Каникулы палача - Страница 10
— Да, я христианин, — ответил Лэнгли.
Ему показалось, что старуха осталась довольна его ответом. Она взяла письмо, деньги, засунула их вместе с пакетом в карман своего платья. Затем уверенно и быстро направилась к двери. Лэнгли продолжал оставаться в глубокой задумчивости. Ничто не могло удивить его так, как услышанное здесь имя Стендиша Ветролла. Он думал, что событие, происшедшее три года назад, положило конец их знакомству. Кто бы мог подумать! Блестящий хирург, в расцвете лет и с отменной репутацией, — и Алиса Ветролл, это нежнейшее создание, самая прекрасная из всех женщин — здесь, в этом забытом Богом уголке на краю земли! При мысли о том, что он вновь может увидеть ее, его сердце учащенно забилось. Три года назад он Убедил себя в том, что будет разумнее, если перестанет встречаться с этой красивой и будто сделанной из фарфора женщиной. Безрассудное поведение уже давно в прошлом, — но он до сих пор не может забыть ее белый красивый дом на Риверсайд-драйв с павлинами и бассейном, позолоченной башенкой и прекрасным садом на крыше. Ветролл, сын старого Джереми Ветролла, автомобильного магната, был человеком богатым. Но что он делает здесь?
Память, не спрашивая согласия, возвращала его в прошлое. Джереми Ветролл, насколько ему было известно, умер, и все деньги наследовал Стендиш, ибо других детей у старика не было. Женитьба Стендиша наделала много шума: в свое время он выбрал в жены сироту, не имеющую ни имени, ни денег, привезя ее «откуда-то с Дикого Запада». Рассказывали какую-то невероятную историю о том, как он нашел ее, брошенную сироту, от чего-то там спас, от чего-то вылечил, оплатил ее обучение. Затем, когда ему было уже за сорок, а ей всего лишь семнадцать, он привез девушку домой и женился на ней.
Невероятно, но Ветролл живет здесь, оставив в Нью-Йорке дом, деньги, практику, хотя был одним из лучших хирургов. Стендиш Ветролл приехал жить сюда — на самый край цивилизации, где люди до сих пор продолжают верить в черную магию и с трудом произносят несколько слов на французском или на испанском языке, — сюда, в горную баскскую деревушку. Неожиданно Лэнгли пожалел о том, что отправил записку. Это могло показаться неприличным.
Хозяин с женой вышли на улицу: разыгравшаяся не на шутку непогода вызвала волнение домашних животных. Дочь что-то штопала, сидя у камина. Она не смотрела на Лэнгли, но он чувствовал, что ей не терпится с ним поговорить.
— Скажи мне, дитя, — начал он осторожно, — что за беда настигла этих людей, которые, может случиться, действительно окажутся моими знакомыми?
— О! — произнесла девчушка, быстро взглянув на дверь. Затем, наклонившись вперед, приблизилась к нему и, положив руки на шитье, тихо заговорила: — Сеньор, не ходите туда, послушайтесь моего совета. В это время года никто не остается в том доме, за исключением Томазо, у которого не все в порядке с головой, и старой Марты, которая…
— Что?
— Святая или что-то в этом роде, — торопливо проговорила она.
— Дитя, — сказал Лэнгли, — эта женщина, когда я был с ней знаком…
— Я расскажу вам, — быстро и решительно продолжала она, — но ничего не говорите моему отцу. Доктор привез ее сюда три года назад, был июнь месяц, и она выглядела именно так, как вы говорили. Была очень красивая. Она смеялась и разговаривала на своем языке, так как она не знала ни испанского языка, ни баскского. Но в ночь всех умерших… — Она перекрестилась.
— Накануне Дня Всех Святых, — мягко поправил ее Лэнгли.
— Да, я не знаю, что произошло, но она попала под влияние темных сил. Она изменилась. Она так ужасно кричала, что я просто не могу вам этого передать. И постепенно она стала такой, какая есть сейчас. Ее никто, кроме Марты, не видит, но она не будет с вами об этом разговаривать. Люди поговаривают, что сейчас в доме живет неизвестно что… — но это совсем не та женщина…
— Сумасшедшая?
— Это не сумасшествие. Это колдовство. Послушайте, два года назад на Пасху… ой, это не мой отец возвращается?
— Нет-нет, продолжайте!
