Кандидат-лейтенант - Страница 12

Степан бессознательно протянул руку, чтобы потрогать, и больно ударил пальцы о невидимый во тьме торчащий кусок металла.

Только тут он вспомнил, что у него есть в багажнике дорожный фонарь. И надувная кукла. Она ему теперь будет телом. Йерга на всякий случай надо оставить в машине.

Он побежал было за фонарем. И пришлось заставлять себя бежать - ноги не слушались, ему казалось, что он вот-вот упадет.

- Доложите обстановку. Немедленно доложите обстановку, - властно потребовала ниточка.

- Сейчас, сейчас, - торопливо ответил Степан, переходя в куклу. Сейчас.

- Кандидат-лейтенант, возьмите себя в руки, - приказала ниточка и, помолчав, повторила: - Доложите обстановку.

Степан осветил фонарем груду над кабиной и увидел, что это были смятые останки легкового автомобиля. "Тойота". Рыженькая "тойота". Она самая! Значит... Как же это могло получиться? Как это могло получиться? Как это могло...

И вдруг он понял. Понял! "Тойота" шла за "БУХАРОЙ". До последней секунды. А когда тому парню в ней стало ясно, что сейчас... И что он не успеет обогнать... и что есть шанс, что встречный прикрывающий, то есть он, Степан Левочкин, может не сработать... А он не сработал. Не сработал, дупло!.. Водитель ушел в "тойоту"... Перегруппировал свой внутренний запас в кинетическую... Метнул машину-себя вверх, вперед, обрушил ее на кабину "БУХАРЫ" и прихлопнул!.. А сам... А сам еще успел оттолкнуть "фольксваген" влево. Мамочка мамочка, сколько ж он успел! Сколько ж он успел!.. И вот он лежит на кабине... Неживой... Потому что всю энергию, всю энергию... И виноват в этом он, Степан, оставивший Вольфа без прикрытия.

А тот, в кабине "БУХАРЫ"?

- Энергию мне, - потребовал Степан. У него-то было время запросить, распределить. Эх! - Пятьсот килоджоулей. Еще пятьсот.

Чудовищная сила влилась в него, что-то сверкнуло в глазах. Он стал твердым. Напряженным. Всемогущим.

Повинуясь его приказу, останки "тойоты" со скрежетом приподнялись, отплыли немного вперед и плавно опустились на шоссе. Одним движением пальца Степан вспорол мятый верх кабины "БУХАРЫ" и отогнул его на сторону, как крышку консервной банки. Да, так и есть. Все сиденье залито желтой воскообразной массой. Это все, что осталось, что должно было остаться после того, как "БУХАРА" потерял способность сознательно управлять собой в мире, отстоящем от покинутого им на триста девяносто четыре года.

- Докладываю, - сказал кандидат-лейтенант. - Докладываю...

Может, все-таки жив?.. Тот, из "тойоты"...

Степан подошел к обломкам, выбрал взглядом. Смятую крышку багажника. Нарочито медленно прикоснулся к ней, всем своим видом показал, что хочет взять ее с собой. Выждал. Сколько он мог выждать? Секунд пять. Переполз или нет?.. Отделил крышку от обломков.

А вдруг "тот" не успел? Если ранен...

Он положил крышку на дорогу. Еще подождал.

Да пусть она лежит. Пусть лежит. У него еще есть время. Много времени. Минуты две.

- У вас не больше трех минут. К вам свернули. К вам свернули, - кричала ниточка.

- Вас понял. Мне пятьсот. И еще пятьсот. И еще...

Он шагнул к автофургону, напрягся и начал работать. Не должно остаться никаких следов. Никаких.

Темная гудящая сила бешеным потоком проносилась сквозь него и обрушивалась на дрожащую, оседающую тушу "БУХАРЫ". Где этот подонок достал такой ящик? Воздух наполнился удушающим запахом горелого металла, резины, масла. Полыхнул было разлитый бензин, но Степан прихлопнул пламя воздушным комком. Туша таяла на глазах. Все в азот, в неон! "Фиатик" в сторону, за обочину. В кусты. Йергу спать, спать. Крышку. Где крышка? Тоже за обочину... Дорогу расправить.

Последним усилием Степан закрутил смерч и послал с ним ко всем чертям в небеса этот гудящий напряженный воздух, вобравший в себя то, что было "БУХАРОЙ" и рыженькой "тойотой". На шоссе было чисто. Там, за спиной, за гребнем подъема, уже отсверкивала колеблющаяся зарница от фар приближающейся машины.

Ну и пусть едет. У него чисто. Как на паркете.

Он отпрыгнул в сторону и присел за кустом. И в тот же миг сияющий меч света, описав дугу, упал с неба на дорогу. С натужным воем прополз какой-то автолилипутик на электрическом ходу, заскрипел, застонал, взобрался на подъем, исчез.

