Каменный пояс, 1988 - Страница 20

И требует такого же ответа.

Сказав тебе, душой не погрешу,

Что здесь обрел я больше, чем утратил.

Ты подожди, я скоро напишу —

Лишь высохнут промокшие тетради.

Мне нравится лирический этюд

осенних красок городского парка,

и резкий звук суровых зимних вьюг,

и звон капелей озорного марта.

Но есть над городом ведущая одна,

запевная и основная тема:

мелодия горячего огня,

мелодия прокатов и мартена.

В моем цеху намного больше труб,

чем в механизме сложного органа.

И мы играем в сотни грубых рук

мелодии стального урагана.

Хитросплетенье высочайших гамм

рождают люди в творческом задоре.

И рады мы, что нашим голосам

с другими слиться тысячами в хоре!

На Сухой Губерле я ловлю карасей

в окружении желто-зеленых кубышек.

На Сухой Губерле удивленный репей

из-под камня пробился, расправился, дышит

На Сухой Губерле то земля, то вода…

И усталое солнце опять распыхтелось.

Дождь приходит сюда из-за гор иногда.

А резина на лодке мгновенно нагрелась.

Связан пылью, рванулся к реке суховей…

Я сегодня ночую в степи с пастухами.

А за это для них наловлю карасей

на Сухой Губерле, что течет под ногами.

Спилили тополь у крыльца.

Что за беда — душа забудет.

Но сорок пятого кольца

На этом пне уже не будет.

Он ветви клал на провода,

Он по ночам стучал в окошко,

На нем скрывалась иногда,

Цыплят выслеживая, кошка.

Сосед ругался и грозил,

Хотел поджечь его, по слухам.

А он округу заносил

По окна тополиным пухом.

Он застил свет, сорил листвой,

Был и уродом, и вражиной,

Он встал к соседям на постой,

А ведь у них гараж с машиной.

Он поросль новую пустил,

Хранил от ветра птичьи стаи.

…Я зла не помню, я простил,

Но вот скворцы не прилетают…

Дай бог, чтобы вас на крутых поворотах

Всегда стороной обходила беда.

…А в доме напротив — звезда на воротах,

Последняя в нашей округе звезда.

Дай бог, чтобы вас не оставили дети,

Когда вам метели прибавят седин.

…А в доме напротив живет дядя Петя,

Который на всем белом свете один.

Прошли снегопады, так тихо, как годы,

Так странно прошли, как по чьей-то вине.

…А в доме напротив — два старых комода,

Да пять фотографий на голой стене.

Как мудро по доброй традиции давней

Из тех же ручьев пребывает река.

…А в доме напротив не вешают ставней

И двери все так же не знают замка.

Конечно, потерями жизнь не измерить,

Но крылья стареют, и слабнет полет.

…Дай бог, чтобы мне никогда не поверить,

Что в доме напротив никто не живет.

Потерявший любовь и обличье земное,

Как сухая трава, к горизонту качусь…

Может быть, я в пути это мокрое, злое —

Дорогое лицо вновь любить научусь.

И — вернусь. И простишь! И сама — повиликой.

Наваждение снимешь с понурой души:

Вновь окажется жизнь и простой, и великой…

Но любить безоглядно меня не спеши.

Я запомню ковыль, я запомню овраги —

В мыслях буду всегда — гневным ветром гоним —

Вдруг не хватит мне сил и не хватит отваги

Вновь начать для тебя незаконченный гимн.

Земле в глаза я не смотрю:

Как блудный сын с Большой дороги…

Курю и плачу. И курю

Заморский яд.

Ищу итоги

Мгновенных лет моих,

Чужих

Итогов нет — есть перемены:

Кого-то нет уже в живых,

А кто-то бродит по Вселенной…

Осталась — Жизнь.

А жить всего —

Одно — последнее мгновенье!

…И кто-то скажет: — У него

Была строка

В стихотворенье…

Вырасту, как дерево высокое,

Трону облака своей рукой

Или же поймаю в небе сокола,

Дружного с безумной высотой.

Расскажу товарищу пернатому

О звене, связующем живых,

Что он, вольный сокол,

                                  будет братом мне

С давних лет России грозовых.

Набирала только она силушки,

С Золотой сражалася Ордой.

Соколенком расправляла крылышки,

Чтоб не быть под вражеской пятой.

Отпущу я птицу поднебесную, —

Оперенье гордое прямя,

С синею сольется она бездною,

С музыкою ветра и огня.

Большому городу привет!

Глухой провинции поэт,

Плыву в метро, почти волнуясь,

И эскалатора змея

Толкает медленно меня

В кинжальный блеск столичных улиц.

Большому городу привет!

Машины, искры сигарет,

Как будто землю покидая,

Летят по мокрому шоссе

В своей компьюторной красе

Автоматического рая.

Большому городу привет!

Мне жаль, в нем друга даже нет.

За каждой шторою парчовой

Никто, никто меня не ждет —

Катись хоть задом наперед

Под хохот Аллы Пугачевой.

Из всех дорог я выберу одну,

наверное, не гладкую дорогу.

Она ведет в родную сторону,

она ведет к родимому порогу.

Из всех времен я выберу одно:

двадцатый век, вторая половина.

Пусть не во всем мы были заодно,

коль есть вина, так оба мы повинны.

Из песен тех, что спеты на века,

что никакой эстрадой не заглушишь,

прощальные наказы ямщика,

как плач степной, врываются мне в душу.

А женщины? Моя ли в том вина,

но однолюбы редки меж поэтов.

Меня навеки выбрала одна.

Ну что ж, я одобряю выбор этот.

Кто все имел, тем нечего терять,

печальная, но верная примета:

чье имя перед смертью повторять,

откуда ждать прощального привета?

Одно мы в жизни выбрали, одно.

И потому в ночи, глухой, бездонной,

горит, горит заветное окно

звездой призывной на пути бездомном.

Жизнь прекрасна своей многоцветностью.

Но уж так на земле повелось:

все тускнеет на ней перед вечностью,

кроме черных и белых полос.

Мир, изменчивый с каждой травинкою,

вдруг застынет над темной водой

платьем свадебным, черной косынкою,

светлой радостью, черной бедой.

Наши души лучатся от нежности,

но когда поднимается нож,

остаются любовь лишь и ненависть,

остаются лишь правда и ложь.

Только детство широкой рассветною

через память прошло полосой,