Капитан госбезопасности. Линия Маннергейма - Страница 6
– Все, ребята, хоре бакланить, доставай припасы. Не у меня ж одного, – и Жох привстал в санях, вытащил из-за пазухи фляжку, аппетитно булькнул содержимым. – Иначе кранты без всяких финнов. А до передовой еще дожить надо.
– Отставить! Под расстрел пойдешь!
– Батя, – взмолился еще один боец-доброволец, – прав он. Надо греться, а то ж заболеем, какими вояками будем.
– Я тебе не батя, а товарищ старшина! Ох, угораздило меня командовать гражданкой.
– Точно, – как-то враз все очнулись, заворочались в санях и поддержали начинание Жоха. – Сдохнем! Мочи нет! Да в такой холод сколько не выпей – не закосеешь! По глотку!
А старшина почему-то замолчал и продолжал молчать. И под его молчание пошла по кругу фляжка Лени-Жоха, наполненная медицинским спиртом. Где и как он ее раздобыл, на приемном ли пункте или в его окрестностях, о том никто не спрашивал, потому что думали – прихватил из дому. А какой там дом! Ну а спросили бы, Леня подмигнул бы и ответил, что некоторые называют его Жохом. Может, не впустую некоторые языками машут, а?
– Только смотрите у меня по глотку, не больше, – вдруг напомнил о себе смирившийся с неизбежностью старшина.
– Конечно, товарищ старшина, – дружно заверил взвод своего командира. – Не хотите тоже?
– Не положено, – пробурчал он, и по голосу почувствовалось, что внутри его идет нешуточная борьба…
Одна за другой вслед за танками тормозили машины. И колонна встала.
Шепелев открыл дверцу, высунулся наружу:
– Мост, – капитан вернулся на место. – Сейчас саперы будут проверять. Что, комиссар, пойдем разомнемся?
Шепелев выпрыгнул на снег, комиссар выбрался следом. Из кузова, из-под брезентового полога выскакивали батальонные командиры и вперемешку с ними бравые бойцы его, капитана Шепелева, отряда.
Сперва люди по всей длине колонны побежали к обочине. Отправление надобностей сопровождалось шутками вроде «Не отморозь, жена домой не пустит», «Напиши на снегу желтеньким «Смерть врагу!»… Издали доносились орудийные выстрелы, но были они глухи, неотчетливы, казалось, что до передовой еще сотни километров. Даже те, кто знал, что морозный воздух сильно искажает звук выстрела, предпочитали не думать, что через какой-то час-два их уже могут бросить в бой сразу с колес.
– От своих машин не отходить! – несколько запоздало послышались команды. Управившись с надобностями и шутками, люди топтались возле своих машин, подходили к знакомым, едущим в другом грузовике, некоторые уже убежали в начало или конец колонны.
Капитан Шепелев, разумеется, подошел к своим.
– Живы, соколы?
– Ну, капитан, ты нас и завез! – возвращаясь от обочины, на бегу прокричал Хромов, на бегу же застегивая ширинку.
– Ничего, ничего, проветриться полезно. А каково южному человека, а, Омари?
Лейтенант госбезопасности Омари Гвазава зажимал перчатками уши и прихлопывал нога об ногу. Его смоляные усы покрылись ледяным наростом. Он заговорил с сильным грузинским акцентом:
– Какой я южный человек! Совсем тут с вами северным стал. Я два года море не видел!
– Финский залив – это тоже море, – заметил сержант госбезопасности Лева Коган.
– Э, какое это море! – Омари даже оторвал ладони от ушей, чтобы возмущенно взмахнуть руками. – Вот дадут отпуск за героические подвиги, поехали, покажу тебе море.
– Ты ушанку распусти, опусти «уши», – посоветовал практичный Тимофей Рогов. – Нам, товарищ капитан, в кузове все завидуют из-за этих ушанок. Но, говорят, интенданты пообещали завалить фронт ушанками.
Капитан Хромов приблизился к Шепелеву, показал рукой с дымящейся в ней папиросой на засыпанный снег сосновый бор.
– Погано так стоять на виду у всего леса. Не отделаться, что на тебя оттуда пялятся сквозь прицел. И могут жахнуть в любой секунд.
– Привыкайте, – сказал Шепелев. – Теперь долго вокруг всегда будет лес…
Один из бойцов-добровольцев, выбравшихся вместе с Жохом из саней, пустился бегать кругами вокруг волокуш, чередуя бег с приседаниями и отжиманиями. Пробегая в какой-то раз мимо Леонида, стукнул того по спине, как стукал всех подряд:
– Не стой, присоединяйся!