Степан поднял крышку багажника, расправил ее и аккуратно сложил. Вдвое, еще раз вдвое, еще раз вдвое. Перенес фиатик с Йергом на дорогу, осторожно положил сложенный стальной лист на заднее сиденье. А вдруг "тот" действительно живой и успел туда перебраться. Эх, парень! Ну, потерпи, потерпи. Часика три-четыре. Придется. Сейчас нам ехать к Дэди, а потом...

А потом все. Будь здоров, Ержик. Ты забудешь все это. Даже в бреду не увидишь. Живи, как жил. Ухаживай за своей Дэди, дай тебе бог счастья. А нас извини. Работа такая, Ержик. Ничего не попишешь. Друга вот моего видишь как... Сообрази я там, в городе, прикрой я "фолькс", отпихнул бы сам этот дурацкий ящик, а там бы его ребята приняли... Да какое тебе до этого дело) Потерпи еще недельку, пока будем сворачиваться.

Вернув остаток энергии, Степан почувствовал себя обессиленным и вялым. На педаль было не нажать. Было двадцать минут первого. Только к часу ночи он поспеет с Йергом к Дэди. Нехорошо, очень нехорошо. Нарушение. Ну, Ержик, извини. Всякое бывает.

А этот Волли, тоже хорош гусь! Удрал ведь. Струсил. Видел. И не остановился. Принц Оранский! И хорошо, что струсил. Что бы я там делал с ним на дороге? И со всей его компашкой? Даже не представляю.

- Как себя чувствуете? - спросила ниточка.

- Нормально.

Во рту было сухо. Тело ныло. Заноешь...

Заехали на левую автостоянку возле "Рузвельт-сентер". "Фолькс" в желтые и розовые цветочки, как ни в чем не бывало, притулился в уголке. На прежнем месте. Йерг проснулся. Забеспокоился. И поехали они к Дэди. Только лист с заднего сиденья убрали в багажник. На всякий случай. Вряд ли у Дэди сыщется любитель ночных катаний. Но подвезти кого-нибудь наверняка придется. Лучше убрать. Чтобы не было вопросов.

У Дэди они были к часу ночи. Парламент был в полном. Разгаре. Бог-внук нес несусветную. Чушь. Зубы болели.

- Ержик, ты что-то плохо выглядишь, - сказала ему Дэди и вдруг. Запустила руку в волосы. И взъерошила. У Йерга благодарно и расслабленно замерло. Сердце. Он схватил эту руку. Тонкую. Теплую. Желанную. И никуда ее не повел. Дэди. Но не потому, что Степан. Что Степану худо. Нет. Надо было что-то сказать. Но что? Он не знал, что сказать... Эх, Ержик, Ержик.

Худо. Горит все внутри. Башка кружится.

Всю дорогу до дома тошнило.

Поставив в ванную сложенный стальной лист, Степан отер мокрый лоб. Душ принять? Ну его к черту. Вот дупло!

И, уже теряя сознание, соскальзывая спиной по зеленым и красным плиточкам на стене в черную шевелящуюся бездну, кандидат-лейтенант Степан Левочкин передал по линии связи:

- Чувствую себя плохо. Очень плохо. Нуждаюсь в помощи...

10

- Генерал, я протестую. Я категорически протестую. Я обжалую ваши действия в президентуре!

Лорд Хафэнаур был вне себя. Подумать только! Столько мысли, столько труда, такие великолепные установки! Прекрасно работающие установки! Какие возможности. И все это обращено в пыль! В ничто! В пустое место!.. Нет, это невероятно, это неслыханно!

- Эти установки были осуществлены исключительно Силами порядка для проведения одной особой операции, исключительно за счет специального фонда. Они принадлежали силам порядка. Право решать их судьбу - это исключительное право вооруженных сил. Я не понимаю вашего протеста и категорически его отклоняю.

Нет, генерал де ль'Ойр прекрасно понимал лорда Хафэнаура. Они ждали этих установок. Они мечтали о них и знали, что нет никакой надежды их осуществить. Во всяком случае при их жизни. И вдруг такая возможность! В обход всей громоздкой бюрократии, всех этих советов, комитетов, комиссий! Огромные мощности, бешеная надежность, все по последнему, по сверхпоследнему слову. И не без их участия. Тандем Година - Ю оказался на редкость эффективным. И вдруг все это рушится, потому что какой-то тупоголовый солдафон вздумал соблюдать букву инструкции, ни с кем не советуясь, никого не спросясь, не пожелав даже просто подождать месяц-другой, пока будет согласована процедура передачи... И как) Доктора Джорджа Ю услали, специально услали и в его отсутствие за несколько часов буквально разнесли все и теперь, не торопясь, восстанавливают какие-то жалкие лавчонки, стоявшие на этом месте.