Капитан Два Лица - Страница 3

Когда-то пираты, если не были отягощены слишком кровавыми преступлениями в этих водах, свободно заходили в порты Альра’Иллы. Во время Третьей войны с нуц многие из них сами примкнули к армии короля Талла. Правда, он пообещал такие награды, что уже трудно сказать, кто пошел воевать ради них, а кто по велению тан — доброй воли, текущей по хребту и делающей человека человеком. Так или иначе, силы пиратов оказались необходимы в решающих сражениях. Но платы не получил почти никто, если не считать платой быстрый уход в вечный сон.

Король Талл, завершив поход, уверился, что залог спокойствия любого государства — убрать всё, что нельзя утихомирить: переупрямить, приручить или купить, желательно дешево, ведь государство и так на краю голода. Пираты были именно такой силой, неуправляемой, способной сегодня прикрыть тебя грудью бесплатно, а завтра разграбить твой город. Это касалось даже тех, кто звал себя Соколами: лишь немногие действительно знали цену верности. В их головах было слишком много свободы и солёного ветра. Поэтому они были опасны.

Первое, что сделал король Талл, начиная свою четвертую — невидимую и долгую — войну, — упразднил «сокольи пакты». У Альра’Иллы не должно было быть своих пиратов, и она отказалась щадить чужих, если они зайдут в ее порты. Это осложнило отношения с соседями, но пришлось примириться: зависимость от соли, которая отчего-то вся скопилась именно на этом куске побережья, была слишком велика, а новая армия и новый король — слишком сильны, чтобы развязывать вражду.

До того как родился юный принц, а потом и принцесса, король часто участвовал в «охотах на Соколов» и сам успел стать прекрасным моряком, знающим немало о пиратских хитростях. Но с появлением наследников он не без сожаления оставил это флоту и занялся иными государственными делами. Лишь одно по-прежнему выдавало, что пираты не идут у него из головы. Виселицы.

Любимым занятием короля Талла в свободное время было посещение пиратских казней. Дочь он туда не брал, а сына стал брать, как только тот увидел свой девятый Большой Прилив.

— Ты должен знать, — всегда говорил он. Но никогда не объяснял что.

И мальчик по имени Ино, скуластый и черноволосый, как отец, узнал.

Что когда дует ветер, виселицы, качаясь, издают мелодичный, красивый скрип, который тем громче, чем тяжелее оставленные на них тела.

Что петлю можно затянуть так, чтобы при потере опоры шея мгновенно сломалась, а можно — так, чтобы тело «плясало» на веревке две, а то и три швэ.

Что в среднем, чтобы выиграть пару варров, монеток-раковин, надо ставить на то, что оно обмякнет на второй.

Что пятна на одежде, обвисшей мешком, — это не пот.

И что, вообще-то, для того чтобы отправиться в вечный сон, достаточно простой веревки.

А еще он понял, что, несмотря на всё это, не может ненавидеть своего отца, но не может ненавидеть и пиратов тоже. У принца Ино — как и у многих людей его положения — было два лица, для всех и для себя. С самого детства. Только так можно было не сойти с ума.

Впервые он увидел их вблизи в день своего восьмого Большого Прилива. И он никогда этого не забудет.

Здешнее море умеет подкрадываться так близко, что переливается через набережную, вползает на улицы, затапливает нижние этажи домов. Именно поэтому крепкие двери и окна в приморских городах надежно законопачены, а воздухоотводы пронзают каждый этаж и тянутся высоко-высоко над крышами. Чтобы каждый Круг можно было сидеть у окна в Большой Прилив (и несколько за ним следующих, чуть поменьше) — и смотреть на недоумевающих рыб, медуз и черепах, плывущих мимо. Рыбы такие пестрые, что похожи на праздничные гирлянды или фонарики. Уходя, вода забирает с собой тот немногочисленный мусор, который не смогли убрать к ее приходу городские службы. За это ее благодарят танцами и празднествами, а корабли с наступлением сумерек устраивают парад, красуясь друг перед другом, как птицы в брачное время.

Так случилось и в тот день: кораблей были дюжины, один лучше другого. Король и его двор наблюдали с самой высокой замковой крыши, горожане — из верхних окон, с чердаков или же тоже с крыш. Некоторые забирались даже на трубы.

