежности этого человека — глазами. Волосы у него были такие черные, что вполне могли быть крашеными, а длинный тонкий нос напоминал слегка раздвинутые острия ножниц — он так и нацелился на по-военному короткие усики, чтобы их подровнять. Мне показалось, что капитан подмигнул, но как-то трудно было в это поверить. Мой жизненный опыт подсказывал, что взрослые не подмигивают — разве что друг другу.

— Этот джентльмен когда-то учился в нашей школе, Бэкстер, — сказал директор, — в одно время с твоим отцом, как он говорит.

— Да, сэр.

— Он попросил разрешения взять тебя на сегодняшний день. Он привез мне записку от твоего отца, и, поскольку сегодня праздник и мы занимаемся неполный день, я не вижу основания не дать ему согласия, но только ты должен вернуться в свое жилище к шести часам. Он об этом знает.

— Да, сэр.

— А теперь можешь идти.

Я повернулся и направился было в классную, где уже начались занятия.

— Я имею в виду — можешь идти с этим джентльменом, Бэкстер-третий. Какой ты пропускаешь урок?

— Божественный, сэр.

— Он хочет сказать — закон Божий, — пояснил директор Капитану. И, гневно посмотрев через пространство двора на дверь, из-за которой неслись дикие звуки, закинул за плечо конец своей черной мантии. — Судя по этим звукам, ты не много пропустишь. — После чего, легко, широко шагая, он направился к двери. Его ботинки — а он всегда ходил в ботинках — ступали совсем бесшумно, как ковровые шлепанцы.

— Что там происходит? — спросил Капитан.

— По-моему, приканчивают амаликитян [упоминаемое в Библии воинственное племя, напавшее на израильтян по выходе их из Египта; поэтому Моисей заповедал своему народу истребительную войну против амаликитян], — сказал я.

— А ты амаликитянин?

— Да.

— Тогда давай смываться.

Он был совсем для меня чужой, но страха не внушал. Чужие люди — они неопасны. У них же нет такой власти, как у директора или у моих соучеников. И потом, чужак — он же не всегда тут. От чужака можно легко сбежать. Мама у меня уже несколько лет как умерла — я даже и тогда не мог бы сказать, как давно: время в детстве течет ведь совсем по-другому. Я видел ее на смертном одре — она лежала бледная и неподвижная, точно статуя на могильном камне, и, когда она не ответила на мой полагающийся поцелуй в лоб, я понял — не почувствовав при этом особого горя, — что она отправилась к ангелам. В ту нору — еще до школы — я боялся только отца, который, как говорила мама, давно уже связался с силами, противоположными тем, к которым она отправилась. «Твой отец — сатана», — любила она говорить мне, и ее глаза, обычно уныло-тусклые, на миг вспыхивали, точно газовые горелки.

Мой отец — это я точно помню — явился на похороны весь с головы до ног в черном, даже борода у него была в тон костюму, и я стал искать взглядом торчащий из-под пиджака хвост, но не сумел его обнаружить — правда, это меня не переубедило. Мне не часто доводилось видеть отца — ни до похорон, ни после, так как он редко заходил ко мне домой, если можно так назвать квартиру близ Ричмонд-парка, в доме под названием «Лавры», объединенном общей стеной с другим таким же, куда я переехал после смерти мамы. Как мне сейчас кажется, отец договорился об этом с маминой сестрой после похорон, на поминках, где накачивал ее хересом до тех пор, пока она не пообещала брать меня к себе на время школьных каникул.

Моя тетя была женщина вполне сносная, но уж больно скучная, и потому она — понятное дело — так и не вышла замуж. Она тоже называла отца Сатаной в тех редких случаях, когда говорила о нем, а я, хоть и боялся отца, начал испытывать к нему уважение, потому как не в каждой семье ведь есть сатана. О том, что существуют ангелы, приходилось верить на слово, а вот сатана, как сказано в моем молитвеннике, «бродит по миру аки лев рыкающий», этим-то, думал я, наверно, и объясняется, почему отец проводит в Африке куда больше времени, чем в Ричмонде. Теперь, после стольких лег, я начинаю сомневаться — а может, он по-своему был совсем неплохим человеком, чего я поостерегся бы сказать про Капитана, выигравшего меня у отца а трик-трак — во всяком случае, так он утверждал.

— Куда же мы пойдем? — спросил меня Капитан. — Я не ожидал, что тебя так легко отпустят. Я думал, придется подписывать уйму бумаг — я уже привык, что почти всегда приходится подписывать бумаги. Для обеда еще рановато, — добавил он.