Каменный великан - Страница 12
На лугу в тумане вспыхнул свет фонаря. Эскаргот поморгал, подумав поначалу, что по берегу разгуливает рыба-туманка. Но то была не рыба-туманка. Яркий, как рождественские огни, свет лился со стороны Вдовьей мельницы, хотя, насколько Эскаргот знал, никто, кроме него самого, никогда не наведывался на заброшенную мельницу. Несколько мгновений он смотрел на огонь, ожидая, не заколышется ли он, не придет ли в движение. Возможно, кто-то вышел на луг и заглянул на мельницу – в поисках Эскаргота, не иначе. Может, это дядюшка Хелстром, подумал он, прищуривая глаза. С учетом всех обстоятельств, он не испытывал особого желания встречаться с гномом туманной ночью.
Но он должен посмотреть, что там, верно? Если, скажем, это шайка разбойников или бесчинствующих гоблинов, он поднимет тревогу. Эскаргот переполз через бревно и прокрался по травянистому склону к мельнице, низко пригибаясь к земле и напряженно вглядываясь в туман. Он слышал тихий скрип бесцельно вращающихся на легком ветру решетчатых крыльев ветряка, отсоединенных от механизма зубчатой передачи, заржавевшего и развалившегося на части в прошлом году. Свет мерцал и дрожал, словно фонари были без стекол или словно свет источали и не фонари вовсе, а штук сто свечей, пламя которых трепетало на ветру, дующем в разбитое окно.
Порывистый ветерок пролетел над лугом, на мгновение разорвав туманную пелену. Эскаргот упал на живот на мокрую траву, частично скрытый склоном холма. На мгновение он увидел небо на востоке, окрашенное в пурпурный цвет зари, и россыпь бледных звезд, мерцающих и постепенно меркнущих в преддверии рассвета. Пока туман не сгустился вновь и не застил от взора мельницу, Эскаргот медленно приподнялся на руках и вытянул шею. Вполне возможно, он увидит кого-нибудь в окне. Если там окажется дядюшка Хелстром, он… Ну, он не знал толком, что он тогда сделает. Но Эскаргот увидел в окне лишь фонарь из тыквы с прорезанными отверстиями в виде глаз и рта, растянутого в ухмылке. Перед ним со свистом проносились длинные крылья ветряка, которые словно рубили на кусочки лучи света, исходящие изо рта и из глаз тыквенной головы. Было непонятно, почему фонарь обращен в сторону луга. Разве для того только, чтобы привлечь к мельнице кого-то? Был ли то сигнальный огонь? Эскаргот решил держать ухо востро: кто знает, какие существа скрываются в ночной тьме? Он пополз вперед, вновь скрытый покровом тумана.
С мельницы донеслись приглушенные голоса. Послышались сдавленный смех, потом предостерегающее шиканье, и бормотание возобновилось, порой звуча чуть громче, порой совсем стихая. Определить, сколько всего голосов тихо переговаривались и хихикали там, не представлялось возможным, – самое малое, три. Наконец Эскаргот заключил, что голоса – низкие и хриплые – принадлежат мужчинам, но тотчас переменил свое мнение и решил, что они принадлежат женщинам, вероятно ведьмам. Один голос, впрочем, был чуть выше остальных – знакомый голос, очень приятный, по правде говоря.
Эскаргот застыл на месте. Он узнал голос. Он должен заглянуть в окно. На мельнице имелось еще одно окно, на втором этаже, но добраться до него по скользкой дощатой стене не представлялось возможным за отсутствием опор для рук и ног – разве только он вскарабкается по одному из крыльев ветряка. Но он выдаст свое присутствие шумом. Они застукают его на полпути, совершенно беззащитного. Если его обнаружат внизу, на земле, он сможет по крайней мере дать деру.
Эскаргот пополз вперед, радуясь, что туман приглушает шорох травы и опавших листьев на лугу. Он прижался ухом к стене под подоконником, но не услышал ничего, кроме тихого напевного бормотания на гортанном наречии, понимать которое он не желал. Подняв глаза, Эскаргот увидел на подоконнике, рядом со светящейся тыквой, черного кота, пристально смотревшего в ночь. Он сжался в комок, не сводя взгляда с животного. Пугать его не стоило. Вероятно, не стоило и привлекать к себе его внимание. Похоже, кот наблюдал за крыльями мельницы, приводимыми в движение легким ветром, так же зачарованно, как наблюдал бы за бумажным бантиком, пляшущим на веревочке.
