Камикадзе - Страница 8

Мне нужен был паспорт, любой другой документ. Я нагнулся, оглянулся: люди, конечно, спешили ко мне, но были еще далеко. В карманах было пусто, никаких удостоверений личности. Ничего. Кроме небольшого черного пистолета, который я нащупал пальцами, и еще какой-то бумажки. Это была фотография Прохорова. Та самая. Наконец-то нашлась пропажа. И то, и другое я успел взять. Выпрямился над покойником в скорбном молчании. Я, помнится, видел его на поминках Валентина. Точно, видел. Но не обратил внимания. Человек как человек, ничего особенного. Они добились своего, отыскали его. Но как? С чьей помощью? Мне не давала покоя тягостная мыслишка, что и с моей... Вокруг меня - вакуум. Пустота... Я физически ощущаю свою ненужность никому. И прежде всего - бравым ребятам, раскатывающим на черной машине. Оставалась последняя надежда, когда я подходил к своей коммуналке, что кто-то выйдет из-за угла. Иллюзорная такая надежда, похожая на мираж... Но, наверное, я проиграл. Как ни ерепенился, как ни выпендривался, как ни рыскал по следу... Они победили. Разоблаченный предатель валяется теперь в морге. Мужик лет сорока пяти. На поминках он сидел у двери, я едва обратил на него внимание - настолько невзрачно он выглядел. Настоящий разведчик. В тылу врага, или благородный мститель... Но ему теперь уже все равно. Мститель он, разведчик или предатель. Это интересует меня, но вряд ли я узнаю когда-нибудь его тайну. Имя и фамилию, может быть,.. Но тайну - никогда. Меня тянуло издеваться над собой, словно я, жалкий газетчик, взялся работать над материалом, окаэавшимся не по силам. Будто я испортил уже кучу бумаги и чернил, но не продвинулся ни на шаг. Более того, наконец-то дошло: все бесполезно. Не стоило и огород городить. Алиска лежит в больнице с вечным замком на устах. Николай преподает детям восточные единоборства и в свободные от работы минуты проворачивает куцые, неинтересные мне делишки. Спекулирует, наверное... Или бьет за деньги кому-то морду... Спокойный за семью, машину, квартиру, спокойный за себя, драгоценного... Никого рядом не осталось. И зачем мне все это?.. Моя специальность - задавать вопросы, а не отвечать на них. Задавать, задавать, задавать... Я не удержался, позвонил жене с недоуменным вопросом: - Меня больше никто не разыскивал? Оказалось, нет. - Если будут, - попросил я, - давай мой телефон. Тебе же лучше, второй раз не потревожат. Жена занялась было любимым своим делом, стала учить меня жизни, но я повесил трубку... Надежды не было. Я перестал их интересовать. Кира была дома, я рад был услышать ее голос. - У меня депрессия, - сказал я. - Устал, как собака. Еще я хотел сказать, что боялся этого звонка. Интуиция нашептывала мне: что-то изменилось в мире за долгий день, она не узнает меня. Но она спросила: - Ты жив? - Вроде бы, - ответил я честно. - Я не увижу тебя сегодня? - Нет... Извини. - Что ж, давай отдохнем друг от друга, - сказала она. Я улыбнулся слабо и закрыл глаза. Тишина в трубке напомнила темноту. Там потрескивало что-то и был какой-то черный коридор. - Не от тебя, - сказал я. - Много случилось всего... Разного. - Хочешь, я приеду? - сказала Кира. - Господи, - сказал я тихо,- такого не может быть. Такого же не может быть никогда. - Ты шутишь? - спросила Кира. Ее акцент сводил меня с ума. Второго подобного не было на целом свете. Мне стоило большого труда не сорваться к ней. Но я еще никак не мог поверить в свое поражение. Никак. Все во мне сопротивлялось этой мысли.