— Так вот. Светило солнце. Ветер, дувший из долины, приносил звон колоколов, наполнявший душу необыкновенной радостью. Ночью в дверь постучали, отец вынужден был встать и, открыв дверь, замер, как будто увидел стоящую на пороге святую Деву Марию, очень бледную, ну прямо только что с иконы в нашей церкви. На ней был голубой плащ с капюшоном на голове. Рыдая, она показывала рукой на тропинку, ведущую в долину, и что-то говорила, но мы ничего не могли понять. Я тогда подумала, что она спасается бегством от самого царя Ирода. Отец решил пойти в конюшню и оседлать мула. В этот момент появился доктор. Он очень тяжело дышал, и я тогда еще подумала, что он, должно быть, очень быстро бежал. Увидев его, женщина прямо-таки забилась в истерике…
Лэнгли почувствовал, как его захлестывает волна негодования от мысли, что, если муж позволяет себе такое грубое отношение к жене, необходимо немедленно что-то делать. Тем временем юная девушка торопливо продолжала:
— Он сказал, — о, святая Дева Мария, — он сказал, что его жену околдовали. В период Пасхи до Вознесения Христа влияние дьявола теряет над ней свою власть, и она пытается бежать. Но после праздников колдовство снова вступает в силу, поэтому небезопасно разрешать ей покидать дом. Мои родители побоялись даже прикоснуться к ней. Они принесли святую воду и окропили мула, но дьявольская сила уже успела вселиться в него: он так сильно лягнул моего отца, что он хромал весь месяц. Доктор забрал свою жену, и с тех пор мы больше ни разу ее не видели. Даже старая Марта не всегда ее видит. Но каждый год злая сила то ослабевает, то вновь возвращается — дьявол особенно злобен накануне Дня Всех Святых. Сеньор, прошу вас, не ходите в тот дом, если вы дорожите своей душой. Тихо! Они возвращаются….
Лэнгли, конечно же, поговорил бы с девушкой еще, но отец, войдя в дом, бросил на них подозрительный взгляд. Взяв свечу, Лэнгли поднялся в свою комнату и на удивление быстро уснул. Но всю ночь ему снились волки: огромные, худые и черные, они сбегались со всех сторон, привлекаемые запахом крови.
Наутро следующего дня он получил ответ на свою записку:
Дорогой Лэнгли, да, это я, и, конечно же, очень хорошо Вас помню. Так мило, что Вы выразили готовность посетить нас здесь, в нашем изгнании. Боюсь, что, увидев Алису, Вы будете очень удивлены происшедшими с нею переменами, но я расскажу о наших злоключениях при встрече. Количество проживающих в нашем доме людей ограниченно в связи с тем суеверным ужасом, который обычно испытывают к тем, кто страдает серьезным заболеванием. Но если Вы сможете прийти к половине восьмого, мы смогли бы пообедать вместе. Марта покажет дорогу. Искренне Ваш.
Стендиш Ветролл.
Дом доктора был небольшой и очень старый. Выстроенный на самом краю обрыва, он, казалось, одной из своих сторон был просто приклеен к горе. Где-то совсем рядом оглушительно ревел невидимый речной поток. Сопровождаемый Мартой, Лэнгли вошел в мрачную комнату, в дальнем конце которой находился большой камин. Огромное кресло с большими широкими подлокотниками было придвинуто к огню очень близко. Марта, пробормотав что-то похожее на извинение и припадая на одну ногу, удалилась. Лэнгли остался стоять в темной комнате. Время от времени то ослабевая, то вспыхивая с новой силой, огонь бросал на стены и мебель причудливые отблески. Глаза Лэнгли постепенно стали привыкать к темноте, и он уже начал различать предметы: в центре комнаты стоял стол, накрытый к ужину, на стенах висели картины. Одна из них показалась ему удивительно знакомой. Подойдя поближе, он узнал портрет Алисы Ветролл, виденный им в Нью-Йорке. Это была одна из удачных работ модного в то время художника. Прелестное лицо, напоминающее своей свежестью цветок, улыбалось искрящейся и полной жизни улыбкой и, как будто приветствуя зрителей, чуть-чуть наклонилось вперед.
Неожиданно внимание Лэнгли привлек какой-то необычный звук. Не было ни малейшего сомнения, что он исходил со стороны камина. Треск поленьев и отблеск огня, казалось, что-то потревожили в комнате, и он услышал — или ему показалось, что он услышал, — какой-то странный звук, но теперь уже шедший из кресла. Лэнгли сделал шаг вперед и остановился. Звук повторился: теперь он ясно услышал неприятное рычание, чем-то напоминающее звериное. Но ни кот, ни собака не могли издавать подобные звуки, похожие одновременно и на причмокивание, и на странные всхлипывания. Эти звуки производили не просто неприятное, а жуткое впечатление. Спустя мгновение все стихло.