Камуфлет - Страница 4

Ротмистр проявил лишь спокойную готовность:

– Приказывайте, господин полковник.

– Голубчик, что приказывать! – Герасимов невольно повысил голос. – Тут приказы не подходят. Понимаете, чем рискуете?

– Так точно. Если готовы вы, я последую за вами, не раздумывая. А погибать, так ведь раз.

В немигающих глазах помощника царили спокойствие и безмятежность, как в омуте. Счастье-то вот оно – не отдавать приказ, а, не раздумывая, повиноваться.

Александр Васильевич под взглядом этим вдруг понял, что прижат к стенке и отступать некуда. Как-то само собой так вышло.

– Прекрасно! – командирским тоном произнес он. – Я в вас не ошибся.

– Благодарю, господин полковник.

Начальник встал, подскочил и ротмистр, взяв стойку «смирно».

– Операцию приказываю начать сегодня же. Назовем ее «ВВП». Что и когда делать, вам известно. В эти дни особое внимание обратить на действия «Рафаэля». Не вмешивайтесь, но не упускайте из виду. Все должно произойти само собой. Тогда успех неизбежен. В случае малейшей опасности уходите в сторону и заметайте следы… Кого предлагаете на «ягненка»?

– Ванзарова из сыскной.

– Отличный кандидат, уж больно умен да прыток, пора и урезонить.

Оценив несомненную тонкость начальника еле заметной усмешкой, ротмистр козырнул и удалился. А полковник отер надушенным платком вдруг вспотевшее лицо. Глядя на Мойку, весело сверкающую за окном, прошептал он «выручальную молитву»:

– Чему быть, того не миновать.

Августа 6-го дня, года 1905, одиннадцать утра, жарче.

I Выборгский участок IV Отделения С.-Петербургской столичной полиции, Тихвинская, 12

Не миновать при появлении начальства сыновнего трепета, близкого к обмороку. На лицах читается «рады служить», спины гнутся в дугу, а на губах бродит улыбка обожания, придурковатая, но сладострастная. Начальство млеет, подчиненные мрут от счастья. В какое присутствие ни зайди, везде случаются этакие сердечные моменты. И верится, что подобная благость будет произрастать в государстве Российском вечно.

Появление самого помощника начальника сыскной полиции г-на Ванзарова, да в сопровождении самого г-на Лебедева, не говоря уже о самом г-не Джуранском, привело участок в торжественное молчание. Даже пристав Шелкинг нервно теребил отворот мундира.

Мило улыбнувшись и крепко потискав ладонь подполковника, Родион Георгиевич поинтересовался происшедшим. Пристав забегал глазами и, тревожно икнув, предложил осмотреть находку.

Гостей подвели к лавке, на которой лежал массивный предмет, скрытый грязной рогожкой. Отведя взгляд и, кажется, набираясь сил, Шелкинг сдернул покрывало.

Всеобщему обозрению предстал сундук из мореного и лакированного дуба, по виду старинный, украшенный согбенными фигурами католических святых на всех бортах и распятием на центральной панели. Крышку не круглую, как полагается, а остроугольную венчал заборчик шпилей, словно снятых с костела. Вещь казалась искусной.

– Внутри… – процедил сквозь зубы Ксаверий Игнатьевич, словно боясь разбудить кого-то.

Крышка поддалась легко, открыв источник странного запаха, ощутимо витавшего в участке.

Родион Георгиевич зажмурился лишь на миг. Ну подумаешь, коллежский советник моргнул. Эко дело! Видел он подобное, видел. В иллюстрации учебника криминалистики Гофмана. В общем, ничего особенного. Однако растерянность пристава простил.

– Славная чурочка! – пропел Лебедев. А Джуранский лишь передернул тонкими усиками.

В сундуке, без сомнения, покоилось тело. Вернее, не тело, а торс. Вместо головы торчал обрубок шеи с рваными, словно обгрызенными, краями. От ног остались шматы до коленей, да и то разодранные в клочья. А вместо рук – кровавые культяпки до подмышек. Найти в диком лесу, да в голодную зиму такое – не диковинка: шел путник, сбился с дороги, волки и задрали. Но в столице империи наткнуться на кусок мяса человеческого – происшествие несусветное. Не было таких дел у столичной полиции.