Я зашел к Степанову поздороваться. Меня мучил комплекс вины перед ним. За то, что я злоупотребляю доверием, не сделав ни шага к намеченной цели. - Слышал новости? - спросил Степанов. Он сидел за начальственным столом и постукивал о его поверхность карандашом. - Об Алисе? - Она в норме... Подала заявление об увольнении. Говорит, ноги моей больше здесь не будет. - Первая жертва рыночной системы, - сказал я. Степанов не понял, поднял на меня глаза и посмотрел внимательно. - На первое октября подписка составила одиннадцать процентов тиража... Тебе что-нибудь говорят эти цифры? - Говорят, - кивнул я уныло. - Давай, Володя, раскручивайся. На второй номер января я забиваю тебе две полосы. Ты понял?.. Две полосы. - Понял, - без всякой экспрессии сказал я. - Умельцы у Кагановича интервью берут, - сказал Степанов, с укором посмотрев на меня. - Первыми узнают о подорожании... Раскопали, как завалили дворец Амина, разговорили свидетелей. От подробностей дух захватывает... Памятники Ленину сносят... Это же золотое дно... Представляешь шапку: "Радиоактивная сыпь Москвы". Достать бы карту загрязнений... Он помолчал и спросил негромко: - Ты понял что-нибудь? - Понял. В отместку получил подозрительный взгляд. Помоему, в него закралось первое робкое разочарование. Относительно моих способностей. Весь день я честно пытался заняться делом. Словно конторский служащий, читал письма... Столько обиды.. Занялся, наконец, поисками обалденной сенсации. Вселенского масштаба. Если родиться в клетке, жить в клетке, а потом обнаружить открытую дверь из нее - вперед не потянет. Так что мой удел - письма и четкие поручения начальства: съездить и поговорить. Я не решился звонить Кире, зачем это, когда я не достоин ее? Вчера утром был достоин, сегодня - нет. Сегодня я другой. Немного пониже и с журналисткой мудростью в глазах. Мой удел - письма, от которых к обеду стало подташнивать. Я заставлял себя брать очередное, пробегать глазами по корявым строчкам. Откладывать в сторону. Тянуться за следующим. В животе мутило, я явственно ощущал на губах вкус бумаги, не читал письмо - пережевывал, к горлу подкатывало, я толкал комок обратно. Там мне и нужно: бездарнейшему. Знай свое место. В сумку я полез случайно. Что-то мне понадобилось в ней, какая-то мелочь, спички, по-моему. Но наткнулся на незнакомый полиэтиленовый пакет. Утром, когда я клал туда зонт, ничего такого в ней не было. Я достал находку. В пакете - газетный сверток. Я извлек его, уже волнуясь отчего-то, и развернул. Передо мной оказались деньги. Аккуратные, запечатанные банковской лентой пачки двадцатипятирублевок. Я пересчитал: их било ровно сто штук. Ни дарственной надписи, ни посвящения, ни адреса... Неизвестно, кому я должен ставить в церкви свечку. Ведь это все мое, если я правильно понял. Захотелось чаю и сигарету. Я налил в кружку воды, воткнул кипятильник в розетку. Подошел по прицычке к окну, посмотрел вниз. Внимательно посмотрел. Но - никого. Ни черной машины, ни знакомых ребят, дефилирующих поблизости. Никого. Царский подарок... Только непонятно, за что? За что мне такая честь? Крепкий чай прочищает мозги. Мне-то как раз он нужен больше всего. Чтобы начать соображать. Я сгреб в кучу читательские письма, перемешав прочитанные и те, за которые еще не брался. Переложил их на стол к Алисе. Пусть полежат там, новый сотрудник получит приятный сюрприз. Когда я подхожу к кассе получать рублевые гонорары или зарплату, я понимаю: это результат моего самоотверженного труда на почве журналистики. Когда нахожу в собственной сумке симпатичный пакет, то поневоле возникает вопрос: что же я такого натворил, что мне стала причитаться такая кругленькая сумма?.. А я, дурачок, распустил нюни, повесил нос, пригорюнился. Выходит, что-то есть в моих руках этакое, что запросто стоит этих денег? Что же, интересно? Я даже запрыгал вокруг стола, так развеселился. Значит, есть в моих руках что-то!.. Я проиграл, проиграл, проиграл, проиграл я, но они - боятся, боятся, все равно они боятся меня! Вот только чего они боятся? Я что-то упустил, чему-то не придал значения, чтото прошло мимо моего сознания. Но у меня есть время, меня никто никуда не гонит, а следовательно, я должен докопаться до того, чего не знаю сам. Я еще раз подержал на ладони деньги. Отогнул несколько штук и заглянул в середину, не "кукла" ли это?. Нет, деньги были настоящими, без всякого подвоха... Кто-то близкий подложил их мне. Кто-то родной, кого я наверняка знаю. Может быть, разговаривал с ним, бродя не так давно по редакционным комнаткам. Может быть. Я воссоздал и проанализировал все последние дни по минутам. Прокрутил перед глазами незабываемые картинки... Вроде бы зацепиться не за что. Кроме... Кроме одного, как я упустил из виду!.. У меня же был номер их черной машины! От вожделения затряслись руки, Я потянулся к телефону. Был у меня старинный приятель, пришлось с ним как-то пару раз сталкиваться по газетным делам. Отличный парень. Расчудесный. Плохо, что я забыл про него. Плохо, что хорошие люди вспоминая ют друг про друга, только когда им что-нибудь нужно. - Стас? - спросил я. - Привет, это Володя Филимонов, не забыл?