Затем кот стремительным прыжком преодолел четыре фута, отделявшие его от крыльев ветряка, вцепился когтями в потрескавшуюся от времени решетчатую лопасть и взмыл вместе с ней в туман… Эскаргот следил за пролетающими над головой крыльями мельницы – первое, второе, третье, четвертое, пятое; вскоре он начал считать по следующему кругу. Кот исчез, – вероятно, рыскал по верхнему складскому помещению в поисках мышей.
Эскаргот подполз к самой стене, не забывая о лопастях, вращающихся у него за спиной. Еще не хватало, чтобы одна из них размозжила ему череп. Он поднялся на ноги, держась за подоконник, и заглянул в окно. Там горело с полдюжины фонарей из тыкв, расставленных по периметру помещения. Посреди комнаты на земляном полу сидели, подогнув под себя ноги, три ведьмы, поочередно бросавшие огромный костяной кубик на украшенную резьбой доску. Леты среди них не было. Но Эскаргот не сомневался, что услышал именно ее голос среди прочих. Подле закрытой двери на куче горящего хвороста стоял железный котел. Дым костра смешивался с паром, поднимавшимся от котла, и в воздухе висело розовое облако, из которого, по мере конденсации пара, обратно в котел падали капли, похожие на кровавый дождь. У двери стояли четыре помела.
Одна из ведьм была чудовищно толстой, с мясистым лицом и заплывшими жиром глазами. Она сидела на полу – ни дать ни взять, слишком туго набитая тряпичная кукла в бесформенном балахоне – и пальцами, похожими на жирных червяков, шевелила над кувыркающимся по доске кубиком. Рядом с ней лежал кожаный мешочек – кожаный мешочек Эскаргота! На землю из него выкатилось несколько шариков.
– Эй! – от неожиданности крикнул Эскаргот, страшно удивленный и исполненный решимости вернуть свой мешочек.
Толстая ведьма широко ухмыльнулась, словно обрадовалась, что он заглянул на огонек, словно ждала его. Она взяла один из шариков, немного полюбовалась им при фонарном свете, а потом бросила в котел, который громко зашипел, задымился и выпустил к потолку облако вонючего пара; оно закружилось по маленькому помещению, распространяя тошнотворный запах крови.
Эскаргот отпрянул, случайно столкнув фонарь с подоконника в комнату. Он услышал глухой удар тыквы о земляной пол как раз в тот миг, когда одно из крыльев мельницы пронеслось у него за спиной, ободрав ему затылок и задев по уху. Следующая лопасть, подгоняемая внезапным порывом ветра, подхватила Эскаргота за куртку сзади, и торчащие прутья обломанной решетки, словно пальцы, вцепились ему в воротник и в волосы.
Не успев даже крикнуть, Эскаргот взмыл по широкой дуге вверх – вслед за котом, проделавшим тот же путь чуть ранее. Он судорожно шарил в воздухе заведенными назад руками, пытаясь ухватиться за хлипкую решетку крыла. Безусловно, эта штука должна остановиться под тяжестью его тела – либо остановиться, либо просто-напросто обломиться. Он покатится вниз по склону холма со свернутой шеей. Эскарготу удалось упереться пяткой в одну из перекладин решетки и схватиться правой рукой за планку над головой. Выскользнуть из куртки будет нетрудно, но он сильно сомневался, что захочет сделать это, – по крайней мере, пока не опустится чуть ближе к земле.
Поэтому он продолжал судорожно цепляться за крыло, которое набрало скорость на спуске и чуть замедлило движение на подъеме; из мельницы доносился кудахтающий смех. Перекладина у него под ногой хрустнула; пятка проломила перекладину, уперлась в следующую и проломила ее тоже. Куртка затрещала, и Эскаргот сполз на дюйм ниже, чувствуя мучительный приступ тошноты. Крыло вновь достигло высшей точки и стремительно полетело вниз, к лугу. Эскаргот непроизвольно вскрикнул, ожидая, что сейчас разобьется в лепешку о землю. Потом он вновь взмыл вверх с сильным порывом ветра, который, казалось, внезапно превратился в ураган. Туман завивался тонкими струйками вокруг его головы, постепенно бледнея и рассеиваясь, а он кружил все быстрее и быстрее, оборот за оборотом; луг, лес, холмы и красное зарево заката вихрем проносились у него перед глазами, сливаясь в одно расплывчатое пятно. Наконец, одуревший от головокружения Эскаргот, подвешенный к крылу мельницы за ворот куртки, нелепо вздернутой к плечам и шее, резко остановился на самом верху, прямо напротив окна на втором этаже.