Пираты появились без приглашения: три стройных брига казались великанами среди прочих. У пиратов были черные паруса, а одежда в противоположность яркая, как у уличных шутов и гимнастов. Большие шляпы. Расшитые камзолы и блестящее оружие. Три корабля запустили с палуб ракеты из Заморья — края с другой стороны Шиин. Расцветив небо, искры сложились в сокола, волка и крысу. А потом в пиратов стали стрелять. И никогда ни до, ни после Ино не видел, чтобы кто-то уходил от погони и прорывал окружение так легко, управляя судном таких размеров. Никто тогда не поднялся на три борта, да даже лиц капитанов не запомнил ни один солдат.

Пока переполох еще не поднялся, люди в яркой одежде, точно смеясь, бросали высовывавшимся из окон горожанам монеты и самоцветы — горстями, не считая.

— Выбирайте друзей! — кричали некоторые пираты и пиратки. — Выбирайте друзей!

Мальчик не понимал, что значит эта фраза, но чувствовал, что очень не отказался бы дружить с этими красивыми и шумными незнакомцами. Отец — кажется, совсем наоборот: кулаки его крепко сжались, а голос, которым он отдавал приказ выкатить прямо на замковую крышу пушки, звенел и дрожал от злости. На три корабля начали облаву, но они исчезли так стремительно, будто их оснащали не только заморские ракеты, но и заморские системы движения, которые, как говорили, строились на древнем живом огне, секрет которого тамошние жители украли.

Ино так и не смог забыть пиратов. О морских Соколах, Волках и Крысах он стал спрашивать каждого, кто мог хоть что-то рассказать. Отец поначалу не мешал, может, полагая, что врага лучше знать в лицо. Препятствовать он стал позже, когда кто-то из советников повторил ему вопрос юного принца: «Как становятся пиратами?». Ино перестали отвечать, а король-отец, помогая сесть в карету в другой, еще один тот самый день, мягко потрепал принца по волосам с видом, с каким обычно дарил подарки, и сказал:

— Ты хотел узнать, как становятся пиратами, так? Я не знаю. Но я могу показать тебе, как они умирают.

Впервые глядя на болтавшееся в петле тело, с которого кто-то стаскивал камзол, Ино понял, что расколоть чей-то мир — еще легче, чем отправить в вечный сон с помощью простой веревки. Отец, так многому научивший и продолжавший учить, был частью его жизни; пираты — самой жизнью, пусть чужой. Круги сменялись, казни вроде бы стали привычными. Но едва заметная трещинка побежала по тан юного принца. И она становилась всё шире.

Мир распался совсем, когда Ино увидел свой пятнадцатый Большой Прилив и вскоре, кажется, сотую на своей памяти казнь. Всё было, как и обычно: скрип веревки и помоста, молчаливая толпа, монотонное зачитывание приговора. Презрительный плевок, которым осужденный попрощался с жизнью, и его бешеный взгляд из-под алой повязки. И отец, подавшийся в своем кресле чуть вперед.

Синие глаза его горели тогда мрачным удовлетворением, пальцы впились в массивные подлокотники тронного кресла. Потом, став немного старше, Ино часто думал о том, что, возможно, именно такие швэ — а вовсе не проводимые в спальне с матерью — приносили отцу самое сильное наслаждение. Тогда же принц просто смотрел на пирата — красивого, статного, довольно молодого. Может быть, он оставлял среди живых свою возлюбленную, мать, лихую команду или…

— Нет!

Мальчик появился, уже когда опору вышибли из-под ног приговоренного. Принц привычно определил, что сделали с веревкой в этот раз: тело дико, бешено дергалось, руки, которые даже не связали, тянулись к петле и тут же соскальзывали. Да, Ино уже запомнил: руки связывают не всегда. Обычно этого не делают, именно если петля затянута вот так. Чтобы зрелище было ярче и, возможно, дольше.

— Отец!

Хрипы умирающего разносились ясно и остро в безмолвии толпы, и этот вопль — совсем тонкий и слабый — прозвучал почти выстрелом, по крайней мере, у Ино в ушах.