– Да пошел ты! Спортсмен, тоже мне, – огрызнулся Жох, поднимая воротник шинели. Леонид чувствовал себя не просто скверно. Омерзительно, тошнотно до кровавой рвоты. Еще хуже было, чем вчера, когда он узнал, что его собираются замочить в Луге на сходняке. На что он подписался! Согласился по пьянке и влип, как муха в говно. Подчиняться! Ему и подчиняться! Подчиняться всем подряд, начиная с этого ходячего устава в звании старшины. Хотя капитан сказал, что возьмет в свой отряд, когда прибудут в расположение, но ладно, он-то с понятием, а остальные…
– Сидевший? – раздалось над ухом.
– Что?! – Жох повернулся так быстро, будто за спиной щелкнула выкидуха. И наткнулся на взгляд старшины. Они принялись жечь друг друга глазами.
А ему лет пятьдесят, вдруг подумал Леонид, какая ж это у него война по счету? И все неймется? Или ему так нравится ползать под пулями?
– Я, парень, всяких повидал на своем веку, – старшина словно прочитал мысли вора. – Ничему уже не удивляюсь. Я тебе вот что скажу… Отойдем-ка!
Заметив, что к их разговору начинают прислушиваться топчущиеся возле волокуш добровольцы из взвода, старшина отвел Леонида ближе к обочине.
– Если уж попал, – старшина огладил рыжие усы, не отрывая глаз от зрачков Жоха, – то гордыню-то смири. Вот у вас свои законы. Скажем я, тьфу-тьфу, попал к вам и начинаю…
– Понты кидать, – подсказал Жох.
– Вот, – кивнул старшина. – И что получится?
Но он так и не узнал, что получится. Он увидел саперов, которые от моста возвращались обратно в колонну.
– Ладно, отложим беседы, парень. Сейчас поедем. Пошли к саням…
…Первый танк вполз на мост, до того проверенный на заминированность. Вполз осторожно, словно прощупывая гусеницами крепость перекрытия и опор. Но танки не представляли угрозы крепости переправы над рекой. Финны работают добротно, на совесть, мост, как свои хутора, делают в расчете на века, на несколько поколений.
Первый «БТ» всей массой, всеми двенадцатью тоннами уже давил на дощатый, покрытый снегом настил. Уже подбирался к середине реки, занимая почти всю проезжую ширину моста, до перил из струганных брусьев с одной и другой стороны оставалось по полсажени. Взревели моторы второго танка, и он по следу первого вкатился на мост. А за ним, не желая отставать, двинулся бронеавтомобиль.
Окуталась облаками выхлопов, вздрогнула, зарычала и затарахтела вереница машин, люди под хриплые команды запрыгивали в кабины и кузова. Гусеница снова поползла. Заглохла, отказывалась заводиться предпоследняя машина. Шофер, скинув с себя сверху все кроме исподней рубахи, вращал стартер иступлено, безостановочно. Рядом что-то кричал, выбрасывая изо рта клубы пара, старший лейтенант, рука его лежала на кобуре. Солдаты, перекуривающие у передних колес и наблюдающие, предлагали шоферу подменить его, но тот, не обращая ни на кого внимания, крутил и крутил ручку стартера.
Первый «БТ» с надписью на башне «Щорс» добрался до того берега. Его гусеницы, усиленные перед отправкой самодельными болтовыми шипами, вгрызлись в снег, лежащий уже не на мостовых досках, а на земле. Второй танк резво догонял первый, и сейчас подъезжал к середине моста.
Капитан и комиссар, размявшие ноги на снегу и на морозе, не без удовольствия вернулись в кабину, где можно было отогреться.
– Такую стужу в бане хорошо пережидать, – комиссар яростно высморкался, тщательно вытерся и спрятал платок за обшлаг шинели. – А потом перебежать до избы, да к столу с пузырем, щами и румяной бабой. Да, капитан?
Их шофер оторвал взгляд от грязно-снежной колеи, от маячащего впереди заднего борта автомашины и с одобрением посмотрел на комиссара – было видно, что ему хочется внести от себя в нарисованную мужицкую идиллию какой-то личностный мазок. Может быть, добавить к бане, бабе и водке купание в проруби и гармонь.