– Аполлон Григорьевич, может, займетесь? – сдержанно попросил Ванзаров.

В приятном нетерпении криминалист растер ладошки:

– С превеликим удовольствием, да! Коллеги, где у вас уютный морг?

Шелкинг потащился было за сундуком, но Родион Георгиевич указал следовать за ним.

Кабинет пристава содержался в единой моде участка, то есть походил на пыльный чулан. Бумаги и дела хранились кипами в образцовом беспорядке, куда их кинули и благополучно позабыли.

Расчистив местечко, Ванзаров приступил к расспросам. И пяти минут не потребовалось, чтобы представить событие в общих чертах. Для выяснения деталей требовался главный свидетель, каковой и был доставлен под конвоем. Шелкинг счел за лучшее удержать Пряникова под замком. Мало ли что.

Замученный извозчик от души проклял злую минуту, когда повернул в участок. Завидя солидного господина с бархатными усами и цепким взглядом, так и буравившим нутро, а более смахивавшего на среднего мишку, Никифор решил, что дело худо, все грехи повесят на него. И не очень ошибался.

Означенный господин как раз прикидывал: способен «ванька» на такую дерзость – убить, а потом самому привезти в полицию тело, дескать, знать не знаю, ведать не ведаю. Прикинул и согласился: нет, жидковат мужичонка, взгляд затравленный, духу не хватит. Но для порядка погонял его. Никифор все больше путался в междометиях и вздохах, так что понять, о чем он лопочет, вскоре сделалось невозможно.

– Стало быть, сколько тебе обефали? – спросил Родион Георгиевич, притомленный потоком изувеченных слов.

– Да, вот… это то исть… три… того… знача… рубли… ага, – неподражаемо изрек Пряников и добавил: – Синенькую, мля… то исть.

– Могу ли знать, как выглядел пассажир?

– Так… то исть, и глядел.

– Ну, сколько ему лет, может, помнифь какие приметы?

– На вид не старше тридцати лет, плотного телосложения, хорошая осанка, лицо чистое, прямоугольной формы, нос прямой, короткий, глаза карие, скулы широкие, росту два аршина и вершок, из благородных, костюм дорогой, шейный платок с брильянтом, на пальцах перстень-печатка с гербом, мля.

– Да-а-а? – удивленно протянул Ванзаров. Великий немой вдруг заговорил, да так складно, как не всякому филеру под силу. – А ну-ка, повтори?

– Чего… эта… то исть?

– Как выглядел пассажир… приметы.

Никифор вновь изрек ту же тираду, не моргнув глазом. И откуда взялись слова? Что забавно: как явились, так и пропали:

– Вашбродь… эта… пусть… лошадь не поена… маешь, ведь… стало быть… а?

– Опознать пассажира сможефь?

– Че? А… Эта… Да… Денежку отдась… Такой вот… Стало быть… Убыток. Пусть, вашбродь, – заканючил мужик.

Что делать с извозчиком, представлялось неясным. Но тут помогли нежданные события. Во-первых, вернулись городовые, посланные опросить дворников домов, расположенных вокруг места посадки загадочного пассажира. В один голос они доложили: свидетелей того, откуда взялся сундук, нет. Да и понятно: место, как на грех, глухое, лишних глаз не сыщешь, кругом пустыри, сады да берег.

А затем вбежал дежурный чиновник Амбросимов с непременной просьбой от господина Лебедева спуститься в морг, и не медля.

Родион Георгиевич распорядился не отпускать Никифора, но развлечь, к примеру, чаем. А лучше вызвать полицейского художника и нарисовать со слов портрет.

Пристав расстарался, как умел. Пряникову скрутили руки веревкой, швырнули на пол и рядом для полного удовольствия поставили городового с трехлинейкой и примкнутым штыком. А вдобавок наградили часового веским приказом: чтоб узник не убег, бдеть так, как о спасении души.

Августа 6-го дня, года 1905, полдень, до +25 °C.

Приемный кабинет в Зимнем дворце, Дворцовая набережная, 32

В нашей богоспасаемой империи чиновника по двери видно. Чем более печется он о государстве, тем массивней створки. Чтоб проситель, уткнувшись в предел, понял: ты прах и тлен. А может, двери нарочно скрывают радетеля, чтобы не вырвался и не наломал дров.